***
Диван оказался каким-то непозволительно узким. Вдвоем на нем лежать было почти невозможно. Может поэтому Петунья оставила Северуса отдыхать, а сама на цыпочках прошла на кухню, взять что-нибудь поесть? Аппетит проснулся зверский. И уже на обратном пути увидела цепочку, заботливо отложенную в сторону от разбросанной по полу одежды. Еще в пылу ласк она обратила на нее внимание. Да, точно. Кажется, в тот момент, когда снимала сюртук. И будто колокол в голове ударил — надо оставить и потом обязательно изучить. Так что сейчас, когда Северус отдыхал перед следующим раундом, а в ней проснулась такая жажда деятельности, было самое время. Легко накинув цепочку, действительно длинную, без проблем можно было накинуть и на троих взрослых человек, на себя, Петунья, повинуясь наитию, повернула один раз заводной механизм. И тут, в противовес всем законам физики, повинуясь одной силе непонятно чего, заводной ключик закрутился сам со страшной скоростью. Петунья, с легким вскриком, упала на пол. Мир вокруг нее закружился, она перестала выделять очертания собственной гостиной и будто и вовсе выпала из реальности. Подбежавший Северус мог лишь подхватить равномерно дышащее тело подруги. Часы показывали одиннадцать вечера.***
Вокруг было ничего не видно. Полная чернота, которую не пересекал ни луч света. Так показалось Петунье в первые секунды после того, как она открыла глаза. Но решение было поспешным. Уже через минуту из темноты начали проступать серые тени. Постепенно стали различимы и окно с зеленью за ним, и шкаф напротив кровати, и низкая тумбочка, и стул, с сидящим на нем мишкой. Интерьер был ей знаком. И даже не в мелочах, они как раз, от чего-то, представлялись другими, а в очертаниях. Петунья хотела было приподняться на кровати и посмотреть, что находится за белой дверью в углу, та была приоткрыта, когда ее осенило. Там, за дверью, был коридор. Точнее, верхняя площадка лестницы. И выход в три стороны. В комнату Лили, в комнату Туни и в кладовку. И она отлично знала, как пройти до собственной детской кровати. Только вот что-то подсказывало, что там уже лежит девочка. И зовут ее наверняка Петунья Эванс. И тем страшнее становилось. Говорят, существует две реакции на критическую ситуацию. Кто-то начинает паниковать, а кто-то собирается и делает все по высшему разряду. Петунья всегда гордилась, что принадлежит ко второй группе. Ну тут она с собой не совладала. Слезы текли ручьями, руки комкали одеяло и били подушку об изголовье кровати. Что происходит? Почему она здесь? Ей было хорошо, она была со своим другом, едким, вредным, но до чертиков уютным и соблазнительным, если смотреть суть. И вот она лежит в доме своих родителей, в постели своей сестры, в теле своей сестры! Слезы затихли. И теперь она только дрожала всем телом, до боли в кулаках сжимая подушку. Включился свет. Судя по тихим шагам, в комнату вошла мама. — Лили, любимая, все в порядке? И Петунью вновь прорвало. Она лежала и плакала, не в силах справится с неподдающейся логике ситуацией. Это был не сон, она чувствовала это как-то изнутри, а если и сон — то не просто сон. — Любимая, дорогая, я понимаю, как тебе тяжело, что ты боишься, ведь тебе придется жить одной. Но ты же приедешь на рождество. Тем более, ты сама так хотела учиться в этой школе магии, так нас просила. Петунья насторожилась. Если это не сон, а реальность, то происходящее — явно не норма. Потому отбросив из головы мысли типа: «Это Темный лорд и Пожиратели смерти схватили меня и изощренно пытают», Петунья решила подыгрывать. — Мне просто страшно, — попыталась произнести девушка в как можно более естественной для сестры манере. — Давай я принесу тебе воды? Ты выпьешь ее, успокоишься и поспишь? А то ведь сонная завтра весь день будешь! — с ласковой укоризной произнесла мама. — Хорошо, — тихо согласилась дочь. Не совсем та дочь, к которой миссис Эванс думала, что обращается, но это не имело значения. Мелочи жизни. Когда Виктория Эванс вновь поднялась к дочери, она уже спала. И, потрепав ребенка по голове, женщина лишь оставила стакан воды на прикроватной тумбочке.***
