***
Боль длилась и длилась — настолько сильная, что любая мигрень была пустяком в сравнении с ней. Сначала Майкрофту казалось, что он вообще лишился памяти — как ни старался, не мог собрать даже обрывков воспоминаний. И мысли ускользали, теряясь в потоках боли. Но потом, спустя (субъективно) очень долгое время, ему удалось ухватиться за один образ: тело дяди с проломленной головой. Испуганная совсем ещё молодая Гермиона Грейнджер со связанными руками. Вслед за образом пришло понимание всей ситуации в целом. Потом Майкрофт увидел Шерлока, корчащегося от очередной наркотической ломки в очередном грязном притоне. И рядом — ещё более юную Гермиону, склоняющуюся над другим наркоманом. А дальше как будто открылся шлюз: память возвращалась стремительным бурным потоком, реальные воспоминания теснили фальшивки, давая ответы на все вопросы. Майкрофт стиснул зубы, когда очередной кусок памяти встал на место, вызывая особенно сильный приступ боли — и вдруг понял, что всё кончилось. Его память вернулась полностью. Не открывая глаз, Майкрофт прислушался. Он сам дышал тяжело: воздух вырывался из груди с хрипами. Но этот звук не заглушал тихого прерывистого дыхания Гермионы. Она стояла по-прежнему совсем рядом, разве что отошла шага на два. Майкрофт стиснул зубы. Он уже мог открыть глаза и сообщить, что операция прошла успешно, но сохранял неподвижность. Ему нужно было пережить весьма нехарактерные для него чувства: злость на самого себя, ярость от осознания собственных ошибок и глухое тягучее разочарование. Ещё никогда в жизни он не совершал таких серьёзных просчётов, никогда ещё его выводы не были так далеки от реальности. Боже правый, как он мог настолько сильно ошибиться? Во власти этих эмоций Майкрофт пробыл минуту, после чего отстранился от них и принялся анализировать. Головная боль никуда не делать, но её он тоже отодвинул на задний план, сосредотачиваясь на важном. Он достаточно много знает о мире магии — и, потенциально, может узнать ещё больше. Этот мир — серьёзная угроза, поскольку его невозможно контролировать. Более того, представители этого мира считают возможным вмешиваться в дела мира обычных людей. Это первый тезис, на котором следовало сосредоточиться. Гермиона Грейнджер была не только сотрудником Министерства магии, но и экспертом в области работы с сознанием — учёным-менталистом. У неё было много слабостей: эмоциональность, несдержанность, некоторая наивность, жёсткие моральные принципы и при этом парадоксальная способность эти принципы обходить. И главное, у неё был друг-наркоман, крепко завязанный на мир обычных людей и на вещества, которые в этом мире производят. Это список фактов, которые требовали более тщательного осмысления с учётом новой информации. И наконец, любовные отношения эмоционального или физического рода между ним, Майкрофтом Холмсом, и Гермионой Грейнджер были не более чем фантазией. Фатальной ошибкой, которая врезалась в холодные и спокойные рассуждения, заставляя испытывать чувства более сильные, нежели Майкрофт обычно себе позволял. Шевельнувшись, он открыл глаза. — Как вы? — спросила Гермиона и, не дожидаясь ответа, достала из кармана стеклянный флакончик, под горлышко наполненный тёмно-синей жидкостью. Держа одной рукой флакончик, Гермиона другой махнула волшебной палочкой, и перед ней появился стеклянный стакан с водой. Она капнула в воду три капли из флакончика, убрала его обратно в карман, взяла стакан и протянула Майкрофту. Эти действия она выполняла спокойно и уверенно, как нечто рутинное, и это вызывало… Если быть честным с собой, то это вызывало страх. Гермиона Грейнджер, привлекательная женщина (что забавно, в восстановленных воспоминаниях Майкрофт обнаружил, что при первой встрече счёл её некрасивой), учёный и политик, выглядела человеком — но не была им на самом деле. Взяв стакан, в котором могло быть только успокоительное, Майкрофт осушил его в несколько глотков. Головная быть тут же отступила. — Финита, — произнесла Гермиона, и стакан растаял в воздухе. — Лучше, — проговорил Майкрофт. Вытер лицо платком, а потом