Австралийское проклятие

      А потом… Потом об австралийце как-то забыли. Он стал словно легенда, красивая история: никто точно не помнил, когда это было, как, почему, что случилось. А главному персонажу приписывали кто что хотел. И в конце концов, Джекс и сам позабыл. Он видел иногда во сне какие-то светлые образы, какого-то сияющего человека, но кто это, понятия не имел. Он просто позабыл.       Правда, накатывало еще что-то… Иногда из ниоткуда появлялись совершенно позорные темные желания и порывы, которые Джекс старался держать на поводу. Но иногда срывался.       Как он сорвался с Опом. Это уже после тюрьмы было. Он соскучился, да… Но не до такой же степени, чтобы!.. Короче, Оп тоже виноват. Нафига жениться, если ты не уверен в девушке? Но он это сделал, а потом пошел изменять ей, мол, Лайла несерьезная. Скучает он по Донне, видишь ли. Ну-ну. Но, наверное, не стоило заводить об этом всем пьяный разговор у Рыжего в комнате в клаб-хаусе. Потому что обстановка, алкоголь и тема взбудоражили кровь. И тут что-то всплыло. Сравнение. Оп… Он был похож сейчас… на викинга, да. Большой, бородатый и длинноволосый, хмурый и агрессивный, сильный и импульсивный, но верный, надежный, всегда рядом, всегда лучший друг… Такой невероятный друг.       Наверное, Джекс увлекся рассматриванием Опа слишком сильно. Потому что тот даже замолчал и уже даже ничего не спрашивал типа «что ты смотришь?» и «в чем дело?». Только рассматривал в ответ. Давил взглядом, пробирался им под одежду. Словно спрашивал: что ты там от меня прячешь, друг?       Джексу просто хотелось прижаться к нему. Почувствовать эту силу, вот. И не больше. Наверное. И он шатнулся к нему, к Опу. Замер. А тот не отодвинулся. Словно взглядом притягивал. Господи… Джекс плавно прижимается грудью к груди друга, смотрит вниз, не поднимает взгляда, чтобы не читать в чужих глазах недоумения, неприятия, отрицания, осуждения. И как он удивлен, когда его лицо осторожно, мягко берут пальцами и поднимают вверх. Он все равно смотрит вниз, только бы не в глаза. Он боится там увидеть холод и злость. Но… мягкое касание чужих губ к его губам, мягкая борода и усы по коже, а потом шепот «Ну, ну, не дрожи…»       О господи…       Он сам теперь следует за этими губами, они близко, он ловит их и целует. Пока только касается, затем смелее, еще смелее захватывает в поцелуе и чувствует, как его обнимают и прижимают к теплому крепкому телу… О господи.       Скоро они целуются как подростки. И так же, как подростки, нетерпеливо и чуть бестолково катаются по кровати, гладят тела друг друга, словно проверяя на крепость, ну как безумцы. Но логика и память тела подсказывает, что вот, пора бы уже заняться вещами посущественнее… Только кто кого, м?       Джекс подумал, что ему все равно. Лишь бы как-нибудь было. Главное, чтобы Оп не тормозил. А друг, похоже, сам весь в шоке, но он очень хочет продолжения, просто не знает, что делать с парнем в постели. Ну, в смысле, знает, но никогда еще не…       Джекс соскальзывает с друга и расстегивает на нем джинсы. Ловит цепкий голодный взгляд Опа, неожиданно смущается и прикусывает губу. Затем стягивает с друга штаны и кладет руки на бедра.       - Опи… Я…       - Давай, Джекс, - шепчет тот. Кажется, сейчас молить начнет. Нет, не надо, Джекс знает, чего хочет он сам и его друг. Поэтому только кивает и осторожно стягивает боксеры с друга. Слегка озадачено моргает пару раз на открывшуюся картину – довольно здоровый член, стоящий почти вертикально. Все это было бы смешно, когда бы не было так… Так.       