Утро радости принесло мало. Во-первых, подтвердилось, что это не сон. Во-вторых, что она — Лили, в-третьих, что сегодня первое сентября семьдесят первого года и Лили, то есть, теперь — она, Петунья, едет в Хогвартс. Ну и, в довершение прекрасного утра на нее накричала собственная маленькая копия. Что ж, Петунья Дурсль никогда не отрицала, что обе они, что она сама, что Лили — девушки с характером. Но выслушивать претензии о прочтенном письме, когда ты этого не делал и вовсе глупые упреки о том, что она — преступница-воровка и кончит свои дни в тюрьме, было обидно. Она же ничего не делала! Ради справедливости, стоило признать, что сама она тоже обвиняла в чем-то похожем своего племянника, но там хоть был педагогический момент. А тут в чем причина? Сейчас, спустя тридцать лет, Петунья признавала, что резон злиться у Лили был. Она действительно перегибала палку, когда была подростком. Ну ничего, вот приедет на каникулы — и все исправит. Не будет давать поводов — и Петунья-копия оттает. Что ж, по крайней мере стоило признать, что формально желание выполнено отлично — ей одиннадцать, она ведьма, возможностей в исполнении желаний — хоть отбавляй. Но размышление о том, какая же она счастливая, что получила второй шанс, было спешно отложено на потом. Пока же приходилось взять чемодан, сесть на автобус и ехать на железнодорожную станцию. Там встретились со Снейпами. Петунья не понимала, почему старый друг не уговорил тогда трансгрессировать. Впрочем, не понимала она ровно до того момента, когда ее крепко обняли. — Я очень рад тебя видеть, Лили! — как-то даже излишне весело произнес Северус. — Я тебя тоже, Сев, — кажется, Лили именно так называла Снейпа. Тот выглядел счастливо не в пример себе прежнему. «Что же тебя так сломало, старый друг? — подумала-прошептала под нос Петунья. — Конечно, саркастической сволочью ты мне тоже нравился, но вот становиться ей точно было больно». Женщине хотелось как-то уберечь любимого — а то, что первым действием Феликс Фелицис было подтолкнуть ее к сексу с Северусом, уже о многом говорит — но как, вот был вопрос. Насколько она знала, всеми страданиями в жизни Снейпа заведовали три человека: Дамблдор, Темный лорд, он же Волдеморт, и Поттер. Тут была разница: Поттер-старший и Поттер-младший, но за неимением последнего в природе и невозможностью нейтрализации двух первых кандидатов, она решила заняться третьим. Но это по приезде в Хогвартс. Пока же они доехали на электричке до Лондона, добрались на метро до Кингс-Кросса и теперь прощались с родителями. Точнее, прощалась с отцом Лили-Петунья. Эйлин же Снейп просто что-то сказала сыну на ухо и похлопала по плечу. Тот выпрямился и улыбнулся одними уголками губ. Зашли на платформу без четверти одиннадцать. И застыли завороженные. Что мальчик одиннадцати лет Северус, что взрослая женщина Петунья смотрели на паровоз восхищенно. И вроде бы, подумать логически — чего особенного? А красиво! Купе заняли неожиданно быстро. А тут и отправился поезд. Петунья, всю дорогу пытавшаяся не выдать себя ни словом, ни действием, почувствовала, что всю дорогу, фактически — весь день, так нервничать, как в эти три часа пока они добирались до вокзала, не выдержит. А потому уже спустя пол часа пожаловалась Северусу на плохое самочувствие и уснула, благо, поезд отлично укачивал.***