спросил прохладно: — Что произошло в вашем мире, Гермиона? Откровенно говоря, он всё ещё чувствовал слабость и совершенно не желал видеть Гермиону Грейнджер в своём кабинете. Настолько, что готов был вынудить её уйти, чтобы хотя бы на полчаса остаться наедине со своими мыслями и воспоминаниями. Но когда он делал то, чего хотел? Очевидно, Гермиона пришла к нему не просто так. Только очень серьёзные причины могли заставить её вернуть воспоминания. Тем не менее, на светскую беседу Майкрофт был решительно не настроен. — Насколько вы были правы в построении логических цепочек? — вместо ответа спросила Гермиона. — Насколько верно вы… Отодвинутая в сторону злость зашевелилась в груди, стекла на самые кончики пальцев, вызывая неприятное покалывание. — Относительно, — отрезал он. — Так в чём дело? — Это долгая история, — со вздохом произнесла Гермиона. Чудесно. Просто очаровательно. Именно долгая история — это то, о чём он сейчас мечтает. Майкрофт хорошо знал, что такие мысли, полные злой иронии — верный признак того, что самоконтроль летит к чёрту. И если в любой другой ситуации Майкрофт постарался бы взять себя в руки, то сейчас позволил раздражению проскользнуть во взгляде. Но всё-таки указал Гермионе на пустое пространство перед столом. И да, память не подвела — кресло появилось из воздуха точно так же, как несколькими минутами ранее — стакан, то есть беззвучно и очень легко. Интересно. Майкрофт чуть наклонил голову. Если он едва сдерживался от ярости, то Гермиона отчаянно пыталась скрыть чувство вины. Пробежавшись мысленно по всей информации о Гермионе, Майкрофт быстро нашёл подтверждение своих предположений и сказал: — Вы испытываете иррациональное чувство вины, и оно, очевидно, мешает вам сосредоточиться. Если его понимание характера Гермионы верно, после упоминания родителей она разозлится и исчезнет с громким хлопком. Потом, разумеется, вернётся — потому что дело срочное. Но её недолгое отсутствие даст Майкрофту необходимые минуты наедине с самим собой. Гермиона села в кресло, сложила руки на коленях, подняла на Майкрофта взгляд и произнесла: — Стирание памяти защитило вас. С чего бы мне… Головная боль ударила внезапно — резкая, острая и знакомая. И буквально на самом краю сознания Майкрофт уловил догадку. Кажется, он знал, что означает эта боль. — Вероятно, это застарелое чувство вины, — сказал он, удерживая головную боль и пытаясь нащупать её причину. — Учитывая поспешный переезд ваших родителей в Австралию… Да, действительно, стало ещё хуже. Гермиона защищалась, как будто боялась, что Майкрофт может прочесть её мысли. Её щит — как бы именно он ни назывался и чем бы ни являлся по своей сути — буквально нападал на потенциального врага. — Это не имеет отношения к делу, — отрезала Гермиона. И прежде, чем Майкрофт успел ответить на эту реплику, продолжила: — В Лондоне живёт обскур. Это существо… волшебник, потерявший контроль над магией. Тасман-роуд. О, боже. — Взрыв бытового газа по официальной версии. Мы подозреваем теракт, — сказал он. — Не то и не другое. Это обскур, вернее, его сила. — Взрыв в жилом квартале. Двадцать пять погибших, сорок два человека доставлены в больницы. — Когда в последний раз обнаружили обскура такой силы, Нью-Йорк едва не был разрушен целиком. Майкрофт сел в кресло, малодушно пытаясь ноутбуком отгородиться от правды. Это была ошибка. С самого начала идти на контакт с волшебниками было ошибкой. Не помогать им, а привлечь все ресурсы, включая непревзойдённые аналитические таланты дяди Руди, к тому, чтобы добиться полной изоляции двух миров, а если повезёт — то и уничтожения магов как таковых. Майкрофт знал, что не мог тогда этого сделать. Не ценой жизни Шерлока — как бы сентиментально это ни прозвучало. — Обскур — редкое явление в нашем мире, — продолжала между тем Гермиона. — К счастью. Но не настолько редкое, как думают волшебники-обыватели. Это существо — воплощённая волшебная сила, бездумная и разрушительная. — Как оно выглядит? Майкрофт хорошо помнил фотографии с Тасман-роуд, так что ожидал чего-то воистину чудовищного. Но