Почему

Ветер колыхал хвостатые травы и пригибал их к земле, изредка подхватывал какие-то листочки и, покружив их в прохладном воздухе, уносил в неизвестном направлении, навстречу желтоватым просторам. Вокруг, вплоть до алеющего от заката горизонта, простиралась пустошь: холмики поросли щетиной жесткой неприглядной травы, что неприятно колола лапы при беге; редкие кустики тянули ветки к небу; где-то в желтовато-зеленой гуще, прячась под кружевом листочков, виднелись красные ягоды брусники и толокнянки. Всё вокруг молчало, внимало шепоту ветра, а закат, что только-только начал расползаться по небу яркой полосой, окрашивал дали в рыжеватый цвет, и сердце почему-то грустно сжималось. Ветер трепал гладкую серую шерсть, пробирал до костей, и Грач зябко поежился. Он ненавидел мерзнуть: стоило холодку заползти под тонкую шубку, стоило дрожи пробежать по спине, как кот тут же презрительно кривился, раздраженный неприятностями погоды. Но сейчас он сидел на вершине одного из холмов, крепко обвив лапы хвостом в попытке сохранить хоть немного крупиц тепла, и взгляд его непрерывно следил за засыпающим солнцем. Это стало своего рода привычкой — он слишком часто приходил сюда, спеша вдогонку за уползающими лучами, и сидел, пока пустоши не заливались красным, постепенно угасая, погружаясь в ночную прохладу. Здесь было тихо, — ни одной души кругом — и Грач ценил именно это. В лагере племени Ветра было слишком много котов. Они сновали туда-сюда, сидели в овраге, постоянно шептались, беседовали, шутили; котята кувыркались в пыли, их матери с довольным мурлыканьем наблюдали за своими детишками. Жизнь била ключом, и это мешало Грачу. Мешало жить ему. Каждый его день был пропитан раздумьями: горькие мысли не покидали сознание, пронизывали мозг тонкой паутиной вопросов, но сильнее всего, словно розоватые цветы вереска на серой пустоши, выделялось одно единственное слово: почему.   — Почему я не могу забыть тебя, Листвичка? Верхушка солнца уже почти опустилась за горизонт, и пустошь постепенно, прогоняя прочь остатки дня, начала угасать. Грач уставился на красный полукруг и вдруг вздрогнул всем телом. Перед глазами отчетливо встали две кошачьи фигуры, что бок о бок бежали прочь от племенной границы, туда, где не будет разницы между лесом и пустошью, целителем и воином, Грозовым и Ветреным котом. На секунду они остановились, и Листвичка, повернув свою аккуратную белую мордочку в сторону спутника, уткнулась в его серую шерсть, которая в свете заходящего солнца казалась рыжеватой. Коты бежали и бежали, и сердце с каждым их прыжком болезненно сжималось. Грач моргнул, и воспоминание пропало, сменившись горьким всеобъемлющим раздражением. — Почему я не могу забыть? Где-то за холмом послышались голоса и Грач нехотя поднялся, потянув носом пахнущий травами воздух, в котором теперь вдобавок витали едва уловимые запахи соплеменников. Приближался патруль племени Ветра — значит, настало время возвращаться в лагерь. Воитель в последний раз окинул окрестности равнодушным взглядом, а затем припустился вниз, оставив на холме лишь несколько вырванных из земли листочков. Ветер бил по ушам и заставлял прижимать их к голове, глаза то и дело щурились, трава колола лапы, но кот не придавал этому значения. Он любил бегать; пожалуй, бег был одной из тех вещей, что до сих пор доставляли неподдельное удовольствие. Мчась по просторам родной пустоши, Грач в кои то веки чувствовал себя свободным — этого так не хватало с времён побега. Соплеменники постоянно сопровождали его настороженными взглядами, и изредка по толпе пролетал шепоток, от которого по шкуре разбегались мурашки. Однозвезд тоже не упускал возможности напомнить о былом предательстве и постоянно посылал его в патрули, что шли на границу с Грозовым племенем. Грач лишь хмуро отводил взгляд, чувствуя, что хвост беспорядочно мечется по земле, поднимая в воздух облачка пыли, а на языке начинают вертеться колкие ругательства. Он молчал, понимая, что слово предводителя — закон. Лагерь постоянно встречал воителя ощерившимися зубами, но даже за его пределами кот не мог найти успокоения. Лапы сами приносили его на вершину одного из холмиков, туда, где открывался прекрасный обзор на изумрудную стену леса на территории Грозовых котов. И снова вопросы роились в голове, снова перед глазами стоял образ буро-белой кошки, и глаза ее лучились, словно она стола здесь настоящая, живая. Грач лишь презрительно кривился, опуская морду к земле. — Почему… Почему