Проснулась женщина когда уже начало темнеть. Северус, приложив голову к стоящему посередине столику, тоже спал. Рядом лежал учебник по истории магии. Петунья лишь усмехнулась. Ребенок! Решив не будить, она тихо рассматривала проплывающие мимо деревья. Они разительно отличались от тех, что она видела у Лондона. Ветвистостью, коренастостью. Неужели подъезжаем? Таинственный Хогвартс, в который она так хотела попасть в детстве и который казался ей таким раздражающим, в основном благодаря рассказам Снейпа, местом, был готов встать перед ней. Но оказалось нет, не прибыли они и через час, когда проснулся Северус, оказавшийся таким же голодным, как она сама, ни через два, когда они вытащили свои запасы и устроили перекус, рассуждая о Хогвартсе и факультетах. Теперь, Петунья знала о факультетах Хогвартса аж из двух источников сразу. Пусть, фактически, человек был один, но зато в двух разных ипостасях. Тем не менее, определиться, куда она хочет, она не могла. Сама система предполагала, что студент, поступивший на один из факультетов будет автоматически не соответствовать качествам трех других. А это женщине не нравилось. В семь часов в дверь настойчиво постучались. На пороге стоял староста. — Первокурсники, — он внимательно осмотрел детские лица и учебник истории магии с гордой «1» на обложке, — через час прибываем, переоденетесь в мантии. Северус быстро кивнул и развернулся, чтобы спустить чемодан вниз. В это время Петунья с удивлением посмотрела на выглядывающих из-за угла детей. Тем более, староста уже ушел, и они наконец показали не только головы, но все тело в целом. — Вы ведь тоже первокурсники, да? — произнес один из детей, державшийся более спокойно и весело. На краткий кивок Петуньи они зашли в купе и сели на два оставшихся свободных места. Северус уже вновь вернулся на свое место и теперь с сомнением рассматривал новоприбывших. — Я Ремус Люпин, — чуть дрожащим голосом произнес бледный ребенок, протягивая руку Северусу. — Северус Снейп, приятно познакомиться, — произнеся, тот лишь спокойно пожал ее и уже сам показал на Петунью. — А это Лили Эванс. Ремус кивнул мне, а «Лили» лишь подумала, что четвертому сидящему в купе ребенку придется плохо. Слишком застенчивый, даже представиться боится. А дети жестоки. Да и издевательства со стороны школьников редко сказываются на характере лучшим образов. «Почему бы не помочь», — подумала женщина и спросила: — А ты кто? Тоже на первый курс? Или старше? — На первый, — тихо произнес ребенок. — Я мог бы в прошлом году поехать, если б на две недели раньше родился. Но так, у меня день рождения двенадцатого сентября, и еду сейчас. — Ой, так у тебя скоро день рождения? — такую личную-общественную информацию, по мнению Петуньи, стоило запоминать и записывать. Ведь как лучше понравится человеку, чем подарить на день рождения, скажем, любимую сладость. — А как вообще празднуют в Хогвартсе? Северус и Ремус, как наиболее знакомые с вопросом, начали довольно быстро рассказывать про большой зал, украшенный к праздникам и про посиделки в гостиных. Петунья искренне старалась молчать, просто слушая друга и «впитывая» информацию. Из детства она помнила, что сестренка была любительницей послушать байки про магическую школу, потому подобное поведение подозрений вызвать было не должно. Когда поезд остановился, а коридоры наполнились студентами, Ремус с Питером, как и держащий Петунью за руку Северус, буквально побежали к выходу. Тем более, миссис Дурсль не почувствовала в себе сил обуздать их энтузиазм и предложить посидеть в купе, пока не пройдет большая часть студентов, чтобы не толкаться в коридорах. Слишком велик был энтузиазм детей, бегущих к одетому в кротовую шубу великану. Как женщина легкая на подъем, Петунья за свою жизнь много путешествовала. Была и в разнообразных средневековых замках, что в Англии, что в Шотландии. И, признаться честно, не ожидала увидеть чего-то действительно шокирующего. Ну признайтесь честно, в век телевидения, разве нас могут удивить фотографии с другой части планеты? А уж тем более своей родной страны. Но тем сильнее было впечатление. Завораживал не сам замок, а огни, которыми он был объят, их отражение в воде, ощущение собственной ничтожности перед величественным сооружением предков. Потому приходилось признать, что это красиво. Не настолько, чтобы падать в обморок и сидеть с пафосном лицом, рассказывая, что лучше Хогвартса нет места