Один год

      Дверь за Эдже, бережно несущей сына, громко хлопнула, и Хазым резко открыл глаза. Эдже остановилась и прикусила губу, глядя на человека, которому была обязана своей жизнью. Горький комок подкатил к горлу девушки: она изо всех сил старалась сдержать слёзы. От Хазыма Эгемена осталась одна лишь только тень — бледная копия с блуждающим взглядом и печатью скорби на лице. На мгновение Эдже трусливо захотелось забыть об обещании, данном сестре, и бежать из больничной палаты сломя голову и крепко прижимая Озгюра к себе. Как она могла упрашивать этого человека не идти на похороны собственной дочери? Дочери, смерть которой так ударила по нему. Это было бесчеловечно. Он должен был с ней проститься.       Но потом Эдже вспомнила умоляющий взгляд Хазан, устало лицо Ягыза, под глазами которого залегли тёмные тени. Вспомнила, что на похоронах будет присутствовать Синан, которому не стоит давать говорить с отцом, пока они оба вне себя: один — от горя, другой — от злости.       Эдже натянула на лицо улыбку, будто карнавальную маску, и прошла вперёд. Озгюр проснулся и захныкал. Это заставило, наконец, Хазыма отвлечься от бездумного разглядывания комнаты и посмотреть, наконец, на девушку.       — Эдже? — Удивлённо спросил он, будто не ожидал увидеть её здесь.       Это сделало Эдже больно. Она будто прочитала все его мысли. Что она здесь делает? Почему пришла после всего, что произошло? Почему не забрала ребёнка и не сбежала, куда глаза глядят? Девушка почувствовала, что начинает краснеть. Видит Всевышний у неё возникало желание сбежать. Быть как можно дальше от Эгеменов. От Хазыма, который оказался слишком слабовольным и не смог держать в узде свою дочь, которая постепенно сходила с ума. Никто бы не стал винить её за это. Она слишком много натерпелась от этой семьи. Но она не смогла бросить всё. И на это было две причины. Ей не было куда идти. Не было на что жить и кормить ребёнка. Она не окончила школу, не поступила в университет. Как бы мерзко это не звучало, сейчас она зависела от денег семьи Эгемен. Второй и самой важной причиной было то, что она не могла так просто отвернуться от Хазыма. Какие бы он поступки не совершал, он всё равно был тем, кто помог ей в один из тяжелейших этапов её жизни. И она просто не могла бросить его, когда ему нужна была помощь.       — Да, это я. И наш сын. — Улыбка Эдже стала чуть теплее и она подошла к койке Хазыма вплотную, укачивая младенца.       Хазым дёрнулся, в его глазах мелькнула боль. Он вспомнил о других своих детях. Кровных и приёмном. О тех, кого он не смог уберечь: от разочарования, страданий и смерти.       — Ты не хочешь его подержать? — Поторопилась спросить девушка, лишь бы заглушить отчаяние мужчины, и не позволить ему погрузиться в мрачные размышления.       — Что?       — Ты практически не держал его на руках. Возьмёшь? — Эдже присела на кровать и доверчиво протянула мужчине самое драгоценное что имела — своего ребёнка.       Хазым опешил. Действия Эдже так сильно поразили его, что он смог выбраться из вязкой тьмы горя, что поглотила его полностью после смерти Селин. Он недоверчиво взглянул в глаза в своей почти уже не жены, выискивая в них подвох. Но встретил лишь спокойный твёрдый взгляд.       — Возьми на руки нашего сына, Хазым, — вновь произнесла она, и он принял Озгюра из её рук, прижав маленькое тёплое тельце к своей груди.       И тут же воспоминания мощным потоком нахлынули на него. Вот он держит на руках новорождённую Селин и уставшая, но счастливая Севинч улыбается ему, задохнувшемуся от восторга при виде крошечной дочери. Вот Синан всё канючит и канючит подержать на ручках сестричку, но строгая Севинч не разрешает, и он с бешенным ревом выбегает из комнаты родителей. Спокойный и собранный Ягыз, слишком серьёзный для своего возраста, спешит следом, чтобы успокоить брата, а Гёкхан остаётся рядом с матерью и сконфуженно улыбается ей.       Из глаз Хазыма начали капать слёзы. Одна за другой они падали на малыша, но тот, к удивлению Эдже не заплакал, а лишь посмотрел на мужчину совершенно осмысленным взглядом голубых глаз.       Девушка мягко забрала младенца у Хазыма. Тот судорожно вдохнул, стараясь заглушить зарождающееся в груди рыдание.       Эдже осторожно положила сына в переноску, которую принесла с собой, а ту аккуратно переложила на кресло позади себя. А затем обернулась к мужу и обняла его. Он стиснул её в объятиях, роняя горячие слёзы на её плечо. Его плечи ходили ходуном, а из груди то и дело вырывались стоны.       Эдже тоже заплакала, крепче прижимая к себе Хазыма. Она не могла даже представить себе всю глубину его горя. И пусть он оплакивал ту, что чуть не убила саму Чамкыран и её маленького сына, Эдже не могла ненавидеть его.       — Плачь… Позволь слезам вымыть горе… — Неразборчиво шептала Эдже, гладя Хазыма по спине. В их объятии не было ничего интимного. Просто порыв двух людей, один из которых убит горем, а другой — неистово желает помочь преодолеть это горе. — Всё наладится. Вот увидишь.       Позволь слезам вымыть горе.       Думая об этой фразе позже, Хазым осознал, что слова Эдже были пророческими. Слёзы действительно мало по малу вымыли из него ту тьму, что разрослась в его груди, после того, как Селин выстрелила себе в голову. Впервые, рыдая, на плече у Эдже, он ощутил, что ему стало легче дышать. Нет, горе никуда не делось, но оно ослабило свою хватку.       Именно поэтому, наверно, он внял просьбе Эдже и согласился не идти на похороны дочери. Или всё дело было в Эдже. Он не мог ей отказать. Никогда не мог.       Почти никогда.

