Препятствие

Дверь захлопнулась и Хоук остался один. Он, конечно, знал, что сложности будут: то, что Фенрис наконец ответил ему взаимностью, ни коим образом не означало, что все проблемы позади. Тем более, жил он в Киркволле, вечно мрачном, бурлящем скрытым негодованием и явным отвращением к любой непохожести между собой людей и эльфов, магов и храмовников, богатых и бедных. Магнитом для неприятностей был еще и сам Хоук. Несчастья, казалось, кидали жребий, в какой очередности портить жизнь ему, обычному магу-беженцу. Даже если он хочет от жизни одной простой малости — немного романтики и тепла. И нет, он вовсе не драматизирует! Хоук себе не врал: то, что он сам тот еще придурок и не умеет смотреть правде в глаза, исключительно его вина. Он влюбился в Фенриса, наверное, с первого взгляда, почувствовав нездоровое восхищение умением вырывать сердца из груди голыми руками, очень мило при этом подсвечиваясь. Даже если и не было ни единого шанса, что тот разделяет его взгляды на счастливую совместную жизнь. Но прислушаться к голосу разума он так и не смог — отступить в сторону было выше его сил. Пусть и не сразу, но они с Фенрисом проделали этот путь навстречу друг к другу (и он оторвет что-нибудь важное Варрику, если он вставит эту фразу в свою книгу. Он был пьян, но он не произносил этого и точка). Пусть это и была история длиной в несколько лет, пусть они не всегда находили общий язык, но они старались. И вот, когда Гаррет Хоук расслабился и решил, что уж в личной-то жизни у них все наладилось, Фенрис снова оставил его в недоумении и одиночестве, захлопнув перед его носом дверь в собственную спальню. И вопрос, собственно, был пустяковым: почему бы тебе, Фенрис, не переехать ко мне в опустевший особняк, который мы делим с верным моим мабари. Ведь можно забыть о ветхих развалинах, принадлежавших недавно почившему мерзкому Данариусу. Можно перестать уходить среди ночи к себе, иногда не успевая перевести дух после нашей восхитительной близости, потому что я, Хоук, чувствую себя в такие мгновения несколько неловко? Но, видимо, пустяковым вопрос казался только Хоуку. Потому что Фенрис огрызнулся, что предпочитает спать у себя и храп Хоука будет ему мешать. И через пару минут, нужных только для того, чтобы разыскать и надеть разбросанные по спальне доспехи, он хлопнул дверью, лишив Хоука даже привычных прощальных объятий. Это было обидно и неожиданно. И совершенно, совершенно непонятно. Хоук поборол первый порыв рвануть вдогонку за беглецом и решил дать себе время все хорошенько обдумать. Он как можно тише спустился вниз на кухню, стараясь не потревожить услужливую Орану. Эль, подаренный, кажется, Варриком, оказался на диво хорош и в меру крепок. Но даже он не помогал собрать картинку в голове в единое целое. Фенрис снова ушел. Он не хотел засыпать и просыпаться вместе с Гарретом. Ну, может, Хоук и не один раз это предложил? Может, парочку... за последние пару часов. А если вспомнить, что Данариус, Андрасте его побери, был мертв уже две дюжины дней, помирились они с Фенрисом на следующий же вечер после той заварушки, и той же ночью Хоук, замирая от собственной смелости, первый раз предложил Фенрису перебраться к нему... В общем, да. Хоук напросился сам. Надо было извиниться и попробовать дать Фенрису время самому принять решение. Оставалось только допить эль, чтобы не выдохся, и пересечь Верхний город, чтобы сообщить важную весть сбежавшему от излишней опеки Фенрису. Самое время было сочинить извинительную речь, которую Фенрис все равно прервет поцелуем... Тем более, что эль послужит отличным вдохновением!