на свете, как то делала Лили, но приятно полюбоваться. Мысль о Лили потянула за собой некое удовлетворение. «Я тоже здесь, теперь я тоже ведьма», — на разные лады повторяла себе Петунья. Что ни говори, а было приятно. Где-то женщина слышала, что «если у тебя в детстве не было велосипеда, во взрослой жизни у тебя может быть хоть самая дорогая машина в мире, в детстве у тебя все равно не было велосипеда». Когда она обдумывала эту мысль, подсознательно становилось грустно. Получается, какие-то детские несбывшиеся желания уже не вернуть? И вот, второй шанс. «Спасибо тебе, Северус моего времени. Ты действительно был прав — я еще могу все исправить», — с каким-то подсознательным счастьем подумала женщина. Первокурсники вылезли из лодок и прошли к воротам замка. Там их встречала чопорная профессор МакГонагл. Будучи сестрой студентки Гриффиндора, Петунья много слышала об этом преподавателе. Впрочем, как в рассказе любого подростка, больше там было эмоций, нежели конкретных фактов. Потому по здравому размышлению было решено, что стоит сначала самой оценить ситуацию, а только потом бросаться в омут с головой и использовать данные сестры. Тем более, рассказывал Петунье про Минерву и Северус. Но там, бесспорно, угол зрения был уже другой. Снейп воспринимал женщину как коллегу, что для него было логично. Пока же детей провели в небольшую комнатку, где и оставили ждать грядущего распределения. Северус, и до того державшийся около Петуньи, и прекрасно видевший странную для подруги задумчивость, интерпретировал ее по-своему и сейчас наконец решил к ней обратиться. — Лили, не волнуйся, — пытался как можно более уверенным тоном произнести он, — Просто попросишь шляпу отправить тебя на Слизерин. — А почему на Слизерин? — к Снейпу и Петунье повернулась высокая девушка с темными кудрявыми волосами и приятными миндалевидными глазами. — Патриция Забини, — она протянула руку сначала Северусу, потом Петунье. — У меня все семья училась на Слизерине, — спокойно произнес Северус. Ответ был явно заготовленным, и мальчик был рад, что он ему пригодился. — А ты? — спросила Патриция еще раз, смотря уже на Петунью. Та задумалась. Здраво рассуждая, факультет надо было выбирать по принципу «Могу ужиться», ведь провести семь лет в комнате с людьми, с которыми в принципе не можешь построить нормальных взаимоотношений — такая себе затея. Но и тут была загвоздка. Как уже было сказано, сама система предполагала преобладание одного качества над другими. Но это противоречило человеческой природе — ведь все согласятся, умные люди не всегда бесхитростные ленивые трусы. Потому судить по основному качеству факультета было безосновательно. Понять же, сможешь ли сотрудничать с будущими соседками на этом этапе тоже не представлялось возможным — ведь соседок предстояло узнать только после распределения. Вот и оставалось судить по атмосфере на факультете — которую тоже было не понять по внешним признакам и по деканам и их отношениях с подопечными, о которых Петунья также ничего не знала. Потому, повинуясь недостатку знаний, женщина решила просто покориться судьбе в лице шляпы и ничего не загадывать, о чем и объявила Патриции. — Магла? — с легким пренебрежением спросила Забини, выслушав ответ. Петунья лишь кивнула, улыбнувшись. Напугали кролика капустой! Она не просто магла, она магла со стажем! И гордится этим. А Забини, видимо, сделала какие-то свои выводы из ситуации. В любом случае, через пару минут уже появилась МакГонагл, призвавшая всех детей следовать за ней. Большой зал поражал. Если Хогвартс Экспресс просто был неплох, Хогвартс с озера заставил признать, что им стоит полюбоваться, то Большой зал действительно заставлял остановиться и разглядывать все, будто маленький ребенок. Единственное, поражающее небо, делающее потолок гораздо выше, чем он был на самом деле, не только поражало, но и заставляло задуматься — а если снаружи пойдет дождь, то внутри тоже? Разумом Петунья