я не могу забыть тебя, Листвичка? Коты, сидящие вокруг кучи с добычей, обернулись на раздавшийся у входа в лагерь шум, но, заметив, что это всего лишь Грач, вернулись к своей трапезе. Воитель облегченно вздохнул: ну, хоть на минуту они смогли забыть об осуждении. Он прошел мимо, стараясь не привлекать к себе внимания, и уже собирался примоститься в углу овражка, подальше от любопытных глаз, как вдруг черная тень пронеслась сбоку и, приветливо задрав хвост, преградила ему дорогу. — Я поймала нам кролика, — гордо заявила Сумеречница, положив жирную тушку у лап серого кота. Глаза ее довольно блеснули. — Перекусим? Грач с трудом подавил вздох, взглянув на растянувшегося на песке зверька, а затем на черную воительницу. — Я не голоден, — это было неправдой. При взгляде на аппетитную тушку живот неприятно скрутило, а рот наполнился слюной, но коту слишком не хотелось разделять трапезу с кем-то из соплеменников, и он лишь недовольно дернул хвостом, отпуская наглую ложь. Но Сумеречница не хотела сдаваться так просто: — Ты уверен? Посмотри, какой он аппетитный. Грач почувствовал, что в груди закипает раздражение: что она к нему привязалась? Он отпрянул в сторону, обходя преградившую путь кошку, и, ощерившись, бросил: — Мне кажется, я лучше знаю, голоден я или нет. В ответ на его грубый тон кошка поджала уши и, гордо вздернув голову, спросила: — Что же, я зря его поймала? Грач остановился, и когти его царапнули песчаное дно оврага. — Как поймала, так и съешь, я-то тут причем? Не дожидаясь ответа, он зашагал прочь. Сумеречница прожигала спину взглядом своих жёлтых глаз; он чувствовал это. Кот остановился, когда ветви утесника, что виднелись на краю лагеря, нависли над головой, расчерчивая небо сетью черных полос, и неуверенно обернулся: кошка устроилась одна у песчаной стены и мрачно уплетала пойманную добычу. По спине Грача пробежал холодок. «Она не сделала мне ничего плохого. Не стоит быть с ней таким грубым.» Слова извинения завертелись на языке, но кот вдруг обнаружил, что не может выдавить из себя ни звука. Он плюхнулся на холодную землю и, положив голову на уставшие от беготни лапы, прикрыл глаза. «Но я ей ничем не обязан…» — В сознание начали закрадываться оправдания, и Грач невольно соглашался с ними, падкий на простоту решения проблем. «Сама виновата. Не надо было ко мне лезть со своими глупыми кроликами.» Промерзлая земля окутывала лежащего неприятным, колющим холодом, и воитель, скривившись, поерзал боком по редкой траве. Пар белыми облачками вырывался из пасти. — Холод собачий, хоть помирай, — процедил кот сквозь сжатые зубы и, повернув голову в сторону поляны лагеря, почувствовал, что сердце ноет от острой досады. Воины племени Ветра лежали в центре плотной кучкой, прижимаясь друг к другу худыми боками, обнимая хвостами и один другому даруя столь нужное тепло. Грач сощурился, но как бы он не вглядывался в пестреющие спины, черной шкурки Сумеречницы так и не разглядел. Меж лопаток снова пробежали мурашки, и на секунду в голове кота проскочила мысль о том, что стоило бы пойти к остальным, но он тут же задавил ее гордостью и обидой и демонстративно повернулся на другой бок. «Без них справлюсь.» Но сон шел с трудом: тело то и дело била мелкая дрожь, зубы стучали, и в какие-то моменты Грачу и вовсе казалось, что на утро он уже не проснется, сраженный переохлаждением. «Хорошо, наверное, живется Грозовым котам. Спят в кустах, да еще и в моховых подстилках…» — Сардонически подумал воин, и сердце его вдруг отсчитало несколько неровных ударов. Он отчетливо представил Листвичку, которая спала в своем гнёздышке, уткнувшись носом в пушистый хвостик и тихонько посапывая. Грач распахнул глаза, и видение исчезло. Казалось, теперь холод начал забираться под шкуру, - в груди все похолодело, и кот прерывисто вздохнул - но лежащий прекрасно понимал, что теперь дело было не в ночном морозце. «Почему? Ну почему я не могу забыть ее?» Он снова закрыл глаза, уткнувшись носом в худые лапы, и вдруг почувствовал, что бока коснулось что-то мягкое и теплое. Ноздри защекотал знакомый запах, а затем кто-то прилег рядом, тесно прижавшись к его телу. — Грач… — Кот приоткрыл глаза, устало взглянув на узкую, черную морду, которая неотрывно следила за ним с толикой горечи и сомнения. — Прости, я не хотела злить тебя. Глаза выжидающе сверкнули во тьме, и воитель почувствовал, что в груди что-то неприятно затрепетало. Он должен был извиниться, и, казалось, нужные слова