***

      — Мне нужно идти. — Ягыз нехотя разомкнул объятия и поднялся с дивана.       Хазан схватила его за руку и поднялась вслед за ним.       — Тебе обязательно нужно уходить прямо сейчас? — Жалобно спросила она.       Хоть они и признались друг другу в своих чувствах, и он даже сделала ей предложение, Хазан всё ещё катастрофически не хватало его. Все эти события, обрушившиеся на них, подобно цунами, совершенно не давали им побыть вдвоём.       — Прости, любимая. Я должен. — В глазах Ягыза плескалось искреннее сожаление. Иногда Хазан хотелось, чтобы Ягызу было плевать на свой долг. Но она тут же понимала, что такой Ягыз уже не был бы Ягызом. И в этом случае она уж точно не полюбила бы его. Одного Синана ей вполне хватило. — Ты можешь остаться здесь, если хочешь.       Хазан обвела взглядом гостиную его небольшого дома, а затем взглянула на Ягыза и грустно улыбнулась: — Этот дом пуст без тебя. Мне нечего здесь делать, когда ты не рядом.       Ягыз наклонился к девушке и подарил её трепетный поцелуй. Его пальцы нежно ласкали овал её лица.       — Я обещаю, мы всё наверстаем. — Твёрдо сказал он, всё ещё удерживая её лицо в плену своих рук. А затем запечатлел ещё один поцелуй на лбу Хазан и сделал шаг назад, как-будто боясь, что если не отойти подальше, то вовсе не сможет отсюда сегодня уйти.       — Гёкхан хочет видеть меня в офисе. У компании большие проблемы и он не знает что делать. Скорее всего, мы пробудем там всю ночь. А утром…       — А утром вы пойдёте на похороны. Может, стоит отложить решение проблем фирмы на потом? Завтра вас ждёт испытание и перед ним лучше как следует выспаться. — Убеждённо сказала Хазан, обеспокоенно глядя на возлюбленного. Он выглядел смертельно усталым, и казалось, держался на одной только силе воле.       — Ты просто не слышала Гёкхана. Если уж он бьёт тревогу, то дела действительно плохи. — На лице Ягыза появилась печальная улыбка, за которой он безуспешно пытался спрятать волнение.       — Ладно. Иди. И поторопись. Иначе я тебя никуда не отпущу. — Тихий голос Хазан не оставлял сомнений, что она может выполнить своё обещание.       — Хорошо. Передай Эдже, что я благодарен.       — Обязательно.       Ягыз бросил на неё последний взгляд и быстро пошёл к двери. Каждый раз, когда он уходил, какая-то частичка души Хазан уходила вместе с ним.       Девушка стиснула кулаки. Она не будет отчаиваться и тосковать. Только не сейчас, когда у неё на пальце сияет его кольцо.