понимала, что это было бы слишком даже для Дамблдора со всей его чудаковатостью, но даже новая, волшебная жизнь была не в силах отучить ее подшучивать над нелогичностью магов. Распределяющую шляпу поставили на табуретку. Дети выстроились в затылок, а Минерва начала зачитывать список. Петунья, понимавшая, что снейпова магия действительно могла дать ей полноценный второй шанс, чтобы все исправить, старалась не оплошать ни в чем, изначально настраивая себя на длительную жизнь в теле сестры. Что показательно, она тщательно старалась не думать, что произошло с самой сестрой — ей хватило собственной истерики в первые часы пребывания здесь, чтобы просто решить, что она переместилась не в свое собственное прошлое, а в параллельный мир, в котором просто все также. Где-то она о таком читала. Или Вернон рассказывал. Объяснение, конечно, было слабым, но другого не было. А предаваться мыслям типа «я убила свою сестру, хоть и не специально» было опасно для душевного равновесия. Так или иначе, Петунье пришлось признать, что теперь Лили — это она и, соответственно, привыкать отзываться на ее имя. Потому, наверно, сейчас женщина среагировала слишком остро, когда было произнесено «Эванс, Лили!», слишком быстрым шагом направившись к МакГонагл. Да и интересно было, какими качествами, по мнению старой шляпы, она наделена. «Всеми, — был короткий ответ головного убора, — как и все остальные дети. Ты неправильно рассуждаешь. Я выбираю не по тем качествам, которые есть, но по тем, которые превалируют. И по способности ужиться, несомненно», — подтвердил собственные мысли Петуньи шляпа. «Тогда что же лучше всего подходит мне?» — спросила женщина, желая уже поскорее снять шляпу и не сидеть на табурете перед всей школой. «Ты же знаешь. Хочешь туда, потому что тебе это надо «чтобы все исправить», а признаться боишься даже сама себе», — спокойно, голосом мудрой бабушки, произнес артефакт. «Не знаю», — чуть смущенно ответила Петунья. «Ну, раз не знаешь, — Распределяющая шляпа лишь усмехнулась. — Значит тебе будет еще сложнее в достижении целей. По крайней мере, пока не признаешь, почему тебе так хочется на СЛИЗЕРИН!» Услышав вердикт, МакГонагалл сняла с Петуньи шляпу, и та прошла к столу с зелеными флагами. В голове у женщины вертелась странная мысль: «Интересно, неужели за все время существования Хогвартса никто так ни разу и не перепутал стол, за которым должен сидеть? Даже маглорожденные, которые могут просто не знать, какой цвет соответствует какому Дому?» Но ответ взять было неоткуда, и оттого оставалось только следить за распределением. Через полчаса к ней ожидаемо присоединился Северус, до которого Питер и Ремус уже успели отправиться на Гриффиндор. Последней села рядом с Петуньей Патриция. Дамблдор, как объяснили старосты, в своих лучших традициях сказал нечто совершенно непонятное, выдаваемое не то за заклинание, не то за бред сумасшедшего, а Петунья лишь вспомнила, как Северус рассказывал о многочисленных раздражающих причудах директора. Впрочем, Петунье было довольно сильно все равно, что именно имел ввиду директор. Главное, что наконец, впервые с пяти утра она могла поесть горячей пищи. Что-то внутри подсказывало, что сильно наедаться не стоило, и выработанные годами привычки также остерегали от обильного ужина, но до чего же вкусная в Хогвартсе была кухня! Потому, решив один раз дать себе волю, Петунья постаралась попробовать все самое вкусное. Пир закончился, по ощущениям, к одиннадцати вечера. Большинство детей, которых родители наверняка подняли ни свет, ни заря, как и саму Петунью, чтобы со всех концов страны свезти к Кингс-Кроссу, шли в собственные гостиные только из-за того, что упасть и уснуть прямо в коридоре не позволяла торжественность ситуации и то, что они уже «взрослые». Гостиная Слизерина оказалось довольно уютным помещением с приглушенным светом и мягкими кожаными диванами. К удивлению Петуньи, обилие детей еще не ввело последние в