Маленький принц

Три часа ночи. - Ради всего святого, Вольфганг. Спать иди. Пожалуйста. - Зачем? - Затем, что так наплевательски относиться к своему графику - это кошмарно. У тебя опять будет болеть голова, опять будут синяки под глазами, опять собьется ритм, пойдет носом кровь, и тебя будет мутить. - Я не могу. Прости. Иди ко мне. Почему ты встал? - Я мерзну без тебя. - Здесь не теплее. Впрочем, иди же ко мне. Я погрею тебя. Моцарт тянет Сальери к себе за рукав большой футболки и прячет под лоскутный плед, под которым был сам маэстро. - Смотри, а то под утро холоднее будет. У тебя пальцы холодные. Может, по чаю, пока мы не спим? - По чаю, - соглашается Сальери. Оба даже и не двигаются с места, продолжая жаться друг к другу. - Значит, по чаю, - усмехнулся Моцарт. - Скажи мне, почему? - осведомился Сальери, - зачем ты так себя не бережешь? Мне больно смотреть, как ты сам себя калечишь. - Ты про это? - Вольфганг кивнул на пачку сигарет, лежавшую на стуле. - И про все остальное, Вольфганг Амадей. Неужели так сложно позаботиться о себе, если не ради себя, то ради меня?.. - Для этого у меня как раз и есть ты, - рассмеялся Вольфганг, но умолк под тяжелым взглядом Антонио. - Вольфганг, ты угасаешь. - Нет, я живу. Поэтому ты не понимаешь. Вольфганг осторожным, нежным жестом коснулся пальцами подбородка Сальери, подымая лицо Антонио кверху. - Посмотри туда, наверх. Антонио неровно вздохнул, впиваясь взглядом в густо-черное небо родной Италии. - Ты сидишь тут ради того, чтобы смотреть на звезды? - спросил он, обхватывая пальцами руку Вольфганга. - Это и было причиной твоего "хочу в Венецию"? - Отчасти правда. Мне тут значительно лучше, на самом деле. - И все же, если ты позволишь, - Антонио отстранил от себя Моцарта и схватил пачку сигарет, лежавшую на стуле, - этого я больше тебе не дам. Терпи. Я не позволю тебе гробить здоровье, даже если мне придется зайти в каждый магазин, ресторан, в каждую лавочку Венеции и, показывая твою фотографию, умолять не продавать тебе сигареты. Ты этого хочешь? - Я могу попросить кого-нибудь купить их за меня. - Тогда я буду ходить и говорить каждому жителю. - Я поеду на Лидо. - А я поеду за тобой и буду водить тебя за собой под руку, чтобы ты перестал уже курить. Тебе это так нужно? - Нет. Мне просто было интересно, на что ты способен ради меня. - Это жестоко, Вольфганг. - Я знаю. Прости. Вольфганг уселся на стул и поманил к себе Антонио. Места для них обоих не было, поэтому Антонио сел прямо на пол, сложив руки на коленях Вольфганга. - Слушай. Антонио прислушался. Это был мерный стрекот цикад, на что указывал Вольфганг. Волнами шум маленьких крылышек накрывал, окутывал Венецию. - Не знаю. Меня они всегда раздражали и мешали спать. - Глупый, - засмеялся Моцарт. Сальери обиженно на него посмотрел. - Разве это тебе не напоминает те странные испанские инструменты? Чудесный свободный ритм. - Не путай Италию и Испанию. - Разве я что-то спутал? Мы в Италии, цикады в Италии, а инструменты испанские, - Вольфганг показал язык. - Это такое чудо, правда. Шум воды, шорох листьев, стрекот, и вот эта трель проезжающего велосипеда, а ты смотришь на густую, яркую россыпь звезд, щедро брошенных сегодня Богом на небо твоей любимой родины. Разве твой ум не дорисовывает к этому чудную песню, которую поют тебе ночные светила? Антонио, я удивляюсь тебе, - Вольфганг прикрыл глаза и начал что-то напевать, прищелкивая пальцами в такт. - Это самое лучшее, что можно услышать. Они говорят с тобой. - Это шизофрения, - покачал головой Антонио. - Романтик в тебе сдох и плохо пахнет. Закопай его, - недовольно прокомментировал это Вольфганг, отвернувшись. - Прости, прости-прости, - чуть не плача, заныл Сальери, целуя голые коленки Моцарта. - Я все не то говорю... - Я знаю, что говорит за тебя, а за тебя говорит твое беспокойство, - сказал Вольфганг, наклонившись и взъерошивая черные волосы пальцами. - Тебе не стоит этого делать. Я делаю то, что мне нравится. Мое удовольствие никому не наносит вред... Ну ладно, если только мне самому. - И моей психике, - вставил Антонио. - Своей психике ты наносишь вред сам, это же ты волнуешься, а не я. - Я не могу понять, зачем так себя не беречь, такими темпами ты не доживешь даже до тридцати. Эти твои пляски под дождем, и когда ты снежинки ловишь ртом, я уже не говорю о том, что ты в парке вполне можешь залезть на