не того, что прозвучало: — Как ребенок. Ребёнок младше одиннадцати лет. — Боже правый. — Если ребёнок подавляет магию, намеренно или нет, — Гермиона старалась не встречаться с Майкрофтом взглядом. — Так бывает, если родители — священники, например. Или учёные. Ребёнок впитывает их картину мира и отвергает магию в себе, и она начинает разрушать его изнутри. Знакомая головная боль. Что ж, кажется, сегодня вечер открытий. Майкрофт только что решил ещё один ребус. Он точно знал, что такое — его сестра. Потребность выставить Гермиону из кабинета стала почти непреодолимой. Майкрофт слишком редко испытывал эмоции, тем более — так много сразу. Он чувствовал себя истощённым, выжатым до предела. Но эти мысли не помешали ему задать вопрос: — Как это можно вылечить? Понятно. Гермионе уже не нужно было ничего говорить, достаточно было взгляда, но она всё равно сказала: — Пока нет ни одного случая излечения обскура. Дети умирают, редко достигая одиннадцати лет, или же сходят с ума, а их магия постепенно слабеет и истощается. Эвр была исключением. Безумным, опасным исключением. — Таким образом, — подвёл итог Майкрофт, встречаясь с Гермионой взглядом, — мы ищем ребёнка до одиннадцати лет, обладающего силой, способной разрушить город. А когда мы его найдём — вы ведь не в состоянии этого сделать, верно? — когда мы его найдём, он станет вашим… подопытным кроликом. Гермиона дёрнулась, схватила ртом воздух, в её глазах блеснули слёзы, словно она не ожидала ничего подобного. «Исчезни», — почти взмолился Майкрофт и надавил ещё больнее: — Пожалуй, вы несколько… повзрослели, Гермиона. И за последние одиннадцать месяцев — тоже. Во всяком случае, хотя её выдержка трещала по швам, Гермиона не переместилась прочь из кабинета. — Я хочу помочь этому ребёнку, — хрипло сказала она. — Разумеется, — Майкрофт развёл руками. — Что вам потребуется для его поимки? Записи с камер видеонаблюдения? Доступы к личным делам? Привлечение полиции? Гермиона стиснула пальцы в кулаки. — Вы осуждаете меня? Майкрофт засмеялся, хотя ему не было весело. Воспоминания, ошибки и, наконец, милая информация о том, что у Эвр могла быть другая жизнь… Нет, Майкрофт не осуждал Гермиону. Просто в этот момент он её ненавидел. Он понимал, что пройдёт несколько минут в тишине — и ненависть, как любое иррациональное чувство, пройдёт. Но сейчас его выдержки едва хватало на то, чтобы внешне оставаться бесстрастным. — Конечно же нет, — он качнул головой, а Гермиона спрятала лицо в ладони. Что ж, цель была почти достигнута. Оставалось немного. — Печально, что вы так и не научились сдерживать эмоции. Гермиона вскочила на ноги. Лампочки замигали. И Майкрофт понял, что просчитался ещё раз. Решительно, ещё одна такая встряска с подменой воспоминаний — и придётся отправляться на пенсию по потере трудоспособности. Гермиона Грейнджер была в ярости. Но она не собиралась уходить, и Майкрофт был болезненно уверен в том, что произойдёт дальше. Однажды это уже было. Он точно так же смотрел в пылающие праведным гневом шоколадные глаза и точно так же знал, что не успеет и не сможет защититься. — Легиллименс.***
Это было похоже на воспоминание, только оставалось неприятное чувство чужого контроля. Как будто память Майкрофта была киноплёнкой и кто-то быстро проматывал её, выбирая самые интересные кадры. Воля Гермионы ощущалась — незримо, безболезненно и очень тяжело. Майкрофт был в ловушке. Он попытался подумать о чём-то другом — но не удержал даже обрывка мысли, потому что Гермиона пожелала посмотреть, как он под лупой изучает кольцо. Потом они оказались возле проклятого велотренажёра. Майкрофт видел самого себя как бы со стороны. Видел, как рассматривает аппарат, как вглядывается в отпечатки пальцев на металлическом корпусе, дотрагивается до кожаного сидения и делает записи в книжку. Даже заметил интересную игру подсознания: он делал записи сначала мысленно, просто фиксируя текст в памяти, при этом представлял себе, что записывает наблюдения на японском, но с русской грамматикой — в итоге в воспоминании вместо текста была какая-то