Опи на секунду приподнимается и стягивает с себя футболку. Ложится на кровать и с надеждой смотрит на Джекса. С верой даже, вот. Джексон со вздохом стягивает свой балахон. Под ним ничего нет. Только шрамы под сердцем. Он старается не думать о них. Но Опи тянет за руку на себя, Джекс оказывается стоящим на четырех почти над Опи. Тот осторожно касается шрамов, проводит по ним пальцами.       - Всегда хотел их потрогать… - и он закусывает губу (всегда – это когда же?), еще немного поглаживает шрамы, а затем гладит грудь Джекса, касается пальцами сосков, что сейчас от холодка и возбуждения сжались в темные комочки, трет их серединой ладоней, вздыхает, потом скользит ладонями по плечам и шее Джекса, притягивает к себе и целует. А потом легонько подталкивает вниз. Джекс и сам уже рад бы заняться делом. Он почему-то хочет, чтобы Опи сейчас извивался под ним от страсти, чтобы ему было хорошо как ни с кем. И он скользит вниз.       - Только… Я не то чтобы опытный в этих делах, ладно? Ты уж извини, если что… или помогай, - Джекс чуть виновато смотрит снизу вверх. Опи мычит, и Джекс, коротко вздохнув, начинает.       Он целует, гладит пальцами и ладонью, лижет, берет в рот и посасывает. Не знает, правильно ли он это делает, потому что скоро Опи активно включился в процесс и подмахивал и направлял как только мог. А потом Джекс посмотрел вверх и увидел крепко зажмуренные глаза, стиснутые зубы, искаженное страстью лицо, грудь, что вздымалась как море… Опи сдерживался, изо всех сил сдерживался. Зачем?       - Оп, не сдерживайся… Я так не могу, это не честно, - быстро выговаривает он в промежутках между ласками.       - Я… ах… - руки друга удерживают его голову на месте, не давая пошевелиться, но это не мешает Джексу проводить пальцем по головке. – Если я не буду… сдерживаться… То сюда сбежится весь клуб посмотреть, кого насилуют и кого убивают. Правда. Джекс, все отлично, лучше, чем… Я должен сдерживаться, иначе… я не знаю, что здесь будет.       - А если я хочу?       - Джекс, я тоже хочу. Но это опасно – для тебя в первую очередь. Так что… Я должен.       - Какой герой.       - Ага.       - Ты пустишь меня сегодня?       - Да. Сейчас. Дай секунду отдышаться. Ты просто… просто бомба. С австралийцем научился небось?       Вот последняя фраза выбила Джекса из колеи. Чего? Какой австралиец? Чего бы ему с кем-то учиться?       Видно, это у него на лице было написано все. Потому что Оп сделал виноватое лицо:       - Извини, я просто предположил…       - Какой на хрен австралиец, Опи?       - Ну… Тот, не помню, как его…       - Так и я не помню. Вообще никакого австралийца не помню. Ты о чем сейчас?       - Э…Ну так же ведь… Ладно. Нет так нет.       - Ага. Спишем это на помрачение разума. Только почему австралиец? Почему не мексиканец или француз, например? – хмыкнул Джекс.       - Потому что он был из Австралии, - чуть обиженно буркнул Оп.       - Опи, я такого человека не помню и вообще не знаю, о ком ты говоришь. Так что… лучше вернемся к нам, - с этими словами Джекс склонился на членом друга. Пока он им занимался, на миг появилось чувство дежавю: он словно это уже делал. А потом к этому добавился образ – светлый человек, синие ясные глаза, улыбка… Черт, неужели и правда было? Как он мог забыть? Такое – и забыть?!.       А потом его воспоминания и мысли резко отошли на второй план. Потому что Опи кончил. Феерически. Таки не удержался от вскрика – из самой глубины, казалось.       Джексу тоже кончить хотелось. Но он только сжимает себя несколько раз через штаны, чтобы только сделать немного легче.       - Разденься, - шепчет Опи.       - Что? – Теллер не ожидал, что друг очухается так быстро.       - Сними штаны.       