Командная работа

А началось все с того, что Александр Андерсон упал в обморок. Впервые за двадцать лет. И все бы обошлось, произойди этот случай где-нибудь «в полях». Ну отрубили бы ему голову, ну лишили бы пары конечностей, пока он приходил бы в себя — много ли может придумать средненький террорист за три минуты? Андерсон собрал бы всю свою требуху в вещмешок и рассовал ее по местам уже где-нибудь в электричке на пути в Рим, предварительно кастрировав ублюдка и набив ему рот причинным местом. Но обморок настиг его во время напутственной Папской речи. На глазах у десятков воспитанников. С позорным, громоподобным грохотом. Андерсон «отсутствовал» всего-то несколько минут, но за это время ребята успели собрать чрезвычайную комиссию, расшвырять всех смиренных монахов, которые не сообразили подвинуться сами, эвакуировать его в полевой госпиталь и приволочь заикающегося от ужаса личного врача Папы, угрожая последнему пистолетом. Впоследствии Андерсон пытался убедить их всех, собравшихся вокруг койки с ужасом в глазах, что и такое бывает. Ну не хватило углеводов на ужин. Солнце напекло. Выпил мало воды — с его метаболизмом нарушать это правило нельзя, но он иногда бывает таким рассеянным… Они не слушали. Сосредоточенно молчали на него и все сильнее хмурились. В глазах всех Искариотов он, Александр Андерсон, был не только несвятым героем, но еще и неуязвимым сверхчеловеком, который мог отрастать от собственной отрубленной головы. И чтобы он падал в обморок? — Нечто экстраординарное, — сурово заявил ему Энрико от лица их всех. И, пользуясь недавно приобретенным начальственным статусом, этот заслуженный ипохондрик всего Отдела отправил его на внеплановый медицинский осмотр ко всем врачам, каких смог припомнить. Андерсон стойко, пусть и несколько уныло, прошел и гастроскопию, и флюорографию, и все световые тесты для будущих пилотов. Он выцедил из себя пару литров крови на анализы, сдал бесчисленное количество баночек и колбочек, покорно позволял колотить себя молоточком по колену, лбу и локтям, втайне надеясь, что результаты всех этих процедур удовлетворят ребят и дадут ему, наконец, вернуться к работе: милым его сердцу анафемам, потрошениям и декапитациям. Одного он не учел — в списке врачей нашлось место и для психолога. А к такому долгая смиренная жизнь в лоне непрогрессивной церкви его не готовила. Пунцовый от кончиков волос до кончиков ушей, Александр, ерзающий на прямо-таки раскаленном по ощущениям стуле, поначалу еще пытался неловко отвечать на все более откровенные вопросы. Устраивает ли его размер его члена? Может ли он подобрать слова для описания своего члена? Сколько раз в неделю он мастурбирует, какие ощущения при этом испытывает, какой именно стыд, не сопряжен ли он с ощущениями в области заднего прохода? Использует ли он какие-либо предметы для устранения этих ощущений, мог бы он продемонстрировать их размер, длину и назвать цвет? Не представляет ли он при этом свою мать, своего отца, детей, если таковые были? В каком возрасте его отняли от груди? Не подглядывал ли он за своими родителями, когда те мылись? А когда они уединялись? Как часто он мастурбировал, подглядывая за ними в эти моменты? Представлял ли себя на месте отца? А на месте матери? Сколько минут ему требовалось, чтобы кончить от этих фантазий? Использовал ли он те же предметы для удовлетворения ощущений в области заднего прохода или какие-либо другие? Раздевает ли он своих жертв перед убийством? Ну почему же «конечно, нет»? Вас смущает нагота? Женская или мужская сильнее? А представляет ли он своих жертв раздетыми, прежде чем обезглавливает? Вид женских гениталий отталкивает его? А мужских? Видит ли он в чужих членах угрозу своей мужественности? Ему больше нравится убивать женщин или мужчин? Испытывает ли он дополнительное удовольствие