Мать

      О, ты, синь небес, укрывающих нашу планету!       О, солнце-светило, бесстрастный, всевидящий глаз!       Известно вам всё и история горькая эта,       Когда-то давно, безусловно терзала и вас!..       Малый уютный стоял городишко,       А вокруг стен его билась война:       Превосходящие силы и слишком —       Стали осадой. Спасала стена. Обороняли защитники стойко — Свой, сердцу милый, родной городок; Небо лишь знало погибло их сколько: Враг их почти до конца превозмог.       Был он коварен, жесток и сильнее,       Вооружён был почти до зубов;       Всех истребить враг хотел не жалея,       Всех, без пощады, невинных жильцов. А в истязаемой той крепостице, Средь столь ужасных военных потех, Жизнь пожилая влачила жилица, Жизнь, что пожалуй была горше всех.       Предки её возводили сей город,       Мать её в том городке родила:       Родина! Да! Но ещё был он дорог       Тем, что в нём сына она зачала, Выносила, родила, баловала, Всё, что могла — отдавала своё… Он же — изранил её без кинжала — На посрамленье он предал её.       Ворог первейший из всех окружавших,       Ею взращённый и предавший сын —       Он их привёл, город тот разрушавших,       Он предводителем числился им! Был он храбрейший, безжалостный воин. Мастер-умелец был он воевать. Славы кровавой — уменьем достоин. Знали то все, это знала и Мать!       Сколько проклятий она принимала,       Взгляд опустив, от своих земляков?!       Солнце светившее только лишь знало:       Сколько в упрёк она слышала слов?! Матери, дочери, сёстры и жёны Страшно ругали её, до седин, Клял её город, врагом окружённый, Что возглавлял этой Матери сын.       О! , сколько слёз, сколько горького горя       Участью Матери было дано?!       Сын же её, лишь с жестокостью споря,       Городу нёс разрушенье своё. Родине! Бывшей с рожденья отчизне! Разве он не был моральный урод?! Мать же, его одарившая жизнью, Всё же любила, снискавши невзгод.       Всё же любила, не веря в былое,       Может быть больше, ещё горячей:       Сердцу не верилось, что вот такое       Мог совершить сын — не чей-нибудь — ей! Он — разрушитель, губитель живого, — Жизни, что дарит всем каждая Мать, Жизни, что больше и нету святого! Как же он мог эту жизнь отнимать?       Думая так в безотрадное утро,       Только забрезжил кровавый рассвет,       Женщина эта очнулась как будто       И созвала городских на совет. Всех земляков она слёзно молила — Лучше её, без прощенья, убить, Но эта просьба людей возмутила — Грех это сына и ей — не платить!       То, что она Мать такого урода       Ставить они не могли ей в вину:       Этой виной — виноваты народом —       Грех этот тяжкий витает в миру! Пусть же живёт и терзается в муках: Тяжко и так, что не мил белый свет; Пусть же влачит в сердце эту разруху — Так присудил не убитых совет.       Долго молчала она пред народом,       Взгляды её продолжали корить…       Вдруг попросила открыть ей ворота,       Город просила её отпустить… Молча ворота открыли пред нею. Женщина-Мать не простившись ушла. Жителям, как-то вдруг, стало светлее, Будто она негатив унесла.       С нею уныние и безысходность       Тут же пропали в горячих сердцах,       Мать же по полю шагала свободно       Чёрным пятном уменьшаясь в глазах. А осаждавшие, женщину эту, Встретили грозно — кинжалы вперёд — В грудь ей направив и ждали ответа: Кто это так невозбранно идёт?       Им же она на словах объяснила:       Их предводитель — её блудный сын.       Стража её к вожаку проводила       И рассказала: каков господин. Храбрый, отважный, безудержный воин, Силой — великий и ловкий в речах, Славы, в сраженьях добытой, достоин — Равных ему нет в бою на мечах!..       