Откровения

Аллен просыпается от до зубной боли противной трели дверного звонка. Тут же под подушкой загорается экран мобильника, и вибрация пронзает висок юноши. Уолкер неохотно достает телефон и пытается сфокусировать заспанный взгляд на открытом сообщении. За дверью топчется Неа, причем, довольно давно. И звонит тоже давно, только Аллен не слышал, так крепко спал. Чувствуя, как лениво, просто приличия ради, его обсасывает совесть, Аллен поднимает с пола джинсы. Медленно выворачивает штанины и задумчиво почесывает щиколотку большим пальцем ноги. - А, Неа, - осеняет Уолкера. - Точно. Блин. Неа встречает его суровым взглядом из-под мокрых кудрей челки – два солнца под пологом грозовых облаков. На его плечах остался лежать небольшими хлопьями тающий снег, а от шарфа остро пахнет табачным дымом. Уолкер подергивает верхней губой, в ноздрях засвербило. - Я три раза успел сходить покурить и высохнуть, пока ваше величество почивало. Совесть начинает работать активнее, но Аллену мало ее потуг. Уолкер поводит голыми плечами и, поежившись от сунувшего ледяной язык в его квартиру сквозняка, отступает вглубь прихожей. Сразу становится теплее. - Никто тебя не просил. Сам виноват… Заходи. Неа фыркает. Уолкер всегда был той еще падлой. Падлой и заядлым прогульщиком. Учебу он пропускает при любом удобном случае, а случаев у Уолкера всегда было предостаточно. После того случая - предостаточно. Неа ставит на комод промокший бумажный пакет и стаскивает напитавшееся влагой пальто. Уолкер лезет в шуршащий пакет, пока Неа снимает ботинки, и присасывается к дырочке на крышке бумажного стаканчика. В ответ ни слова благодарности. - Он холодный! – «Еще бы!» - хочется всплеснуть руками Кембеллу. Досада переполняет его. Зря покупал черный крепкий с двумя ложками сахара и горячий кекс с черникой. - Посиди на кухне, мне надо одеться. Неа провожает его взглядом и снова опускает глаза на изуродованную руку. Неа жаль. Вина гложет изнутри ребра. И кекс с кофе это лишь очередная попытка накормить вечно голодную змею, сжимающую в кольцах его сердце. Уолкер никогда не винил его, но от этого было не легче. Если бы он не попросил встретиться на остановке ради конспектов, которые Аллен все равно оставил бы пылиться в столе, ничего бы не произошло. Если бы не опоздал тогда, ничего бы не произошло. Если бы они не знали друг друга, ничего бы не произошло. - Неа, иди на кухню, - вытаскивает его из потока мыслей Уолкер. Кембелл вздрагивает и ожидает увидеть уже готового выходить Аллена. Но Аллен держит обычную канцелярскую резинку меж сомкнутых губ и причесывает белые – снег под луной – волосы. Накинутая байковая рубашка так и норовит сползти с его плеч. Подойти, сорвать бы ее, почувствовать тепло его кожи под ладонями, сжать твердые от сквозняка соски между пальцами и, касаясь носом ушной раковины, на выдохе прошептать... От подобных мыслей сердце заходится в агонии, и Неа стыдливо прячет лицо в ладонях. - Пиздец... Аллен мычит с удивленной интонацией и оборачивается от зеркала к Кембеллу. В одной руке расческа, другая заведена за голову и держит волосы в хвосте, и рубашка все-таки падает на пол. - Я молчал. Ты пойдешь на пары? – потирая покрасневшие щеки ладонями, совершенно дежурным тоном спрашивает Неа. - Не охота, - резинка щелкает по пальцам покрытой рытвинами ожогов и струпьями мертвой кожи руки. – Ай! – Аллен слышит тихий смешок Кембелла. – Да пошел ты. - В следующий раз принесу тебе нормальную резинку. Тебе с цветочками или с бантиком? - С завтраком, - Уолкер затягивает хвост потуже и подхватывает с пола рубашку. Встречается взглядом с Неа, и болезненно екает сердце. - Резинку с завтраком? Это ты где такие видел? – Неа зачесывает влажные волосы назад, и глаза его – два солнца в зените. Раз. Два. Три. Аллен отводит взгляд и спешит прервать затянувшуюся паузу: - Резинку отдельно, завтрак отдельно, балда. И я тебе уже два раза сказал: не маячь тут, марш на кухню! Тапки надень! Подскочивший Неа делает крутой разворот на сто восемьдесят и отвешивает Уолкеру низкий поклон. - Ох, хозяюшка злиться, простите, мадам. Вам не потереть спинку в знак моего глубочайшего раскаяния? Лучезарная улыбка озаряет лицо Неа, и румянец на скулах проступает сильнее. У Аллена стучит в груди так сильно, что впору хвататься за сумасшедшее сердце-птицу, лишь бы удержать его в клетке ребер. - Тебе не в юридический, а в театральный надо было идти, - нотки нервной дрожи проскальзывают вместе со слогами. – Актер хренов. Уолкер запирает дверь ванной перед носом Кембелла. Тут же с той стороны