предсмертное состояние. Не видно было даже стершейся краски, не то, что пятен чернил или порезов. Не иначе, как магия. Староста провела их в комнату. Их чемоданы уже стояли там. Сначала каждая разбрелась к своей кровати, но уже спустя полминуты Патриция взяла инициативу в свои руки, и выйдя на середину комнаты, начала как бы невзначай знакомиться. «Хитрая девчонка, — про себя заметила Петунья, считав неподдельный интерес в глазах Патриции, когда та расспрашивала Александру, кровать которой была рядом с Петуньей, о выборе факультета. — Понимает, что нам всем четверым здесь еще как-то жить. И лучше делать это хоть и в худом, но мире». Та же ситуация повторилась и с Николь, ее вещи лежали у самой стены. Последней встала сама Петунья, решившая, что общаться с детьми, конечно, придется. Она и раньше это понимала, но сейчас это было особенно важно — ведь с этими конкретными детьми общение в любом случае получится довольно тесным. Потому, убрав «материнское» отношение, из-за которого хотелось сказать той же Александре, что голыми ногами ходить по холодным камням — не самая лучшая идея, женщина тоже подошла в центр комнаты. — Я Лили Эванс, с Патрицией мы уже знакомы. — Да, — та помялась, — прости меня, что маглой назвала. Просто, волшебники обычно с детства себе факультет выбирают, никто не хочет просто посмотреть, что скажет шляпа, — эту тираду она попыталась произнести как можно дружелюбней. — Да я не обижаюсь. Так-то я и правда магла, — вызывая удивление на лицах соседок, произнесла Петунья. — Это я для того, чтобы вы не удивлялись, если я что-то делаю не так, просто скажите. Меня правилам магического мира ведь никто не учил. Если Петунья что-то и знала о девочках до подросткового возраста, так это то, что учить они обожают. Это она помнила и по себе самой, и по сестре Лили, и по энтузиазму, с которым девочки вот таких вот, младших классов средней школы принимались объяснять что-то своим одноклассникам. Наверно, это было чем-то из последствий игры в дочки матери, когда всем хотелось быть главной и всезнающей мамой. Сработало это и на ведьмочках. Особым энтузиазмом отличилась Николь, сразу же принявшаяся рассказывать, что настоящая волшебница должна всегда быть аккуратной, вежливой и ходить в скромной мантии. Лекцию прервала зашедшая в комнату староста, отправившая первокурсников по кроватям с формулировкой «иначе не выспитесь». В теплых кроватях захлестывающий с головой адреналин сошел на нет и постепенно все уснули.***
Первый месяц был бесконечным. Каждый день вмещал в себя столько новых открытий, впечатлений и людей, что казалось, это был не день, а месяц минимум. А к тридцатому сентября начало складываться впечатление, что скоро уже Хеллоуин. Уроки в Хогвартсе оказались достаточно интересными, хоть и простыми для закончившей университет женщины. Впрочем, среди студентов тоже мало кто испытывал видимые проблемы с освоением программы. Гораздо сложнее было с дисциплиной. Так, уже третьего сентября Петунья поняла, что племянник на своего отца был совершенно не похож. Нет, Гарри совершал что-то, от чего бедной тетушке приходилось хвататься за сердце, совершенно не понимая, в чем проблема. Джеймс Поттер пакостил специально. Самым отвратительным было то, что объектом его шуток стал Северус. Так, мог идти урок у МакГонагалл, и все студенты дрожали и боялись пошевелиться. Но вот, преподаватель наклонялась к Алисе Вуд, чтобы объяснить, что она неправильно произносит заклинание, когда Поттер сметал со стола Северуса уже превращенную иголку, и подошедшей МакГонагл оставалось лишь с удивлением смотреть на ребенка, тщетно ищущего ее под столом. Или на Бинсе Северус мог писать домашнюю работу по чарам, когда его чернильница вдруг, повинуясь тем самым чарам левитации, которые они должны были проходить первым делом, вдруг переворачивалась прямо над домашней работой, после чего, как ни в чем не бывало, вновь вставала на место. И тут еще надо спросить, откуда