дерево, а потом - что? Упадешь, и хорошо, если не переломаешь себе руки и ноги, а если обдерешься и столбняк подхватишь? - Мне нравится бегать под дождем. Одежда прикольно липнет к телу, а вообще, когда дождь на тебя капает, то ощущения очень приятные. И если я выйду под дождь, то еще неизвестно, подхвачу я простуду или не подхвачу, зато если я не выйду под дождь, я гарантированно не получу приятных ощущений, которые он мог бы мне принести. - Вольфганг, у тебя слабое здоровье. Ты что, хочешь не дожить до старости? - Знаешь, вообще не хочу. Тлеть всю жизнь и наблюдать, что тело, которое дано тебе для того, чтобы делать столько разных вещей, дряхлеет, становится немощным, а ты его даже не используешь никак, страхуешься, бережешься и гниешь в своем защитном скафандре и зоне комфорта, которую ты для себя создал. Я так не хочу. Я лучше сделаю свою жизнь яркой и запоминающейся, чем буду сожалеть обо всем том, чего я не сделал, когда творить шалости будет уже поздно. Вольфганг встал, подошел к широкому мраморному карнизу балкона и забрался на него, сел, свесив ноги по ту сторону. Было невысоко - всего второй этаж, да и не было в Венеции особо высоких зданий, но Антонио смотрел на него с ужасом. - Это чувство, эта капля адреналина, которая возникает, когда ты делаешь что-то не особенно опасное, но все равно становится немного страшно, это меня забавляет, заставляет почувствовать себя в полете, воображать, что я делаю нечто, что обычный человек не может... А знаешь, почему не может? Потому что не осмеливается. Вольфганг помедлил, а затем поднялся на ноги, расхаживая по краю. - Пожалуйста, слезь оттуда, - прошептал Антонио, не осмеливаясь подойти и зная, что Вольфганг вполне может шарахнуться от него и действительно полететь - вниз. А там уже от переломов не отделаешься - внизу был отнюдь не канал, а вполне себе улица, пешеходная, такие в Венеции тоже имелись. - Ты меня вообще слушаешь? - рассерженно крикнул Вольфганг. Снизу послышалось копошение, разгневанные соседи в нелицеприятных выражениях потребовали тишины и хлопнули ставней. - И вам приятных снов. Вольфганг все же пошатнулся и спрыгнул обратно, на балкон, тут же угодив в объятия Сальери. - Я слушаю тебя, и я понимаю, что ты хочешь сказать... Мне только интересно, какое же место занимаю у тебя в жизни, - разочарованно пробормотал Сальери. - Я не знаю. Зачем ты меня такого полюбил? - Не знаю. Наверное, за странности, которые я никогда не смогу себе позволить, - Антонио уткнулся в плечо Моцарта, - Вольфганг, мне больно. - Странно... Безумства творю я, а больно тебе. - Я боюсь за тебя. - Ты боишься остаться один. - Я трус. - Трус, - согласился Вольфганг, гладя Антонио по спине. Это звучало не как оскорбление, а как ласковый упрек. - Прекрати бояться. А я отыграю партию за нас обоих. - Ты сможешь отыграть партию за все человечество. Вольфганг вдохнул воздух. Странно, почему так плохо отзываются о воздухе Венеции? - Какая сладкая атмосфера, Антонио. - Я не чувствую запахов вообще. - Я разве сказал что-то о запахах? Антонио, что с тобой, ты слушаешь и не слышишь. - Может, дело в том, что три часа ночи, и я хочу спать? - Ну так иди. - Ты меня любишь? - Мне казалось, ты уже понял, что я не буду с тем, кто мне не по нраву, Антонио. Конечно, я люблю тебя. Я знаю, что ты думаешь. Думаешь о влиянии, о деньгах, связях, возможностях. То, что я сейчас здесь, ты потакаешь моим прихотям. Антонио вздохнул - Вольфганг будто читал его мысли. - Не сомневайся. Если уж я все же доживу до старости, то единственное, о чем я буду сожалеть, так это о том, что заставлял тебя волноваться слишком часто, - Моцарт вздохнул, - хорошо, пойдем спать. - Не уходи, пожалуйста, - попросил Антонио, взяв его за руку. - Будь свободнее и спокойнее, - ответил Вольфганг и поцеловал итальянца в макушку, привстав на носочки. - Пойдем, пойдем. Тебе уж точно поздно. Я уложу тебя и буду рядом. Вольфганг практически вытолкал Антонио с балкона, за руку провел к гостиничной постели, снял футболки с них обоих. - Хочу так. Или тебе не нравятся прикосновения обнаженной кожи? - Немного неуютно. - Это пройдет. Я не буду кусаться, обещаю. Иди сюда. Вот, я обнимаю... - Да. - Все, закрывай глаза и спи. Я тоже буду спать. Удовлетворенный таким обещанием Антонио наконец закрыл глаза и отправился в объятия Морфея. Половина четвертого уже, как-никак. Кошмар.