Джексон покорно раздевается. Опи не стал ждать, чтобы он и трусы снял, так что просто толкает друга на спину и стягивает эту деталь одежды сам. Слегка наваливается на лежащего уже Теллера всем телом. Смотрит в лицо, внимательно, тепло, пьяно и ласково. А потом целует в губы, тихонько стонет, и Джексон понимает, что нет, от оргазма он еще не отошел. Они целуются немного, а потом Опи вдруг отрывается от губ и выцеловывает дорожку вниз, по подбородку, под ним, по шее, ключице, через сосок, на середину живота, к пупку, еще, ниже, по блядской дорожке, и эти губы с мягкой бородой и усами делают это путешествие таким, какого у Джекса еще не было ни с одной женщиной. Боже, как же приятно…       А потом мягкие рот и волосы очутились у него в паху, и нежные губы и рот на члене, и Джексон… изумленно и восхищенно стонет, забыв заткнуться хоть немного, но ведь было так приятно, бля…       Опи недолго ласкает его там. Не надо было долго, всего малости хватило, чтобы заведенный до одури Джекс финишировал. Он только и помнит, как было сладко и как он притягивал друга к себе поближе, вцепившись в его волосы…       Они уснули через несколько минут. А проснувшись ночью, Опи смущенно, робко провел рукой между ног Джекса, приглашая раздвинуть их. И Джексон, почему-то, не отказал – молча, пристально рассматривая смущенного друга, раздвинул ноги и принял между них большое крепкое тело. И даже больше. Он почти не сопротивлялся ни влажным скользким пальцам внутри себя, ни крупному члену, как бы больно и дико это ни было… Потом, после того, как все закончилось, Опи долго целовал его, гладил и ласкался. А потом они снова заснули, уже до утра.       С утра единогласно решили это все не обсуждать – оба женатые мужчины, оба были пьяны, оба делали все добровольно и проявляли инициативу. Никто не виноват, но и не стоит, наверное, развивать эту тему. Так ведь?       Так.       И был еще один раз, когда Джекса накрыло то самое темно-бархатное вязкое пьяное нечто. Об этом он вообще старался забыть всеми силами. У него почти получалось. Он должен был это забыть. Просто обязан. Потому что…       Ах, это было совсем нехорошо. Чистой воды капец. Нельзя было это делать.       Он был ему когда-то как отец.       В книжках это называется «эдипов комплекс».       В реальности… Наверное, у Джекса все-таки не в порядке с головой. Очень сильно так не в порядке. И с кармой, ага. То он с сестрой чуть не переспал, то…       В марше он делал Клэю уколы. В руки, ничего особенного. Просто это дело для него было не то чтобы не в новинку – он немного волновался, шприцы-иголки недолюбливал и старшему товарищу и отчиму больно сделать не хотел. Поэтому каждый раз зависал над больной рукой, близко-близко, и очень осторожно, даже нежно делал чертовы уколы. Раз или два, под какое-то планетостояние, он что-то чувствовал – в голове проскакивал ряд картинок и ассоциаций, там были католические, в основном, духовные лица высшего ранга (в красивых красных мантиях – это ж кардиналы, да?) и некто, кто этому кардиналу целует руку… А потом… Наверное, какие-то знания скандальных случаев среди католического духовенства всплывали. Потому что такие действия имели в воображении Джекса сугубо интимное продолжение.       Ну вот, пару раз он чисто случайно «увидел» себя и Клэя со стороны, только Морро был в красном…       Джекса опалило жаром – раз, второй, в третий ассоциация не хотела уходить из головы. Но самое дурное, что это было типа заразно. Потому что парень поймал-таки тот странный взгляд – именно «кардинальский», а не Клэя Морро.       Зацепило. Так зацепило, что потянуло сердце с легкими и желудком следом. В животе – горячий клубок и томный трепет. Да чтоб тебя! Не может быть!..       