вот-вот сорвутся с языка, но кот промолчал, плотнее стиснув зубы. Он не хотел извиняться. Он понял, что ему было все равно. Последовал сухой ответ: «Ничего страшного,» — но Сумеречнице этого было достаточно, чтобы благодарно замурчать и уткнуться носом в гладкую серую шерсть. Через несколько минут мурчание сменилось мерным дыханием, и кошка уснула, не отрывая головы от теплого бока друга. Грач поднял голову. Сумеречница свернулась клубочком, улыбаясь сквозь сон. «А ведь они в какой-то степени похожи…» Аккуратные треугольные мордочки выдавали природную красоту, стройные лапы грациозно несли своих хозяек; шерсть была короткая, гладкая, но у Сумеречницы она была такой темной, однотонной, не то что у Листвички... Темные полоски красиво расчерчивали светлую буро-белую шерстку целительницы — Грач любил пересчитывать их, лежа рядом, но вечно сбивался со счета. А глаза? У обеих такие глубокие, желтые, как цветы утесника, но если у Сумеречницы в них вечно проскальзывало выражение надменности и непомерной гордости, у Листвички они лучились счастьем и искренней добротой. Нет, все-таки, эти кошки были слишком разными. «Если бы я обидел Листвичку, мне бы не было все равно… А Сумеречница…» Почему? Ну, почему? Он почувствовал, что когти безжалостно царапают землю под собой, а хвост, вместе с закипающей под сердцем болью, начинает бить по земле. «Нет, я не могу так, не могу,» — пронеслось в голове, когда он в очередной раз окинул взглядом спящую воительницу. Он не мог лежать рядом с ней. Не мог чувствовать ее тепло и заботу, ведь каждый раз, закрывая глаза, он надеялся, что рядом с ним окажется Листвичка. По телу словно прошелся разряд молнии, и кот вскочил, даже не обернувшись на оставшуюся лежать на земле соплеменницу. Лапы сами понесли его по лагерной поляне, прямо к выходу, туда, где не будет ни души, ни одного недоверчивого взгляда, ни одного лишнего слова. Звезды сияли в бескрайнем небе, молча наблюдая за несущемся котом, сердце которого бешено билось о ребра, будто бы силясь вырваться наружу. Он бежал и бежал, не смея оглянуться назад, не смея остановиться хоть на секунду, чтобы перевести сбивающееся дыхание. Казалось, что кот никогда не остановится, надеясь убежать, куда глаза глядят, подальше от всей этой неразберихи, но серый воитель прекрасно знал, куда он держит путь. И вот, светясь среди травы серебристой полосой, впереди забрезжил ручей — граница с Грозовым племенем. Грач остановился. Где-то в кустах стрекотал сверчок, листва шуршала в лесу напротив, и ветер, пролетая по зарослям на краю ручья, игриво приминал их к земле. Кот не отводил взгляда от одних цветов: сиреневыми граммофончиками среди темной листвы раскинулись заросли колокольчиков. Горло свело судорогой. В один из вечеров, когда двое котов сбежали из своих племен, цвели колокольчики. Грач шел следом за Листвичкой, любуясь красотой этих цветов, что росли целыми кущами и щекотали ему бока, когда он проходил мимо. Они играли в этих зарослях, как маленькие котята, опрокидывали друг друга в мягкую траву, шутливо дрались, забывая о всех проблемах и невзгодах. Грач пжимал Листвичку к земле, игриво прикусывал ее ухо, но тут же принимался вылизывать его вместе с шерстью, пропитанной сладким любимым запахом, что теперь смешивался с ароматом колокольчиков. Теперь Грач никогда не путал этот запах с другими. Ветер играл с цветами, и они покорно, не пытаясь бороться, клонили головы к земле. Грач вздохнул, и трава тихо зашуршала, примятая телом кота. Он лежал, прислушиваясь к журчанию воды и цокоту сверчков, вдыхая родной, любимый аромат сиреневых колокольчиков. Ветер шуршал над головой, и, казалось, в его звучании ненароком проскальзывал навязчивый вопрос. «Почему, Грач, почему?» Кот горько вздохнул, прикасаясь носом к маленькому фиолетовому бутону. Он знал ответ. Знал с самого начала, но не хотел признаваться в этом. Он бежал от правды, старался закрывать на нее глаза, но она шла по пятам, как собственная тень, а ее верные соратники — колокольчики — теперь окутывали его со всех сторон, не давая уйти прочь. Почему? Потому что он теперь упорно искал в каждой кошке черты грозовой целительницы. Потому что каждый день специально приходил к границе, вспоминая, погружаясь в горькое прошлое. Потому что запах колокольчиков снова щекотал его ноздри. Ветеро продолжал шептать на ухо коту, и Грач, повержено опустив голову, ответил в унисон его тихому звучанию: — Потому что я не хочу забывать ее. Не хочу.