каша. Майкрофт успел только подумать, что ему неприятен сам факт существования этого эпизода — а Гермиона уже промотала воспоминания дальше. Работа, записи с камер видеонаблюдения, снова кольцо — мельком. Майкрофт сжал зубы. Его мозг распирало изнутри. Это было не больно, но при этом невыносимо. Хотелось защититься. Вышвырнуть Гермиону Грейнджер прочь: из головы, из кабинета, из страны, из жизни! Уничтожить. Ярость поднималась, но чтение мыслей не прекращалось. Майкрофт смотрел на себя в спальне. С омерзительным чувством униженности наблюдал, как ищет в комнате следы чужого присутствия, пребывания женщины. Не находит. Достаточно! Гермиона и не думала прерывать воспоминание, а Майкрофт тем временем уже начал раздеваться, готовясь ко сну. Дверь. Майкрофт не знал, почему именно этот образ пришёл ему в голову, но он с силой захлопнул мысленную дверь. В виски ввинтились знакомые шурупы боли — и всё кончилось. Он снова стоял в своём кабинете напротив Гермионы Грейнджер. Странное дело: его злость исчезла, когда он увидел её лицо. Для неё эта прогулка по воспоминаниям оказалась ещё более тяжёлой и болезненной. Ещё более унизительной. Как же… Майкрофт чувствовал, как у него непроизвольно подрагивают ноздри. Идеальная Гермиона Грейнджер, так и не изжившая комплекс отличницы, повела себя недостойно. Её отчаяние и отвращение к самой себе можно было ложками черпать из воздуха. — Простите меня… — слабо прошептала она. Губы у неё дрожали, но слёзы не пролились, хотя и поблёскивали где-то в глубине страшных шоколадных глаз. — Вот как это работает, — задумчиво проговорил Майкрофт, улыбнулся, понимая, что эти минуты дали ему в руки превосходное оружие против самого опасного противника, которого ему только доводилось встречать, и пригласил Гермиону располагаться, словно они и не прерывали беседу. — Так что, вы говорите, нужно для поимки обскура? Гермиона села в наколдованное кресло, сложив руки на коленях — как школьница. Майкрофт вернулся на своё место за рабочим столом и слушал внимательно, не перебивая. Но её прервали очень быстро. Посреди комнаты (заставив Майкрофта вздрогнуть всем телом) возникло светящееся серебристым светом пятно. Оно пульсировало и, вне всяких сомнений, жило своей жизнью. Из его глубины раздался тусклый невыразительный голос: — Он снова проявил себя. Обрушение здания на Нельсон-роуд. Обливиаторы уже работают. В этот момент у Майкрофта загорелся экран телефона. — Нельсон-роуд, дом девять. В двух кварталах от Тасман-роуд, — сказал он. Гермиона побледнела. — Жертвы… есть? Майкрофт опустил взгляд на телефон, пролистал сообщение до конца. — Из-под завалов вытащили девять трупов, — сказал он. — Но спасатели ещё работают. Возможно, жертв будет больше. Ночь, все жители были дома. Гермиона резко встала, выдохнув: — Мерлин. Собралась немедленно спасать… непонятно кого непонятно от кого. — Сядьте, — сказал Майкрофт, открывая ноутбук. Два взрыва так близко друг от друга, ребёнок не старше одиннадцати лет, точно к этому причастный. Ему понадобится несколько минут, чтобы найти нужное имя. — Что вы делаете? — Гермиона шагнула к столу, её глаза горели, пальцы лихорадочно подрагивали. Человек действия, — мысленно внёс в свой список ещё одну характеристику. Не может выносить ожидания. — Сядьте, Гермиона, — твёрже повторил Майкрофт. В конце концов, он тоже был заинтересован в том, чтобы избежать новых взрывов. Она опустилась обратно в кресло. Майкрофт подгружал базы данных и читал полицейские отчёты, поглядывая краем глаза на Гермиону. Интересно: она и рвалась как можно быстрее на место происшествия, и надеялась, что ей не придётся туда идти. Не то чтобы у неё был выбор. Майкрофт сомневался, что остановит кого-то, способного взглядом взорвать жилой дом. Наконец, вся информация была на руках. — Вашего обскура, — Майкрофт закрыл ноутбук, — зовут Джейн Райт, девять лет, дочь Джона и Хелены Райт, родители в разводе. Адрес — Нельсон-роуд, одиннадцать. Теперь, когда нужно было действовать, Гермиона колебалась. Майкрофт чуть сощурился. Он… пожалуй, понимал её. Он тоже не любил