от того, что убивает с помощью фаллических символов? Едва не вскипев от стыда и отвращения, Андерсон решительно прекратил «сеанс» единственным доступным ему способом: рявкнул, что не потерпит подобного балагана. И выскочил из кабинета, яростно треснув дверью. Кровь клокотала у него в ушах так сильно, что он предпочел не услышать скорбную реплику психолога: — Попомните, голубчик, воздержание разорвет вас на части! Слышите меня? На-час-ти! Как оказалось впоследствии, услышали ее обе сестрички Такаги. После одна из них вломилась в кабинет психолога, а вторая с ласковой непреклонностью настоящей инквизиторши собрала показания о многочисленных и запутанных комплексах, в которых Эдип совокуплялся с Электрой на горе членов, анальных отверстий и всевозможных фаллических символов из раннего детства, пощелкивающих кнутами. Все это, слушали все более отчаивающиеся сестры, грозит отцу Андерсону медленной деградацией, после стремительным разложением и ужасной смертью. Возможно вследствие суицида. — Знаете, у вас, служителей Господа, так много подавленных комплексов и желаний, — вещал специалист, пока его потряхивали за воротник халата, — странно, что он все еще жив. Все это сестры Такаги передали на очередном, уже скрытом от отца Андерсона, собрании. Подытожил все Энрико: — Я знал, что результаты всех остальных анализов слишком безупречны, что-то должно было сломаться безвозвратно, — он нахмурился. Как человек с богатым больничным прошлым он склонен был переоценивать важность показаний в медицинской карточке. Энрико же, взявший на себя руководство «операцией по спасению», решительно постановил, что единственным способом избавиться от подавленных комплексов является массированное, решительное и безоговорочное наступление на эти самые комплексы путем осуществления всех тайных фантазий. Даже если самых уродливых и безобразных. — Отец Андерсон не сможет не оценить нашей жертвенности: это двойная выгода для нас всех, познать грех, чтобы преодолеть его, — наставительно произнес Энрико, после чего сделал в своем ежедневнике пометку между разбором ежемесячного бюджета и пыткой заключенного террориста: «Быть во всем великолепии, соблазнять и предаваться разврату (возможна оргия)». — Я надеюсь, у всех в порядке справки с последних медицинских осмотров? Что же, нам следует разобрать и распределить комплексы в порядке старшинства и значимости. С некоторыми предлагаю бороться вдвоем и втроем. Такаги — вас это тоже касается. Что там отмечено в медицинском отчете? Начнем с BDSM, я полагаю? Анальный комплекс кто на себя возьмет — Марк, у тебя есть подобный опыт? Прекратите смотреть в пол — разговор идет о жизни и смерти нашего наставника, между прочим! И кстати, девственники, поднимите руки. Что, так много? Не знал, не знал… На следующий день после того судьбоносного собрания отец Андерсон позорно бежал из Ватикана, не выдержав пристального внимания к своей персоне. Восемь раз его ребята попытались подкрасться к нему со спины в коридоре и запустить руки к нему под одежду. Семь раз его влажно и скользко лизнули в ухо со спины, а пару раз еще и в шею. Шесть раз перед ним становились на колени и хватали за задницу, решительно мешая сбежать. Пять раз повалили на землю и почти сняли штаны, метя губами в пах с истинно искриотской изуверской меткостью. Четырежды он находил у себя в карманах записки, от содержимого которых (и от знакомых почерков) волосы вставали дыбом. Трижды перед ним распахивали сутаны, демонстрируя кокетливое белье, а то и полное его отсутствие. Дважды на собрании его хватали за член прямо под столом при молчаливом попустительстве абсолютного большинства присутствующих. И это не считая бессчетного числа раз, что его ущипнули за задницу, состроили многозначительные физиономии и намекнули о желаемом всеми возможными похабными