Слушала Мать и не вольно кивала       Росказням этим, седой головой:       Да, так и есть! Так она представляла:       Храбрый, богатый, известный, живой!.. Вот и шатёр полководца пред нею, Встречи желанной приблизился миг, Сердце в груди застучало сильнее — Миг и уже сын пред нею возник.       Слёзно обнялись, прильнули друг к другу,       Под руку Мать он в шатёр проводил.       Окрик заставил стремиться прислугу —       Целый отряд стол им тут же накрыл: Яства и брашно полились рекою, Но за столом счастье было в слезах! Тот разговор, что вели меж собою, Колкий и резкий, был горек в речах!       Вновь обретённого блудного сына —       Взрослого будто — журила она:       Словом корила злодейку гордыню,       Возобладавшую сыном сполна. Родину славила — их городишко, Дом, тот в котором его родила, А тех людей, меж которых мальчишкой Бегал по улицам — Мать вознесла!       Тех, кто в труде украшал этот город,       Что бы на радость он был, и служил!..       Дом отчий Матери — был видно дорог!       Сын же совсем не о том говорил. Власти возможность и жажда богатства, Лавры, овации, статус, почёт, Кровью омытое воинов братство, С ним, непременно, военный поход…       Но больше этого жаждал он славы:       Он — разрушитель, как был Герострат;       Свято он веровал в то, что был правый —       Помнят ведь люди вандалов отряд?! Помнят и иго сынов Чингисхана — Жажду орды под себя подминать. Помнят хромого бойца Тамерлана, Помнят Атилу, что шёл разрушать…       Очи горели в желанных мечтаньях,       Хищной улыбкой очерчен был рот,       Жест разрушенья, не жест созиданья —       Вот видел в чём, для себя, он почёт. Мать ужасалась: да он ли родимый?! Страшен был этот жестокий цинизм! И, не знакомому будто бы, сыну, Как аргумент, указала на жизнь.       Жизнь, что творилась под синь небесами       В муках и в боле, в волненьях, в слезах;       Жизнь, что под солнцем, в веках, предстваляли       Матери — миру, в своих городах… Дети игравшие в этих пенатах, Дети — такие же, как был и он: Что же они, быть им тоже в солдатах, Город когда будет их покорён?       Тут же спросила с надеждой на сердце:       Есть ли уж дети свои у него?       Лик тут же сбросил он эпикурейца       И перед ней посуровел челом… Нет, не нуждался он даже и в этом! Мол, он свободный без них может быть: Многих на месть поощряла вендетта — Этих детей захотели б убить.       Но речи эти прервал тут же хмуро —       Может почувствовал, что был не прав, —       Мать попросил он потешить натуру,       Сказку, как в детстве, ему рассказав. Сразу, как было, ей лёг на колени, Расположился и ждал ощущать, Мать исполняла и с лаской, без лени, Волос густой стала перебирать…       Он же заснул от забытой той ласки,       Что-то шептал тихо, не наяву:       Может быть сон тот навеяли сказки?..       Мать же всё думала думу свою… В будущем виделось ей только горе, Скорбь неизбывная, злая нужда; Жизнь пред людьми — представлялась в позоре — Вовсе не жизнь, а совсем маета!       Долго ласкала любимого сына,       Но от судьбы никуда не уйдёшь,       Гибель людей — это недопустимо —       Мать поняла всё, достала свой нож, Точно вонзила в любимое сердце — Знала она где, родное, оно: Ад перед Матерью тут же разверзся! Как продолжать ей теперь бытиё?!       Не сомневаясь и без промедленья,       Без размышленья убила себя!       Это последние были мгновенья:       Так оборвалась обоих стезя.       О, ты синь небес, укрывающих нашу планету!       О, солнце-светило, бесстрастный, всевидящий глаз!       Бывает, под вами, не нужное белому свету —       Ужасное дело твориться, пред вами, подчас…