***

      — А, явилась, госпожа Хазан! — Воскликнула Фазилет, стоило только Хазан тихонько пробраться в комнату Эдже.       Особняк спал и Хазан надеялась, что сможет незаметно для матери пройти к сестре и племяннику. Сможет заснуть под теплым боком Эдже, предварительно ещё раз поблагодарив её за согласие Хазыма, и крепко-накрепко обняв.       Госпожа Фазилет как всегда рушила все планы.       — Мама, не кричи, ради Бога, — шикнула на женщину Эдже, которая склонилась над колыбелью сына. — Он и так еле заснул!       — Хорошо-хорошо, моя сладкая. Спокойной ночи тебе и маленькому. А ты — следуй за мной. — Хазан вздрогнула.       Взгляд матери не предвещал ничего доброго. Девушка вдруг вновь ощутила себя пацанкой Хазан, которая ненавидела мать и так отчаянно хотела её любви. Как-будто и не было раздирающего душу, откровенного разговора с матерью. Хазан внутренне сжалась, но потом Фазилет, проходя мимо, взяла дочь за руку и мягко пожала её. И Хазан поняла всё. Прочитала всё во взгляде матери. Она не хотела её ранить. Просто волновалась. И тут Хазан вспомнила, что поставила телефон на беззвучный режим. Она могла руку дать на отсечение, что мать пыталась дозвониться ей тысячу раз. При мысли о том, что мать не находила себе места, раз за разом набирая её номер, Хазан почувствовала себя паршиво. Ей было за что извиниться.       Стоило им только зайти в комнату Хазан, как девушка кинулась Фазилет на шею и крепко-крепко обняла.       — Прости меня, мамочка. — Прошептала она, уткнувшись носом в пахнущие чем-то сладким, волосы матери. — Прости, я такая глупая!       — Ты просто безумно влюблённая, девочка моя. — Фазилет отстранила от себя дочь. И, хотя лицо её оставалось серьёзным, в глазах женщины светилась нежность. — Но, прошу тебя. Будь осторожна и осмотрительна. Господин Ягыз…       — Ягыз никогда не причинит мне вреда, мама! — Тут же взвилась Хазан.       — Оф, моя чёрная овечка как всегда перебивает, не дослушав до конца! — Возмутилась Фазилет. — Знаю я, что твой Ягыз, скорее даст себя изрезать на куски, чем позволит волосу упасть с твоей головы! Он за тобой в могилу полез. Я уже тогда поняла, что тебе от него не отвязаться. А когда ты в больнице его обнимать кинулась — что ему от тебя тоже не сбежать. И была дурой, что мешала вам. Но сейчас я говорю не о твоём любимом, а о людях, которые как волки, следящие за раненым оленем, следят сейчас за семьёй Эгемен. Стоит вам с Ягызом дать хоть малейший повод — вас растерзают. Уже терзают. Поэтому, прошу тебя, береги себя. И его. В конце концов, вы ещё даже не помолвлены.       Краска стыда стала заливать лицо Хазан. Она потупила взор, не зная, как рассказать матери о главном.       — Хазан? — проницательная Фазилет подошла к дочери и приподняла её подбородок.       Хазан подняла руку, на которой сверкало кольцо, отвечая на безмолвный вопрос матери.       — Когда? — только и сумела спросить Фазилет, у которой перехватило дыхание.       — Сегодня, — коротко ответила Хазан. — Прости, мама, я хотела сказать тебе раньше.       — Эдже уже знает, ведь так?       — Да. Ты простишь меня? — Хазан умоляюще взглянула на мать.       Фазилет помедлила, а затем вновь заключила дочь в объятия. Её глаза наполнились слезами счастья.       — Прощаю. И благословляю.       — Спасибо, мама, — Хазан тоже не смогла сдержать слёз.       — И, думаю, первое, что я посоветую своему будущему зятю — это взять мою дочурку и уезжать подальше.       — Боюсь, ты опоздала с этим советом, мама, — ехидно заметила Эдже, появляясь на пороге комнаты.       — Хазан?! — Фазилет удивлённо приподняла брови, глядя, как щёки старшей дочери в очередной раз заливает горячий румянец. — Ладно. Чувствую, ночь будет долгой. Но, прежде чем, вы расскажите мне всё в подробностях, я требую, чтобы вы поклялись. Поклялись, что всегда будете брать трубку, когда я звоню. Как бы вы ни были обижены, злы, заняты, вы будете брать эту чёртову трубку, когда вам звонит мать. Потому что если вы не отвечаете, я тысячу раз успеваю умереть внутри себя, боясь за вас. Когда ваши собственные дети не будут отвечать на ваши звонки, вы поймёте, насколько это тяжело. Вы поняли меня? Клянётесь?       — Да, мама, — хором воскликнули девушки и обняли мать.       Впервые за долгое время Фазилет Чамкыран чувствовала себя абсолютно счастливой.