А потом на гулянке ситуация в очередной раз повторилась. Всего-то. Только уколов не было. А была какая-то подозрительная текила. Ну вот почему бы не пить свой виски, а? Нет, надо именно ту заразу пить. Потому что «славная выпивка, не пожалеете, парни! Много пить не надо, чтобы похорошело!». Вот и выпили понемногу… Видимо, кактусы, блядь, галлюциногенные попались. Потому что то, что произошло в тот вечер, или ночь уже, если быть точнее, иным не объяснишь.       Короче, просто тормоза у Джекса сорвало напрочь. Вот вообще. И у Морро тоже. Иначе стал бы он удерживать взгляд Джекса своим, мерцающим, из-под сведенных в непонятном выражении лица бровей? Вряд ли… Но он это делал. И у Джекса вытянулись-таки этим цепким крючком и сердце, и душа, и темные желания. Незаметно так сначала. Он ведь просто сидел – почему-то – у ног Клэя и смотрел снизу вверх, заглядывая в ожидании чего-то в лицо президента. А потом чуть подался вперед. Оказался так близко… И все смотрел, ждал. А Клэй… Молчал. И молча, только дыша чаще и глубже, положил руку на голову Джекса. Погладил, и еще раз. И Джекс… как кот, как собака… потерся об эту руку. Ему хотелось тогда ласки? Защиты? Опеки сильного? Одобрения старшего?       Он это получил.       Не совсем осознавая, зачем это делают, оба расстегивали Клэю штаны и стягивали чуть вниз. Джекс терся лицом о горячий пахнущий мужчиной твердый холм в паху отчима и думал, что феерверк перед глазами – это красиво. И хотел что-то делать. Клэй сам стянул трусы и высвободил свой член. И сам же, придерживая голову Джекса, направил этот член ему в рот… Дальше Джекс плохо помнил. Помнил, что ему понравилось то, что он делал. Но деталей не запомнил. Кажется, все произошло довольно быстро.       Сознание и способность осознавать возвращалась постепенно, и Тэллер обнаружил себя стоящим на коленях перед Клэем и вылизывающим уже мягкий член последнего, выжимая последние капли спермы губами и языком и заставляя Морро вздрагивать от ощущений. Обнаружил, что сам возбужден как конь. И если бы ему кто-то сейчас… Хотя ему и так вроде хорошо. Странно. Он выпускает член изо рта и смотрит в лицо Клэя. Тот вообще в улете, кажется, он еще не допер, что случилось.       Но что он уловил, так это возбуждение Джекса. И поэтому парня рывком поднимают на ноги и прижимают к стене. Грубоватые руки сдергивают штаны и задирают худи, обнажая живот и пах, проводят по ним, жадно, крепко, грубовато-нежно, страстно, да. И Джексу нравится. И колючая щетина, что процарапала живот, когда его туда целовали, и мягкая грубость, с которой его ставили под стенку и раздевали, и эта нетерпеливость. И горячий жадный рот на шее ему понравился, когда Клэй прижался к нему и впился поцелуем в шею, а рукой сжал член парня. Да и само пожатие тоже понравилось, о да, и еще, и еще, и движения вперед-назад, вверх-вниз по чувствительному стволу, а он сам был почти обездвижен и только принимал эти ласки…       Когда Джекс кончил, он почти не мог стоять, ноги разъезжались в стороны, колени подгибались, а в области таза возникла приятная сладкая пустота. Клэй еще его подержал немного, а потом отстранился.       - Джекс… - голос хрипел, и он откашлялся. – Ты как?       - Прекрасно, - лениво проговорил Джекс, с удивлением заметив, что звуки немного тянутся. О, говорить тоже, значит, плохо получается? Или это не от текилы, а от секса?       - Хорошо. – И через несколько секунд: - Ты был великолепен. Спасибо, - шепотом.       - Мг, - лениво соглашается Джекс. Потом еще стоит думает, вспоминает, а потом до него начинает доходить: - Эм… Клэй… Я… Я что, тебе только что делал минет?       - Нет, только что я дрочил тебе. Минет был до того, - с расстановкой говорит Клэй.       