подобную работу. Но иногда её просто приходилось делать. И Гермиона поняла это — аппарировала с тихим хлопком, оставив после себя волшебное кресло. Запах духов Гермионы еще не растаял в воздухе, а Майкрофт уже открыл на ноутбуке трансляцию с камер видеонаблюдения на Нельсон-роуд. И всё равно, он не успел заметить появления волшебницы — к тому моменту, как он нашел её среди мелькающих людей, она уже подходила к дому номер одиннадцать. Совершенно не таясь, достала волшебную палочку и открыла дверь. Майкрофт прикрыл глаза и тяжело выдохнул. В тишине и пустоте кабинета ему стало легче, но, пожалуй, ещё не хорошо. Столько ошибок, столько просчётов, столько эмоций… Он коснулся пальцем ободка кольца. Разумеется, ничего сентиментального, ничего чувственного этот предмет не означал. Только работу. Пожалуй, к счастью. Учитывая все обстоятельства, отношения с Гермионой Грейнджер могли бы стать катастрофой. Или существенно упростить ситуацию. Как знать. В том, что касалось эмоций, требовались максимально точные расчеты, а сегодня — в этом не было никаких сомнений — Майкрофт не был на них способен. Ему действительно был нужен отдых. Кажется, ещё ни разу в жизни он не ощущал настоящей умственной усталости. Никакие нагрузки, никакие сложнейшие многоступенчатые прогнозы, изучение языков — ничто не заставляло его чувствовать себя так, словно его мозги превратились в студень. К сожалению, пока нельзя было просто пойти и лечь спать. Он зажмурился, поводил глазными яблоками, размял шею до хруста, несколько раз надавил на чувствительные точки на переносице и за ушами — как будто бы стало немного легче. На Нельсон-роуд ничего не происходило, и Майкрофт, захлопнув крышку ноутбука, достал из ящика стола ключи и вышел из дома. На машине по уже пустым дорогам доехал за девять с половиной минут. Что бы ни делала Гермиона в доме номер одиннадцать — она ещё не закончила. Заглушив мотор, Майкрофт приготовился ждать, краем глаза поглядывая на суматоху спасательных работ на пересечении улиц. Собственно, всё уже почти было закончено. Пострадавших грузили в вертолет, спасатели поднимались из завалов. Число пострадавших и погибших скоро придет в сообщении. На переднем плане в его голове было пусто, но это не напрягало — он чувствовал, как подсознание активно обрабатывает массивы данных, расставляет их по своим местам, подсвечивает вопросы и подбирает ответы. Чувствовал — и не вмешивался. Позднее он проанализирует всё, что требуется. А пока он просто смотрел на дом, который обрушился, потому что девочка, которой не исполнилось ещё и одиннадцати лет… Что сделала? Майкрофт хорошо помнил Эвр. Те её приступы. Когда она просто проявляла жутковатое любопытство, резала себя или давила взглядом черепа водяных крыс и белок — всё было нормально. Майкрофт умел удерживать её от крайностей. Но когда она боялась или злилась на что-то, а ещё хуже, когда она чему-то радовалась — наступал кошмар. Обрадовалась девочка по имени Джейн Райт или разозлилась? За её эмоции заплатили жизнями как минимум девять человек. Гермиона вышла из дома Райтов через восемь с четвертью минут — потерянная, слабая, едва похожа на себя. Майкрофт оставил машину и подошел к ней, привлекая внимание. Встретившись с ней взглядом, Майкрофт едва не пожалел о своём решении — в глазах Гермионы блеснуло что-то жуткое. Но тут же исчезло, зато появились непролитые слёзы. Не требовалось задавать вопросов, чтобы понять, что произошло: девочка погибла, как и все остальные, подобные ей. («Кроме Эвр», — подсказала услужливая память). Гермиона не спросила, что он здесь делает, и Майкрофт открыл ей дверцу со стороны переднего пассажирского сидения. Возможно, вежливее было бы предложить её место сзади, но вести машину, когда нечто вроде Гермионы Грейнджер находится за спиной, Майкрофт не собирался. — Садитесь, — сказал он, не слишком утруждая себя изменением тона с приказного на вежливый. Кажется, Гермионе до этого не было дела. С пустым взглядом она забралась в машину, как-то неловко расправила юбку и сжала пальцами волшебную палочку. Майкрофт тоже