Босиком по звёздам

Его нет нигде: ни в столовой, со всеми, за завтраком, ни в комнате отдыха, где он король просто и дива со своим ногу на ногу и брови дугами, ни на капитанском мостике его нет, что странно тоже, хоть он и не капитан вовсе, и ни в каюте, ни в тренировочном зале… и не то что бы Кит искал, совсем нет. Он просто… заметил. Когда он начинает спрашивать, то злится сам на себя, потому что почему он делает это? Лэнс его не интересовал, не интересует и не будет даже, потому что он же двинутый на всю голову, правда. Он то на виду у всех, так, что куда глаз не прячь, он тут как тут, он хоть в душ, хоть в сон к тебе влезет и с видом таким, будто это его тайное место на крыше, а ты сам вообще непонятно как сюда попал; то он пропадает, вот прямо как сейчас, и от него ни привета, ни ответа и только немой, невидимый укор какой-то в воздухе витает, а в его пустой каюте — и вовсе задохнуться от внезапно нахлынувшего чувства вины можно. Вина, впрочем, здесь ни при чем. По идее. У них тренировка назначена через полчаса и Кит уже было начинает злиться, но позже видит, как Аллура заходит в ангар к Синей с таким будничным видом, будто делает это каждое утро с десяти лет сразу после завтрака, и остывает сразу же, вспоминая: Лэнс больше не в команде. Он, то есть… а, не важно. Лэнс бродит по замку призраком, неприкаянный, не знающий, куда себя приткнуть вообще, его буквально ногами пинают везде, куда бы он ни зашел, что бы ни сказал, он только и слышит: «Не до тебя сейчас. У нас миссия. У нас тренировка. У нас задание». То, что у них еще и друг, никто не говорит. Никто и не помнит, видимо. И не считает так никто. Пилотских кресел — пять всего. И… что ж, так уже получилось, на одно меньше, чем потенциальных пилотов. У Лэнса только и осталось, что доспех синий, но и тот надевать некуда. Кому он нужен-то без синего льва? У Лэнса ни плана нет, ни идеи скудненькой самой даже, что можно было бы с этим поделать. Он первое время под ногами у всех путается, пытается быть полезным на полсекунды хотя бы, он то за Кораном хвостиком увяжется, стараясь вечной болтовней отвлечься от того, насколько низко он пал, и этим, видимо, выводит мужчину, то дает Аллуре советы по поводу того, как с Синей справляться, но выясняется вскоре, что ей и советы-то его не особо нужны. Это уже и не его Синяя как будто, не он как будто ее спустя столетия первым разбудил, не с ним как будто у нее лучшие времена были. Она Аллуре так легко доверяет и это, конечно, понятно, — Лэнс бы ей тоже доверил себя всего целиком и полностью, но от чего-то так эгоистично злость берет и обида какая-то детская за то, что просто и безболезненно так его променяли. Для всех безболезненно, кроме него самого, очевидно. Так что с какого-то момента Лэнс начинает пропадать. Для всех вокруг и для себя, наверное, тоже. Он поначалу скрывается, ползает по стенам тихой тенью, растворяется в зеленоватой подсветке в коридорах, крадется, перебежками двигается, совсем как в этих фильмах, где у всех напряженные лица и натренированные тела по умолчанию и еще надуманно трагические жизненные истории. У Лэнса, на первый взгляд, все в порядке полном почти что, но через какое-то время к нему осознание приходит, что даже когда он откровенно через общий зал, где все собрались, проходит, у них на виду дефилирует прямо к ангару со львом, никто даже не спрашивает, зачем. Никто не спрашивает, зачем, когда он в открытый космос сам-один вылетает на своем реактивном ранце только и позже в бесконечную черноту укутывается, на секунду только точкой становясь, а потом и исчезая вовсе. Кто-то только раздражается всего однажды, когда его не оказывается рядом, когда Аллуре нужен его баярд. Впрочем, этот конфликт исчерпывается моментально, как только Лэнс так же незаметно, как исчез, возвращается, и отдает с теплой улыбкой баярд принцессе. Та сухо благодарит, на автомате, и убегает, потому что ее уже все ждут. Конечно, Лэнса не ждет никто.

