Часть 1
17 декабря 2018 г. в 11:53
♫ Caro Emerald - I Belong To You
Кружево сатинового пеньюара паутиной облегало стройную талию, ложась по фигуре легко и гладко. Казалось бы, даже без переливов складок; каймой, переходя в тонкие бретельки, переплетались атласные ленты самого кроваво-бурого цвета зимней розы.
Это совсем не было похоже на те ворохи одежды из прошлой жизни.
Тина смотрела на отражение в зеркале и не могла узнать себя.
Аккуратно распущенный каскад недлинных волос лежал всё ещё сохранившимися кудрями на плечах, а корсет свадебного платья сменил более интимный предмет гардероба по настоянию Персиваля: он хотел, чтобы после церемонии Тина примерила его, а она всё стыдливо искала предлог, лишь бы не держать пеньюар в своих руках.
Откровенность вогнала Тину в краску, по шее расползался душащими руками румянец. Привычные для нее пижамы — с длинными рукавами, наглухо застегнутыми пуговицами у горла и мешковатыми штанами, — теперь остались в прошлом, от которого она бежала, парадоксально ухватывая его ускользающие из её хватки пальцы.
Новоиспеченного мужа не было не менее четверти часа, от чего Тина начинала нервничать, изо всех сил стараясь сохранять спокойствие, распрощавшееся с девушкой ещё ранним утром во время подготовки к церемонии бракосочетания.
Все было столь волнующе… Ее первый брак, и, в конце концов, первая ночь. Всё согласно традициям, без которых можно было бы и обойтись - да только нужно ль было оно кому? Тину с детства учили быть благоразумной, не исполнять каждую мужскую прихоть по первому же требованию.
Ей было страшно, наверное, как и всем девушкам в таком положении.
Она не знала, как быть в подобных ситуациях — ушедшая на тот свет мать не успела подготовить её к подобному.
Чтобы отвлечься от навязчивых мыслей, девушка подумала развести камин, взяв с прикроватной тумбы свою палочку. Полена лежали горкой в небольшой дровнице. Отлевитировав пару дровишек, она разожгла их простым заклинанием, не решившись испытать свои способности невербальной магии.
Пламя разгорелось достаточно быстро, наполняя комнату теплом и приятным ароматом испарявшихся пряных смол. Исходящий жар приободрил, но не прогнал тревожность, лишь на время сокрыв ее, словно укутав воображаемым пледом спокойствия.
Позади раздался скрип двери. Это был Персиваль - кто же ещё? Она слышала, как он зашел в комнату, но не обернулась, продолжая любоваться огненными языками, трещавшими без умолку. «Как Куинни,» - подумалось ей, и мысль эта чуть поумерила пыл волнения.
— Замёрзла? — Тина почувствовала обхватившие её талию сильные руки, то, как мужчина прижался к ней со спины, зарылся носом в распущенные волосы и что-то невнятно пробормотал. Этого хватило, чтобы немного успокоить разбушевавшееся сердцебиение.
Развернувшись в его объятиях, она провела ладонью по его щеке, чувствуя подушечками пальцев колкую щетину, и ей на миг пришло в голову, что борода была бы ему несомненно к лицу. На мужчине был темно-синий халат — его любимый цвет — с изображением вампуса, широко раскрывшего пасть.
— Нет, просто тепло придает уют, — Тина заметила усталость на лице мужа. Его прическа растрепалась, будучи уже не такой идеально уложенной, как днем, но в глазах теплилось необычайное счастье, и девушка улыбнулась, рассматривая морщинки и боевые шрамы — их немного, но заметны они были.
Он улыбнулся в ответ и аккуратно заправил прядь каштановых волос за ухо, будто ненароком касаясь подушечкой большого пальца её щеки.
— Тебе не кажется, что слишком дует? — он окинул взглядом окно и, не дожидаясь ответа, закрыл его: без палочки, без жестов, вот так просто, одним взглядом. Створки с шумом захлопнулись, и портьеры обездвижено замерли. — Так лучше. Не хочу, чтобы ты простыла. Я же всё-таки беспокоюсь о тебе, — ласково произнёс он, крепче прижав к себе хрупкое тело своей супруги, а чуть погодя прошептал ей на ухо: — и о наших будущих детях.
— Детях? Боюсь, я не готова… — настороженно пробормотала девушка, переводя взгляд к окну, она пыталась понять: это намек с его стороны или не более, чем забота о будущем?
Об их общем будущем.
— Всему своё время, Тина. Мы еще успеем об этом подумать, — отстранившись, он облокотился на подоконник, смерив её задумчивым взглядом. Сказанное мужем озадачило девушку, и растерянность поселилась на задворках души, ведь прежде они никогда о детях не говорили.