***

— Мессир Хоук? — Орана осторожно прикоснулась к плечу Гаррета, скрючевшегося за деревянным столом в компании пустой бутыли и валявшейся на полу кружки. Хоук вздрогнул и открыл глаза: за окном было уже светло, и по ощущениям он проспал не меньше пары часов. Бутыль эля вырубила его. Стыд-то какой. А он еще собирался догонять Фенриса! — Доброе утро, Орана. Неужели выспалась? — спросил Хоук, потягиваясь и стараясь размять окаменевшую шею. — Дела не ждут, мессир. — Я же говорил тебе... А, впрочем, как знаешь. Можешь не беспокоиться о завтраке. Я уже ухожу и буду только поздно вечером. Возможно с Фенрисом. Так что попробуй устроить себе выходной, Орана. — Вы слишком добры, мессир! — склонилась в почтительном полупоклоне эльфийка, кажется, не собиравшаяся всерьез прислушиваться к пожеланию. — Да какой я, к Создателю, мессир? — махнул рукой Хоук, прерывая их затянувшийся спор. Нужно было поторопиться. Новый план выстроился на ходу. Он умывается, заворачивает на рынок за свежими пирожками (да, крюк, ну и что?), и будит Фенриса, который уже скорее всего не будет на него сердиться. И все снова становится мирно и прекрасно, как в той песне про уединение возлюбленных в дремучем лесу, которую он порой пытался петь Фенрису. После каждой такой попытки эльф почему-то отказывал ему в близости, сердито сверкая глазищами. Но песня была хороша, и Хоук действительно не понимал, почему все его друзья этого не осознают. Хоук шел по Верхнему городу, сжимая в руках драгоценную добычу: теплые, мягкие плюшки, посыпанные сладкой пудрой, которые просто обожал Фенрис (и даже если он никогда не признавался в этом, Хоук-то знал). Тихо скрипнула входная дверь, впуская его в темный пыльный коридор старинного особняка. Уши, после пронизывающего утреннего ветра, внезапно сдавила плотная тишина. Хоук виртуозно уклонился от сваленных посередине пути чужих окровавленных доспехов, которые они с Фенрисом все забывали отнести на аукцион в Нижнем городе, чтобы выручить немного золота на покрытие карточных долгов. Хоук замечтался — как разбудит возлюбленного нежными поцелуями, как они сольются воедино, как Фенрис перестанет сердиться и станет таким восхитительно спокойным, каким он становился только наедине с ним, Хоуком... Тишину разбил крик. Кричал Фенрис. Кричал так, словно демоны рвали его плоть на тысячу мелких частей, не давая погаснуть сознанию в истерзанном теле. Бумажный сверток выпал из рук и моментально оказался забыт. Хоук рванулся вперед, формируя в ладонях заклинание рассеивания: кто бы там ни был, Фенриса они просто так не получат! Тренированное тело мгновенно взбежало по лестнице, плечо, не замечая усилия, толкнуло дверь. Хоук ожидал увидеть кого угодно... но там был один только Фенрис, который спал. Кричал в голос, не просыпаясь, а его тело было освещено лириумным светом, который, видимо, и причинял ему эти страдания. Хоук не успел даже пошевелиться, чтобы разбудить Фенриса, как тот рывком сел, отбрасывая одеяло, задыхаясь, и заторможенно уставился в глаза вошедшему Гаррету. Взгляд из недоумевающего стал виноватым, а еще через мгновение — сердитым. Вот и разгадка. Гордый эльф не желал жалости. Что же, он ее не получит. — Я просто хотел пожелать тебе доброго утра, Фенрис, — произнес Хоук, присаживаясь рядом с ним на край кровати, невольно останавливаясь взглядом на обнаженной, часто вздымающейся груди. Лириумные татуировки погасли. Видимо, он не контролировал их только во сне. — Я... Доброе утро, Хоук. Я ожидал тебя раньше. Ровно через столько времени, сколько тебе нужно для того, чтобы натянуть мантию на голое тело и опустошить еще одну бутылку эля, — усмехнулся Фенрис. Кажется, он не сердился. — Я пытался, — повинился Хоук. — Но уснул, сочиняя речь, после которой ты обязательно мне все простил бы. Орана нашла и разбудила меня. И я решил угостить тебя завтраком. Теми самыми булочками. Но, кажется, они остались в коридоре. Ты кричал. — Я могу избежать этого разговора? — серьезно поинтересовался эльф. — Думаю, нет. — Хоук нахмурился. — Это происходит каждую ночь? — Почти каждую, — Фенрис пожал плечами, стараясь не морщиться. — Я засыпаю и лириум в моей плоти начинает жить своей собственной жизнью. Я просыпаюсь от того, что мне снится костер, в котором я сгораю заживо. Данариус кормил меня какой-то голубой дрянью, чтобы я не мешал ему спать: мой крик будил его даже из крыла слуг. От этого зелья у меня туманилось сознание наутро. — Ты именно поэтому уходил каждый раз? Но... возможно, я мог бы помочь тебе. — Хоук взял холодные руки Фенриса в свои, стараясь говорить как можно убедительнее. — Я знаю, ты не особенно благосклонен к магии, но ведь для моей же ты сделал исключение? — Мне не хотелось... просить. Еще раз. Ты и так слишком много сделал для меня. — Я сделал бы больше! И я хотел бы сделать еще, Фенрис. Я прошу тебя — дай мне эту возможность. И не только для того, чтобы ты дольше находился в моей постели. Но и для тебя тоже. Я нечасто тебя прошу, Фенрис. Но сейчас я прошу. Фенрис заглянул в глаза Хоуку, явно готовясь возразить, но отчего-то не возразил. Кончики его длинных ушей едва заметно заалели. Комментировать это Хоук точно не собирался: была опасность получить острым локтем в ребро и не услышать заветное «да». Но Хоук его услышал. Это было все, что было ему нужно. Он скинул мантию. Да, накинутую на голое тело, ну и что? Скинул и нырнул к Фенрису под одеяло, согревая его в объятиях, прерывать которые не было никакого желания: пожалуй, поход на Расколотую гору может и подождать денечек.

***

— И как долго он его варил? — Дня два мессир Хоук не пускал меня на кухню. Приходилось сервировать стол холодными блюдами из погреба. И котел потом отмыть не удалось. Я попросила мессира купить новый для супов. Он согласился. — И что потом? — Мессир Фенрис стал оставаться у нас на ночь. Раньше никогда не оставался. Даже если засиживались они до утра... — Или залеживались? — Мессир Варрик! Как не стыдно! Уходил мессир Фенрис все равно. Мессир Хоук его как только не уговаривал, а тот ни в какую! — А ты как думаешь, Тростиночка, в чем у них было дело? — Думаю, были у него, — Орана сделала большие глаза и понизила голос, — какие-то проблемы. Со здоровьем. А мессир Хоук его вылечил! — Хех. Что же. Думаю, Хоук очень рад! Жаль, конечно, что я его не застал, загляну попозже. Ты ему не говори, пожалуй, что я заходил. Боюсь, он расстроится. — Конечно, мессир Варрик. Очень часто вы приходите, когда мессир Хоук не дома. Вы к ужину возвращайтесь. Он обещал быть. Ой, у меня же суп на огне... И наивная эльфийка метнулась к очагу мешать варево и добавлять какие-то приправы. Варрик вышел в холл, пряча в сумку перо и стопку исписанных листов, и столкнулся нос к носу: — О, Хоук! Тебя-то я и искал! Есть дело!