Поттер знал чары левитации в самом начале первого курса, ведь изучать их должны были лишь ближе к ноябрю, но ответа Петунье никто дать не мог. Но самым отвратительным мероприятием стали полеты. Начавшиеся в последний день сентября, они, как и любая физическая активность, полеты у почти подростков вызывали много сильных эмоций. Как же, если в учебе любой может показать себя плохо, то вот в спорте все мальчишки, вне зависимости от факультета, пытались продемонстрировать, что именно они — асы своего дела. Эта истерия задела и Снейпа. И именно после первого урока полетов Петунья с Северусом впервые поругались. В тот день после первого урока, Травологии, студенты всех четырех факультетов, успевшие немного посидеть в гостиных и выйти на стадион для квиддича. Профессор Дарт, молодой и довольно привлекательный мужчина сказал всем взять метлы и положить перед собой, после чего резко сказать: «Вверх». Пока дети выполняли задание, он объяснил, что подобное упражнение необходимо для того, чтобы понять, как управлять метлой. И что лучше научиться это делать на земле, чем потом в воздухе внезапно понять, что не знаешь, как затормозить. Подтверждая рассказы Лили о Поттере-старшем и Северуса — о Поттере-младшем, Джеймс заставил метлу подняться к себе с первого раза. Быстро это получилось и у его закадычного друга, Сириуса Блэка. Поняв, что по этому предмету они могут быть лучшими безо всяких проблем, мальчишки переключили свою энергию в разрушительное русло, решив поиздеваться над Северусом. В чести Снейпа, он на подначки огрызался, пытаясь защищать себя. — Нюниус, нюниус, — веселым и поддельно высоким голосом произнес Джеймс. — Нюнчик, а ты, если свалишься с метлы, плакать будешь? — Заткнись, Поттер! — зло огрызнулся на него Снейп. — Сам наверняка первый захнычешь, стоит метле хоть чуть-чуть наклониться. Оба гриффиндорских обалдуя рассмеялись, глядя на безуспешные попытки Северуса подчинить себе метлу. — Нюнчик, а нюнчик, нюниуууус, — не успело пройти и минуты, как мальчишки снова принялись за старое. — Давай проверим, кто лучше летает, ты или летучая мышь? Ой, подожди, ты же сам летучая мышь! И снова громовой смех над потрясающей шуткой. Петунья предпочитала в конфликт не вмешиваться. Рассуждала она при этом просто: мальчишки, особенно маленькие, до ужаса не хотят оказаться перед девушками, которым хотят понравится, в «слабом» положении. Потому видя все эти подначки женщина предпочитала отворачиваться, чтобы Северус думал, что она видит его исключительно героем. А помогать Петунья могла и скрыто. Вот и тут «Лили» показательно отвернулась к Александре, с которой и болтала о метлах. Наверно, именно поэтому она не увидела, как метла Северуса прутьями со всей силы въехала по голове Джеймса. Естественно, сделала она это не сама. Это понимал и подоспевший преподаватель, тут же начавший разбирательство. Урок прервали. Северуса увели к Слизнорту, Джеймса — к МакГонагл. Всех остальных отправили по гостиным. Петунья, весь день просидевшая как на иголках, подбежала к Северусу сразу же, как он зашел в гостиную. — С тобой все в порядке? Все хорошо? — начала было спрашивать она. — Все хорошо, — Снейп был мрачен, и Петунье это не нравилось. — Расскажи, как все было, — спросила женщина, пытаясь отвести Северуса к дивану. — Ну, Джеймс меня доставал, я ему отвечал. Он не успокоился. Я успокоил, — спокойно и мрачно ответил было Снейп. — Метлой по голове перед всем классом? — не удержалась Петунья от того, чтобы переспросить. Снейп посмотрел на нее исподлобья. — Какая разница, как? — спросил он. — Они по-другому не понимают. Или ты хотела, чтобы я так все оставил? — Северус смотрел упрямо и с вызовом. — Может быть, тебе больше Джеймс Поттер нравится? — уже явно закипая, произнес мальчишка. — Нет, Северус, почему? — Петунья смотрела на ребенка не понимая. — А мне кажется, да! — крикнул наконец он и ушел в сторону спален. — Ты наверно именно поэтому такая… — он