Грейвс взмахнул рукой в воздухе, и по комнате поплыла незамысловатая музыка — тонарм плавно чертил по винилу, а женский, знакомый Тине по исполнениям голос мелодично звучал, шипя на затертых дорожках, вызывая желание подпевать красивым словам в куплетах. «Как в старые добрые времена,» - подумалось Тине; в барах и кабаках, на свиданиях и дома: там, где они танцевали, что вошло в некую привычку после тяжелых рабочих будней.
Когда он сел на край широкой кровати, Тина, недолго думая, перебралась к нему на колени, уткнувшись в шею. Обоняние кольнули едва слышимый шлейф хвойного одеколона и сигаретный дым. Именно поддержка Грейвса все это время придавала уверенности в предстоящем, и Тина захотела стать с ним этой ночью единым целым, но внутри не засыпающим зверем теплился страх перед таинством неизведанного для неё.
Отстранившись, девушка заглянула в глубокие темные глаза, в которых плясали искры счастья, дрожа, совпадая с бликами каминного пламени, и, улыбнувшись, она подалась чуть вперед. Тина поймала его губы в легком поцелуе, неглубоком и поверхностном.
— Не бойся, хорошо? — шепнул он, оторвавшись, одним лишь голосом вызывая приятные вибрации внизу живота. Она сглотнула и неуверенно кивнула, слабо в успокоении прикусив внутреннюю сторону щеки. Персиваль аккуратно притянул ее ближе к себе и вновь поцеловал — нежно, мягко, дурманяще. Его поцелуи всегда действовали на неё опьяняюще и сводили с ума. Кожу жгло как от огневиски, а беззаботный смех рвался парами веселящей воды. Каждый раз был как первый. Каждый раз Тина теряла голову, стоило Персивалю всего лишь поцеловать ее в сухие, обветренные губы.
Девушка скользила руками по шее и зарывалась пальцами в его волосы, сжимая, невольной оттягивая, только распаляя его. Грейвс прерывал поцелуй, но лишь для того, чтобы спуститься чуть ниже, к ключицам. Очередная волна мурашек скользнула по телу, уходя куда-то вниз, скручиваясь в сладкую истому удовольствия. Она не помнила, что испытывала что-нибудь подобное когда-либо. Всё было не так ярко, не так горячо и не так тактильно.
Руками Персиваль неспешно скользил по её спине, пальцами очерчивая изгиб позвоночника, все выступающие косточки, перетянутые бледной тонкой кожей и реками голубых вен, затем переместил их на талию, а после и вовсе вниз, к краю сорочки. Тина почувствовала, как он начал осторожно поднимать ткань, и напряглась. Заметив это, Грейвс оторвался от ее тела и посмотрел в коньячные глаза, которые она тут же опустила в смущении.
— Тебе незачем меня стыдиться, — прошептал он ей на ухо, приблизившись. — Ты совершенна, — Грейвс провёл тыльной стороной ладони по небольшому шраму на плече Тины, такому же, какими была усыпана немалая часть ее тела. Она стыдилась рубцов, полученных на службе, относясь к ним как к напоминаниям о былой неосторожности. Как к предостережениям и болезненным воспоминаниям о пережитой боли. И почти в каждой схватке рядом был Грейвс, и, если бы не его своевременное вмешательство, Тины давно бы не было в живых.
— Всё, что не убивает, делает нас сильнее, — вздрогнув, прошептала Тина, пытаясь проследить за пальцами мужа, который всерьез занялся исследованием каждого шрама. Он будто изучал её, покрывая каждый рубец невесомыми поцелуями, обжигая кожу вокруг них горячим дыханием.
Его глаза горели нетерпением, но он подавлял свои желания. Девушка видела это, чувствовала, что, стоит ей сейчас попросить Персиваля остановиться, он сделает это без доли сомнения.
Она было открыла рот, но говорить передумала, чувствуя, что слова сейчас лишние.
— Этот цвет тебе к лицу, Тина, — Грейвс окинул взглядом шелк, так притягательно облегающий и подчеркивающий талию его жены. — Но без него тебе будет лучше.
Аккуратно подцепив край пеньюара пальцами, он потянул его вверх, через голову Тины, и бросил куда-то в сторону.
Оказавшись такой уязвимой, девушка попыталась прикрыться, чувствуя, как неуверенность всё-таки одолевает её, подкатывая к горлу, мешая своим напором, сдавливая рёбра, но мужчина остановил руки, отрицательно качая головой:
— Ты прекрасна. Не скрывай своё тело от меня, хорошо?
Дождавшись неуверенного кивка, Персиваль улыбнулся, отмечая, как прерывисто дышит Тина, как вздымается её грудь. Он осматривал невинно выглядывающие лопатки Тины в зеркале позади, румянец на её щеках, возникший незадолго после того, как он вошел в комнату. Мужчина наблюдал за тем, как смущённо она изучает его нежным взглядом.
