Что, если мы заведем мотор? Что, если мы закроем глаза? Что, если мы помчимся к раю, игнорируя красный свет?
***
Я не знаю, в какой момент попалась в эту дурацкую ловушку твоих глубоких тёмных глаз; в какой момент стала каждые пять минут проверять сообщения, больше всего на свете желая увидеть всего лишь одно новое, но от тебя; в какой момент стала так тщательно расчесывать русые пряди по утрам. Но то, что я пропала — было так же очевидно, как и то, что Земля круглая. Пропала до жути нелепо, словно в воду канула, и, кажется, безвозвратно. Как радостно ожидала новой встречи, ежеминутно поправляя неровную чёлку, спадающую на глаза, переживая над тем, как выгляжу со стороны; как громко смеялась над твоими шутками, даже самыми глупыми, и как крепко обнимала, вкладывая в объятия слишком много своей странной и непонятной любви, которую сначала изо всех сил хотелось усмирить в непослушном и таком, как по мне, глупом сердце. «Ты очень-очень красивая», — повторяла я тебе раз за разом, когда ты так грустно и обидно шутила про свой внешний вид. Как у тебя вообще язык поворачивался говорить про себя что-то плохое?! Такой красивой и прекрасной девушки как ты я не встречала никогда, дурилка! И я готова повторять это, пока не умру, и это совсем не шутки. Как-то раз я спросила тебя, как бы невзначай, как ты относишься к лесбиянкам и геям, на что ты так странно, будто чего-то опасаясь, посмотрела на меня, сказав что-то типа «нейтрально». И тогда я радовалась лишь тому, что не услышала такое ужасное «отрицательно» или неудобных наводящих вопросов, которые точно бы поставили меня в тупик. Признаться в своих душеразрывающих чувствах было сложнее всего, хотя, как потом выяснилось, ты и так догадывалась обо всём — как неудобно получилось! Я так глупо улыбалась, узнав о взаимности, словно влюблённая дурочка… Хотя, по-моему, я и есть влюблённая дурочка; совершенно сумасшедшая и больная на всю голову. Дикость, как по мне. Ты так нежно и аккуратно расчесывала мои волосы, каждый раз заставляя меня краснеть и чувствовать дичайшую неловкость, так мягко брала меня за руку, когда мы шли через заброшенный парк в ненавистную шарагу, где я не могла спокойно обнимать тебя за талию и ежеминутно целовать покрасневшие от смущения щёки. Мы с тобой, по-моему, совсем пропали друг в друге; совсем нам плевать на весь мир вдруг стало, когда мы чуть ли не выкрикивали: «Я тебя люблю!» на всю мостовую, заставляя прохожих удивленно оборачиваться и крутить у виска. Мы слишком громко смеялись и много прогуливали; пропадали вечерами на крыше, смотря на звёзды и грея друг друга в объятиях — как-то это было сопливо и не по понятиям, но нам было совершено всё равно. Твои нежные и влажные поцелуи сводили меня с ума, и я целовала так грубовато и неловко, что до сих пор стыдно становится. По мне так — это просто болезнь какая-то. Страшная и неизлечимая. А я и не против поболеть, на самом деле. Будь мы немного умнее, нам бы удалось завершить этот цирк шапито, хорошо закончить школу и поступить в универ, но, к счастью, мы такие глупые и влюбленные, такие непослушные и молодые. И какая разница, что говорят за спиной, когда ты так крепко держишь мою руку и с такой любовью смотришь на моё лицо, на покрытые веснушками краснеющие щёки? Да никакой.