жестами. Доконала его спальня, в которой под одеялом он обнаружил благоухающего духами, оттопырившего кверху задницу и нетерпеливо постукивающего по часам Энрико, укоризненно ему сообщившего, что у него, вообще-то, через двадцать минут важное совещание, так что отцу Андерсону стоит определиться… — …в какой именно позиции мы будем изгонять беса воздержания, — по инерции произнес Максвелл, провожая отца Андерсона взглядом. Он вздохнул, поправив очередную фиксацию отца Андерсона, которая исколола его кружевами и все норовила сползти от бедер к щиколоткам. — Нет, этот человек решительно невыносим, — пробормотал он, выглядывая из окна, в которое Александр выпрыгнул, — некоторые люди будто нарочно не хотят понимать, что лекарство и должно быть горьким, — он обернулся к шкафу и обратился к нему. — Вылезай, Виго, и прекрати бряцать наручниками — я показывал тебе, куда их крепить, чтобы не шумели. В ответ Виго пробормотал что-то о том, что секс, и уж тем более наручники для него, вообще особо его не интересовали до сегодняшнего дня. Максвелл только отмахнулся — можно подумать, хоть кого-то в Искариоте он интересовал. Кроме отца Андерсона, которому грозила смертельная опасность. — Он что-нибудь оставил после себя? — сложив ладони рупором, крикнул Энрико. — Только одна рука! И еще раз, два… четыре метра кишечника! — высунулся перемазанный в крови и чем-то еще Виго. — Часть должна была остаться у вас. — Действительно, — Энрико с ноткой брезгливости поковырял оставшиеся на осколках стекла «ленты», понуро развевавшиеся за окном и орошавшие кровью стыдливую бугенвиллию. — Впрочем, нам это только на руку. Виго, прекрати хромать! Не мог выбрать пробку поменьше, чтобы не мешала? У нас дело! Энрико объявил код двенадцать: перехват особо опасного вооруженного преступника по горячим кровавым следам. Конспиративную квартиру в Риме они вычислили за несколько часов. Еще примерно три часа, несколько дюжин тумаков и ссадин, бесконечное количество шишек и синяков у них ушла на то, чтобы скрутить отца Андерсона и всунуть ему в рот еще один из обязательных атрибутов «лечения», посовещавшись, не будет ли фаллоимитатор на этом этапе некоторым перебором. — Я предполагаю, все здесь ознакомились с планом и очередностью? — уточнил Энрико. — Отлично, одежду оставите в соседней комнате рядом с видеоаппаратурой для записи. Нас всего тридцать, но удовлетворение потребности в жестоком групповом сексе потребует слаженной командной работы, особенно в части кнута и каблука в заднице. Марк, Хайнкель, вам меньше всех досталось? Вы и будете отрабатывать эту часть, решите сами, на ком будут каблуки. Юмико, а надеюсь, ты не забыла про страпон? Что значит, соскальзывает? Попроси Юмиэ поправить, она наверняка знает… как не знает? Черт, иди сюда, я сам поправлю. Так лучше? Отлично. Что же насчет остального — предлагаю регламент на полчаса с обязательным вступлением. Четче обозначайте вашу цель, не скупитесь на ругательства — так мы все охватим потребность в грязной брани! И помните — Искариот никакое дело не делает вполсилы! А теперь пройдемся по списку… Обездвиженный и накрепко, до кровавых полос на посиневших руках, прикрученный к железной спинке кровати Андерсон, с воткнутым в рот кляпом и кольцом на с трудом возбужденном «командной работой» члене, в который раз протестующе замычал, напрасно загремев намотанными на него цепями. Понурые, но исполненные желания «сделать как лучше» воспитанники, одетые и раздетые в лучших традициях низкопробных шоу ужасов, медленно, но верно окружали его, сочувственно посверкивая глазами. А если он что и понял за годы педагогической работы с этими людьми, так это то, что единственным, что совершенно не поддавалось его контролю, была их огромная, жадная, ненасытная забота. От которой одним обмороком он вряд ли отделается.