вернулся в машину и тронулся с места. Его раздражало, когда в автомобиле не пристегивались, но делать замечание он не стал. — Я думала, у вас есть шофёр и охрана, — заметила Гермиона мертвым голосом, когда они проехали три квартала. — Есть вопросы, в которых не стоит доверять даже проверенным людям. Можете не беспокоиться, — он мягко вдавил педаль тормоза, останавливаясь перед светофором, — в отличие от Её Величества, я не страдаю тягой к нарушению правил движения. Гермиона промолчала и более не произнесла ни слова за всю дорогу. Она не спрашивала, куда они едут, не пыталась что-то сказать о Джейн Райт, не обвиняла Майкрофта в том, что он следит за ней. Ей было как будто бы безразлично, кто её везёт, куда и зачем. Это состояние Майкрофту было знакомо хорошо: не по собственным ощущениям, а по общению с агентами, провалившими задание. Когда человек, даже хорошо обученный и обладающий неплохими способностями, совершает ошибку, он часто теряется. Шок, страх, жалость к тем, кто пострадал или погиб в результате ошибки, и вдобавок — безумная жалость к самому себе. Вывернув на подъездную дорогу к дому, Майкрофт задумался. Состояние Гермионы Грейнджер было ему на руку. Но как именно использовать его?.. Да, это был вопрос. Инстинкт самосохранения (вернее, разумеется, набранный опыт вкупе с навыками прогнозирования, которые ошибочно называются инстинктом, хотя и относятся к совершенно иному роду умственной деятельности) твердил, что от волшебного мира и самой Гермионы нужно держаться подальше. Изолировать, закрыть, отделить как можно более прочной стеной. Тот же опыт и врожденное любопытство, а также представление перспектив требовали рискнуть. Усадив Гермиону в кресло в гостиной, Майкрофт вышел из комнаты, спустился на пост охраны и попросил свободного агента поработать горничной — перестелить постель. В доме никто из наемных работников не жил, домработница приходила в строго отведённые часы, а заниматься постельным бельём самостоятельно у Майкрофта не было ни времени, ни желания. Агентам было не привыкать к эксцентричным поручениям, так что, получив короткое: «Да, сэр», — в ответ, он занялся приготовлением успокоительного. Кому-то другому он налил бы виски или бренди, но Гермиона, помнится, очень плохо переносила алкоголь. Не стоило провоцировать её. Отмерив дозу под её вес, Майкрофт вернулся в гостиную и вложил стакан в дрожащую руку Гермионы. — Что это? Сам Майкрофт в подобных обстоятельствах ничего пить не стал бы, но она, выслушав ответ, осушила стакан в несколько больших глотков. Прошло десять минут. Гермиона стала дышать ровнее, руки у неё перестали трястись, пальцы больше рефлекторно не сжимались. На одиннадцатой минуте Майкрофт заметил: — Должно быть, вам стало лучше. — Джейн умерла у меня на руках, — хрипло сказала Гермиона. Если бы Майкрофта кто-нибудь спросил, он обязательно сказал бы, что не желает работать экстренной психологической помощью и плакательной жилеткой для миловидной женщины, способной устроить маленький армагеддон, просто помахав деревянной палочкой. Но кто же его спрашивал? Гермиона говорила, захлёбываясь словами: — Она была слишком слаба после приступа, и я думала, что смогу удержать её. Еще немного, и я, наверное, нашла бы… — она глотала окончания, спотыкалась на согласных, но не могла остановиться. — Я видела её магию, чувствовала её, и, если бы было время, я смогла бы её успокоить, — она шумно вдохнула, хлюпая носом, — мне просто не хватило времени. Если бы я пришла к вам раньше, а не тянула бы до последнего… Я убила её. Её мать никогда не узнает, как потеряла ребёнка, — она коротко взглянула на Майкрофта, и он почти физически почувствовал её боль. Чужие эмоции, совершенно ему чуждые, ударили по нему, сотрясая изнутри. Он каким-то неведомым усилием оттолкнул их, замечая, что мир вокруг покачнулся. Гермиона опустила взгляд и продолжила: — Ей сотрут память и внушат что-нибудь безопасное. Про автокатастрофу или несчастный случай. Или убедят, что Джейн вообще никогда не существовало. Эмоции Гермионы (а Майкрофт был уверен, что ощутил