Грейвс прошелся большим пальцем от щеки и до груди, по каждому ее аккуратному изгибу, а потом притянул Тину к себе. Коснулся губами ее шеи. Неспешно, так, чтобы не напугать, опустил ладонь на ягодицы, проведя подушечками пальцев по кромке кружевного белья.
Когда Персиваль повалил девушку, нависая сверху, то единственное, что он слышал, было гулко и быстро бьющееся ее сердце; мужчина чувствовал опаляющее дыхание на губах и целовал нежно и глубоко, требовательно и долго, упиваясь ею как можно дольше, наслаждаясь, как в первый и одновременно последний раз.
А Тина притягивала мужа ближе, желая его все сильнее, моля, чтобы он не останавливался. Кусала губы, шептала, как любит его, гладила жилистую шею, иногда пальцами соскальзывая на плечи, и запускала их в волосы с проседью, что крыла его виски сладчайшей сахарной пудрой возраста.
Живот неимоверно свело, стянуло, когда его рука спустилась вниз и, зацепив трусики, избавилась от ткани, кажется, порвав. Тина не видела этого, увлеченная острыми скулами мужа, его губами и взглядом, глубоким, как морская впадина, и таким же тёмным, как летняя душная ночь в грозу.
Она закусила губу до крови, когда ощутила, что Грейвс проникает в нее. Он был осторожным, внимательно следил за каждым изменением в лице девушки. Тина закричала, сжав пальцы на спине мужчины с такой силой, что ногти ушли глубоко в кожу, что побелев, покрылась тонкой сеткой капелек крови.
Грейвс двигался неспешно, толкаясь неглубоко, растягивая так, чтобы от дискомфорта осталось едва ли более самого слова - и то, позабытого в дыхании страсти. Целовал ее припухшие губы, оставлял легкие засосы на шее и прикусывал затвердевшие соски, пропуская их между пальцев. Каждый толчок вызывал у бывшей мисс Голдштейн стон, она кусала губы и впивалась ногтями в спину сильнее, оставляя борозды. Но Грейвсу было совсем не до этого, его собственная боль не занимала мысли ни на мгновение, ведь всем, о чем он мог думать в настоящий момент, была его жена, любимая, миссис Грейвс и просто Тинни.
Она изгибалась в его руках, запрокидывала голову, целовала напряженно в губы и стонала, больше не кричала, нет. Расслабилась - Грейвс это почувствовал так же ясно, как и нарастающее давление в паху, внутри себя, рискнул участить темп, осознавая: долго ему не продержаться. Тина не высказала сопротивления, неуклюже двигалась ему навстречу, обхватывая ногами бедра супруга, притягивая его за шею, желая чувствовать, видеть и слышать его. В ее глазах смешались, как краски, оттенки чувств сегодняшнего дня, подумал Грейвс и поцеловал девушку, надеясь, что она сейчас целиком и полностью разделяет его ощущения.
Он прикоснулся пальцами к набухшим, порозовевшим от ласк губам, проследовал ими вниз по шее, нащупав пульс, соскользнув ободком ногтей к яремной впадинке, усмехнувшись про себя тому, с какой скоростью бьется сердце его новоиспеченной супруги.
Как-то ещё совсем наивно, по-детски она выгибалась ему навстречу, и Грейвсу нравилась эта неуклюжая неопытность первого раза для нее.
Ещё несколько резких толчков, и он, едва успев покинуть Тину, почувствовал, как тело пронизывает тяжесть, тая к низу живота, отпуская так сладко эту секундную боль перед сводящим мышцы оргазмом. Тело налилось истомой, и Грейвс, пытаясь удержать себя на локтях, чтобы, полностью расслабившись, не придавить хрупкую девушку весом своего тела, не напугать её, такую нежную, удивительно маленькую, дышал глубоко и часто, приводя дыхание в порядок. Сейчас она казалась ему крошкой в необъятной вселенной, существом настолько трепетным и пугливым в глубине своего сердца, что Персиваль был готов отдать ей всего себя без остатка на огромном подносе, дать ей защиту и уберечь от всех невзгод, а на втором — принести в дар весь окружающий их мир.
И казалось, сама природа была согласна с Грейвсом. На улице мерно насвистывал колыбельную ветер, деревья расслаблено танцевали одними ветвями, а в комнате, окутанной полумраком от бра, играла музыка, плавная и приятная. Персиваль не вслушивался в слова, наслаждаясь моментом, вникая в сладкое посапывание любимой, уставшей женщины. Пластинка крутилась в проигрывателе снова и снова, а Грейвс лежал, не торопясь останавливать ее, поглаживая дремлющую Тину по спутанным волосам, и раскуривая глубокими затяжками трубку. За окном занимался рассвет, проблески светлого неба набирали силу становясь все более внятными, а по комнате плыл сизый дым с запахом кофе, рассеиваясь где-то в воздухе.