Джекс кивает с умным видом, а потом его словно ледяной водой окатили. Как?!. Он судорожно вздыхает, чувствуя, как накатывает паника:       - Клэй, черт… Проклятье… Вот дерьмо!.. – и всхлипывает судорожно, и еще раз, потому что легкие сводит. Чувствует, как мягкие, хоть и надежные объятья становятся как тиски – видимо, Клэй просто пытается его удержать, успокоить. Но Тэллера все равно колотит. – Что я… что мы натворили?!.       Парень прикрывает глаза и стукается затылком об стену. Сильно.       - Черт! Джекс… - шипит Морро и хватает одной рукой Тэллера за затылок. Следующий удар о кирпич приходится на больную руку. Клэй снова чертыхается. – Прекрати! Успокойся. Дыши, давай, пацан, дыши… Успокойся. Все нормально…       - Нет, нет, не нормально… - бормочет Джексон и пытается выбраться из объятий, точней, уже с хватки Морро. Но тот не пускает.       - Стой, придурок, куда!.. Успокойся, я сказал. Эй, ты меня слышишь? Я тоже… Я тоже испугался. У меня тоже сейчас паника. Но возьми себя в руки. Слышишь меня? Давай, Джекс, давай, успокойся… Ну же… Не паникуй. Давай, парень. Иначе я тебе дам пощечину.       - Да какая к дьяволу пощечина! – Если бы он мог об этом кричать, он бы уже орал, а так только шипит и воет сквозь зубы. – Ты не понимаешь, что ли?       - Понимаю. И мне тоже… неловко. Но черт побери! Ты сам полез. Я сам согласился. Кто виноват? Сделанного не воротишь. Так что теперь, повеситься? Успокойся уже!       - Но… но… - Джекс понимал, что своим отчаянием он ничего не исправит. Но успокаивался все равно слишком медленно.       - Джекс, и что теперь? М? Все, дело сделано. Кстати, нам обоим понравилось. Никто не пострадал. Никто об этом не узнает. Какого хрена ты паникуешь теперь? – Клэй привык успокаивать особо разошедшихся, в общем.       - Клэй, как так получилось? – шепчет Джекс, закрыв глаза.       - Само собой. Текила виновата, точно тебе говорю. В нормальном состоянии я бы не… Джекс, ты же мне как сын, я бы никогда тебя не обидел… - бормочет уже Клэй, прижимаясь лбом ко лбу Тэллера.       - Оу… да ты меня и не обидел, в общем-то… Мне же хорошо было, - вдруг сдается Джекс и бормочет точно так же, как и Клэй.       - Я имею в виду… Ты… я бы не заставил тебя… сосать мне, понимаешь? – совсем тихо уже ворчит Клэй.       - Понимаю. Я сам полез, я помню. Ты не виноват.       - Виноват. Прости.       - Ладно, проехали…       - Я больше этого не позволю, Джеки.       - Что, так плохо было? – вдруг иронизирует с коротким смешком Тэллер, ну нельзя в такой ситуации не пошутить.       - Нет, наоборот, слишком хорошо. И это… не хорошо. Слишком опасно. Я же запомню. И теперь буду вспоминать. Как я теперь буду трахать твою маму, сынок? – теперь полушутя, полувсерьез говорит Клэй.       - О, Клэй, не знаю! Будешь меня представлять, что ли? Нет, не может быть! – манерно тянет Джекс и смеется.       - Вот то-то же! Озадачил ты старика, наглая беспринципная голубоглазая блондинка.       - Ого какие слова!       - Специально для такого случая учил, сладкий, - зубоскалит Моро.       Кажется, истерика прошла. Кажется, все успокоились. Кажется, установилась негласная договоренность – забыть.       Кажется, Клэй Морро не шутил, когда говорил, что будет вспоминать «это», когда будет заниматься сексом.       Кажется, у Джекса Тэллера самая натуральная психическая травма. Только он ее будет всеми силами зализывать, эту рану в душе. Он сам себя ранил ведь. Дурак. Идиот. Извращенец. Сам виноват. Теперь надо только забыть. И постараться контролировать себя получше. А то не дай бог.       В следующий раз, когда Джекс Теллер кончает, он чувствует, как из глубин памяти подключается воспоминание о мужчине, который контролировал его удовольствие. Оргазм накрывает его как перина, как волна, он только успевает застонать и судорожно вздохнуть.