именно их) до сих пор ощущались как послевкусие. На долю секунды он задался вопросом: как вообще живут люди вроде Гермионы Грейнджер? В этом хаосе? А потом сказал куда мягче, чем собирался, и совершенно не о том, о чём планировал: — Вы выбираете удобную, но непродуктивную позицию, Гермиона. Самообвинение кажется людям очень выгодной стратегией ухода от действительности, — он позволил фразе с «но» повиснуть в воздухе. Он говорил с ней, как будто бы им предстояло действительно долго работать вместе. Как будто она была талантливым новичком в его прямом подчинении. Как будто на объяснение ей чего бы то ни было имело смысл тратить силы и время. — Вы понятия не имеете, о чём говорите. Иначе никогда не назвали бы это удобным, — она снова подняла на него взгляд, и Майкрофт уже приготовился к атаке, но её не последовало. Она просто смотрела ему в глаза, будто бы надеялась найти что-то вроде сочувствия. — Вы не знаете, каково это — понимать, что твоя собственная глупость, нерасторопность, трусость, слабость привели к смерти других людей. Да, он ожидал услышать что-то в этом роде. Улыбнулся. — С вашей стороны наивно полагать, — ответил он, — что, учитывая занимаемую мной должность, я не несу ответственности за жизни и смерти людей. О, да, конечно. «Это совершенно другое!» «Это не то же самое, что убить своими руками!» «Для вас, мистер Холмс, это как проигрыш в шахматной партии, а я своими глазами…» Можно было составить любопытный список подобных фраз. Очень типичных. Гермиона не отличилась оригинальностью — она разочарованно промолчала, отводя глаза. — Вы хорошо знаете моего брата, — сказал он спокойно, но явно заинтересовал Гермиону. — Однако вам неизвестно, разумеется, что у моих родителей было трое детей, — теперь, кажется, она испугалась. Правильно. На то и был расчет. — Я старший, Шерлок на семь лет младше меня. И самая младшая, сестра. Она была другой с самого начала, и дело не только в гениальности. — Три гения в семье? — уточнила Гермиона таким тоном, словно очень хотела сменить тему или превратить историю в милый ностальгический рассказ. — В сравнении с ней и я, и Шерлок были полными идиотами, уверяю вас. Но она была действительно другой. Одной из вас, наверное, — жестко продолжил Майкрофт. — Мы не знали ничего о магии. Но я понимал, что её способности противоестественны и опасны, поэтому пользовался своим авторитетом старшего брата, чтобы убедить её контролировать себя, сдерживаться. История Эвр давно не трогала Майкрофта. Он пережил её потерю, пережил осознание своих ошибок. То, что она владела магией, а его старания запретить ей всякие странности только усугубляли ситуацию, мало на что влияло. Так или иначе, он не защитил свою сестру, не помог ей, не остановил, когда она решила уничтожить Шерлока. Держал её под замком и ходил с родителями на её могилу. Нет, новая информация не разбередила в душе Майкрофта никакой раны, потому что на месте этой раны давно уже находился старый шрам. Но Гермионе сейчас об этом не нужно было знать. — Но у неё это не получалось, — проговорил он после долгой паузы. — Я… не следил за ней достаточно тщательно, она была достаточно самостоятельной, в отличие от Шерлока, поэтому не смог её остановить. Ей было пять, когда она убила ребёнка. Потом сожгла наш дом. И наконец… — Где она сейчас, — спросила Гермиона, хотя прекрасно должна была знать ответ. То, что он хотел, чтобы она считала правдивым ответом. — Она мертва, — без колебаний сказал Майкрофт. — И это моя вина и моя ошибка. — Вам было одиннадцать, — тихо, но удивительно горячо выдохнула она. Майкрофт отвернулся и сказал, обращаясь скорее к стене, нежели к Гермионе: — Очень удобно упиваться жалостью к себе и самобичеванием, но, повторюсь, непродуктивно. В этом доме есть гостевая спальня, из этой двери по лестнице, первая дверь направо. Советую вам занять её, а утром вернуться к своей работе. Самого же Майкрофта ждала ночь за работой, несколько часов сна в кресле, а потом — серьезные размышления. У него накопилось немало вопросов, и он точно знал, кто сможет на них ответить.