явно не мог подобрать слово, — какая-то никакая последнее время! Не радуешься, не удивляешься, — Северус всхлипнул, — и ничего тебе будто не нравится! Петунья застыла на диване, не зная, что делать. Пойти за Северусом — в этом не было смысла. Все равно он сейчас спрятался в спальне, сидит, и носа не покажет, даже если постучать. Пойти к Слизнорту? Тоже бесполезное занятие, он, хоть и знает об их с Северусом дружбе, наверняка ничего хорошего не посоветует. Просто остаться здесь, подождать, пока Северус остынет, вернется и с ним можно будет поговорить, за что-то извиниться, за что-то — принять извинения? Это также не было разумным вариантом, ведь точной гарантии, что он вообще вернется, Петунья дать не могла. Потому, собрав учебники, девушка отправилась в свою спальню — учить уроки и обдумывать, что же она сделала не так. Стоило признаться честно — попытаться подружиться с Северусом, стать с ним ближе, понравится ему — было одной из ее целей «изменения жизни». Да что там, главной целью. Петунья ненавидела врать себе, о чем и сказала тогда, в тот вечер Снейпу. А сейчас, по словам Шляпы, она, получается, себе врала. Ведь действительно, в тот вечер главным ее сожалением была не блеклость собственной жизни. Точнее, не сама она, но то, чего она была последствием. Вернона Дурсля Петунья встретила буквально в первый день своей работы в фирме Граннингс. Мужчиной он был спокойным, рассудительным и заботливым. Дарил цветы, когда холодно — нежно обнимал и накрывал своей курткой, водил в уютные кафе и явно хотел длительных, правильных отношений, когда дом, семья и дети. Собственно, последнее и стало решающим в пользу Вернона. Петунья, которая в ужасе смотрела на собственную сестру, летающую, это для мисс Эванс была вообще дико, на мотоцикле по ночному Лондону, хотела быть полной противоположностью — правильной, тихой и хорошей женой и матерью. Собственно, сначала оно так и получалось. А потом наступил кризис. Сначала, Петунья связывала это с появлением племянника. Имея бурный характер сестры, он то и дело попадал в неприятности. Вечно куда-то бежал, возвращался в Хогвартс — и Северус только успевал рассказывать ей, что еще натворил этот неугомонный ребенок. И она понимала — вот уж кому точно будет, что вспомнить. А ей, обычной домохозяйке? И она вспоминала, где она упустила этот поворот, где пошла не туда. И поняла. Это случилось летом, когда она закончила школу и собиралась уезжать в Лондон в университет. Ей было страшно уезжать из родного города. Это Лили уже привыкла находиться одна, вдали, без родителей. А Петунья, еще не уехав, начинала безумно скучать. Вот и сидела у дуба, где когда-то они любили бывать с сестрой, желая примириться с самой собой. Когда она пришла к дубу однажды, там уже сидел Северус. Сначала они не говорили ни слова — каждому было, о чем подумать. А потом однажды, когда он заснул, лежа на нагретой солнцем траве, Петунья решила сплести венок. Пристроила его у Северуса на голове, а сама сбежала. Не обиделся. Когда она вернулась к дубу чуть позже, он надел венок на нее саму, сказав, что ей идет больше. А она его поцеловала. Зачем? А кто его знает. Голос красивый, наверно. А еще с ним уютно молчать. С тех пор они негласно договаривались, когда приходить к дубу. Иногда лежали рядом, иногда — тихо говорили, а иногда и целовались. Они оба понимали, что это ничем не закончится. Потому, наверно, Петунья и прощаться не решилась перед отъездом в Лондон. Оставила записку. Когда они встретились в следующий раз — она была уже счастливой женой, матерью и тетей, а он Пожирателем смерти под следствием. И о тех поцелуях они предпочитали не вспоминать. А ведь так хотелось. Так думала Петунья Дурсль в теле Лили Эванс, засыпая тридцатого сентября семьдесят первого года.***
— Петунья? — Северус тряс ее за плечи. Мягкий диван в гостиной больно упирался пуговицей в спину. — Ты в порядке? Обычные магловские часы на стене показывали семь утра.