юноша начинает скрести по дереву пальцами. Один в один – голодный кот. - Неа, брысь на кухню. - Ну А-а-аллен. Уолкер открывает воду, набирает пригоршню холодной воды и остервенело втирает ее в лицо. Набирает воду в рот, зубы тут же ноют от перепада температур, и полощет. Он терпеть не может вкус черного кофе, как и черничные кексы с кокосовой стружкой, но, ляпнув однажды на бытовой вопрос Неа первое, что пришло в голову, не жалеет. - Аллен, я нашел у тебя лапшу! – слышит от сквозь шум воды. – Могу съесть? - Валяй! Давиться утром кофе и паршивой выпечкой не так уж хреново, чем перспектива завтракать в одиночестве. И, он уверен, Неа знает обо всем. Или догадывается. Поэтому приходит каждое утро, почти в одно и то же время, с неизменным бумажным пакетом без логотипа. Уолкер надеется, что так будет продолжаться еще очень и очень долго. До тех пор, пока ледяные рыбьи хвосты откровений не перестанут ускользать между пальцев его изуродованной руки. - Ты быстро, - удивляется Неа. – Я даже не успел чайник поставить. Эй, Ты куда? Не голоден? Аллен забирает с комода пакет, где остался кекс, и недопитый кофе, помахивает ими, мол, с голода не помру, и удаляется в спальню. Плюхается на табуретку перед компьютерным столом и ставит еду на крышку закрытого ноутбука. За окном устроились пухлые голуби, небо затянуто мутными тучами, снег летит крупными хлопьями, разлетаясь на десятки снежинок от удара в стекло. Время за полдень, но на улице того гляди наступят сумерки. Аллен привстает, чтобы задернуть штору, и комната погружается в полутьму. Уолкер застегивает пуговицы рубашки, но уютнее не становится. Мороз бежит по рукам. В такт тихим шагам ухает сердце. Неа обрывает его одиночество своим присутствием. Протягивает кружку с чаем и на удивленный взгляд отвечает: - Твой кофе давно остыл. Неа садится на вторую табуретку, так, чтобы чувствовать ссутуленную спину Уолкера своей спиной. - Холодно сегодня, - Неа абсолютно неумело пользуется первым правилом ведения диалога «если не знаешь, о чем говорить, говори о погоде». – Я тоже не поеду на учебу. Уолкер отпивает маленький глоток и чувствует приятную сладость. - Я не переборщил с сахаром? - Нет… Тишина заканчивается с последним глотком чая. Неа отстраняется, и Аллен вынужден сесть прямо. Кембелл не скрывает своего нежелания уходить, но витающий в своих облаках Уолкер вынуждает его чувствовать себя лишним в этих четырех стенах. - Я поеду домой. Ману забыл покормить, - и Аллен знает, что это ложь. - Погоди. Останься еще на пару минут. - Зачем? - На тебе хорошо думается, - пожимает плечами Аллен. Кембелл послушно опускается на табуретку. Тут же на его спину наваливается Уолкер и ерзает, ищет удобное положение, где позвоночники не будут давить друг на друга. - Я тебе… - Молчи. Неа предлагал ему купить нормальное компьютерное кресло, но Уолкер молчал. Не мог сказать, что сидеть спина к спине, доверчиво откидывая голову на твердое плечо, когда затекает шея, ему нравится. И что Неа ему нравится. И что глаза его – два солнца, – что срывают сердце с четкого ритма, нравятся. - Неа. - М? Уолкер молчит. Чувствует, как Неа отпускает затылок на его плечо и чувствует горячее дыхание на своей щеке. Слова не идут. Нужные слова, что давно плавают стеклянными карпами внутри, ускользают в последний момент, оставляя на языке солоноватый привкус чешуи. - Уже темнеет. - Но еще не поздно. Не поздно, - повторяет Неа и замолкает на секунду, чтобы потом добавить: - Зима же. Уолкер прикусывает колпачок вытянутой из органайзера ручки и думает, что неплохо было бы купить люминесцентные звезды на потолок. Аллен спускает руку и натыкается на руку Неа. Пальцы касаются друг друга, и Уолкер притягивает теплую ладонь ближе. Неа поглаживает костяшки в ответ. Его дыхание ровное и спокойное. И слова вдруг так легко даются, сами просятся наружу. - Я ненавижу черный кофе. Неа усмехается и щекочет ресницами его щеку. - Я знаю. - И кексы с черникой. - Знаю. - И тебя я тоже ненавижу. Так сильно ненавижу, ты бы знал, что сердце сводит. Глаза твои ненавижу. Когда смотришь так, как будто я для тебя хомячок или типа того. И шутки твои тоже ненавижу. Всего тебя ненавижу. Но особенно глаза. - Я тоже, Аллен. С первого взгляда, безумно, сказать только боялся. А вдруг... Ты не любишь. Аллен сжимает его руку и понимает, что не будет теперь ни черного кофе, ни ненавистных кексов. Не будет звонков в полдень. Не будет того, к чему он так долго привыкал. Но переполненная счастьем птица в груди дышит так легко и свободно. И зимы нет. В сердце – нет.