Перед концом мира...

Перед концом мира хочется снова взглянуть в глубокие серые глаза. Лгали ли они, когда низкий баритон называл её красивой? Хочется верить, что нет, но есть ли смысл утешать себя красотой, если уже несколько секунд как эта красота безвольно опустила руки и зависит лишь от одного движения грубого пальца? Наверное, нет, но воспоминания вызывают улыбку. Так пусть последним, что она увидит, будет его спокойное лицо, а не эта искаженная ненавистью и насмешкой рожа, возомнившая себя хозяином Вселенной. Ему всё равно не стать богом. Солнце ещё воссияет над ними. Солнце… он звал её так даже тогда, когда остальные видели лишь тень. Говорил, что света иного не нужно, если она в его руках — он считал их жалкими, недостойными; её всегда привлекали изъяны: они доказывали, что он реален, — и она действительно светилась. Скоро угаснет. Сделать последний вдох, закрыть глаза и почувствовать слабое тепло на ледяной щеке — она никогда не думала, что примет смерть со слезами на глазах. Последнее движение — представь, представь, что это он гладит тебя, и будет не так больно. Наверное, это логичный исход, но единственное, о чем она жалеет, — они так и не долетели до Земли. А ещё она не… — ...справилась. Тебе удалось. Чувствовать его губы и ласковые касания дрожащих пальцев. Верить, что всё не зря, что это солнце, а не адские всполохи освещают Вселенную за его спиной. Знать, что есть ещё выход, ну же, ведь у тебя всегда есть план, ведь у нас ещё есть время! Но… Но он улыбается, оставаясь пеплом в её ладонях. Перед концом мира хочется дышать только им. Но, пусть её шею больше не сжимает чужая ладонь, она всё ещё не может сделать вдох.