***

Кит вообще не должен был находить его. По крайней мере, он не должен был делать это специально. Все, что нужно было сделать — не делать ничего абсолютно, когда Лэнс в очередной раз входит в ангар, где находится Синяя и после, ожидаемо, не выходит оттуда какое-то время. Его нет внутри, как бы Кит ни звал его, и выводом остается одно — Лэнс улетел в открытый космос даже без элементарной капсулы или чего-нибудь хотя бы минимально достаточного для того, чтобы не умереть там спустя пару часов. Но Кит, черт, какого вообще он делает? У него на висках пот стынет в два счета и он, открыв люк, вываливается наружу, выхватываемый жутким давлением прямо в холодную бесконечность. Он даже не проверяет, плотно ли сидит шлем, но, судя по тому, что он не мертв прямо сейчас, все в порядке. В порядке — это сомнительно весьма, потому что он в панике оглядываться принимается, не зная, что дальше. К чему все эти спонтанности и необдуманности ведут? Так бывает, когда у тебя плана нет, а вместо крови — бурлит лава, и ты не задумываешься никогда о том, что в следующую секунду будет. Что в следующую секунду должно быть. Так бывает, когда эта следующая секунда застает тебя с занесенной для нового шага ногой, внезапно, бездонной пропастью застает. Кит помнит, что здесь недалеко есть маленькая планета, какая-то глупая, никому ненужная, грубым куском астероида сквозь бескрайность мчащаяся, неприкаянная и одинокая, грустная такая, что даже звезды ее стороной обходят. Очевидным становится, что именно туда и нужно направляться. Он не уверен, что реактивные ранцы рассчитаны на такое расстояние, но выбора у него нет от слова совсем. Даже если есть, на самом деле, Кит, внезапно даже для себя, этого признавать не собирается, с большим упорством только двигаясь дальше. Лететь в космосе прямо так, в одиночку, без каких-либо средств передвижения, похоже просто на нахождение в каком-то темном вакууме, где ты двигаешься буквально все время на месте, гладя в одну точку. А потом ты внезапно уже почти что на месте. Отыскать Лэнса труда не составило, на самом деле, на этой планете, размером с кулачок ребенка, можно было бы и кота заметить невооруженным взглядом, не то что синего паладина. Или… просто человека в синем доспехе? Верно, человека просто. Ситуацию усугубляли только, разве что, агрессивные потоки чего-то, не то воды, не то какой-то другой жидкости, бьющиеся о шлем со всех сторон сразу, о плечи, спину, буквально к земле прибивали, хватали и подталкивали. Кит против не был. Ему бы только дворники на лобовом не помешали. — Эй, ты чего здесь? Один совсем? — Кит подходит со спины, пока Лэнс сидит на земле прямо, без шлема, что страшно, потому что черт его знает, что здесь с воздухом и как вообще при таком ливне без защиты хоть какой-нибудь находиться можно. Он голову поднимает, смотрит расфокусировано, а у него щёки мокрые, глаза блестят, а губы улыбаются самыми уголками, счастливо так, что страшно. Вокруг полутемень, мокро и противно, чего таить, вокруг пустынно, жутко и смыться бы отсюда поскорей, а он улыбается так, будто ему одиннадцать, а это его день рождения, где вся семья в сборе. — Кит, — он говорит, перекрикивая шелест, буквально гул, вокруг стоящий, и жмурится, когда капли прямо по векам лупят, — ты настоящий, или ты мне кажешься? — Я… — Я все же надеюсь, что ты только кажешься, потому что настоящий ты наверное на тренировке там, со всеми. С Широ, с Аллурой… Настоящему тебе пришлось бы все объяснять, а мне так не хочется, ладно? Я буду думать, что ты только мираж, из тумана. Что как только я руку протяну — ты исчезнешь. — Но я… — Посидишь со мной? Тебе же не страшно намокнуть, правда? — Лэнс смеется, как-то измученно, устало смеется, но искренне зато и хлопает по земле прямо рядом с собой, поднимая ладонью небольшие всплески. Кит садится, молча, покачнувшись немного назад и, дернув руками в попытке удержаться за что-то, чтобы не упасть на спину, задевает Лэнса. Тот вздрагивает, ничего не говоря, только задерживает взгляд, дикий, загнанный, испуганный, а после — отворачивается. Они сидят еще какое-то время так. Молча и ужасно неуютно, избитые беспощадным ливнем, сильным настолько, что сил нет больше, а у Лэнса на щеках синяки остаться должны будут. Рядом с Лэнсом молча сидеть странно до неприличного, но Кит прикидывает, что он скажет: «Так почему ты не взял что-нибудь, на чем можно было бы сюда прилететь?», а Лэнс ответит: «Синий лев был занят», а Кит понимающе и даже виновато губы подожмет и не найдет, что сказать и все только хуже между ними станет. У Лэнса в голове, кажется, тот же диалог происходит, так что они молчат дальше. — Я знаю, что ты настоящий, — говорит синий (просто человек в синем доспехе?) как раз тогда, когда Кит решает, что сил у него здесь находиться больше нет никаких. — И тебе наверное… интересно..? — красный кивает только, глядя умоляюще. — Просто здесь, — он руки разводит в стороны, как будто крылья, но вместе с тем неуклюже как-то и беззаботно, запрокидывает голову и жмурится, пока крупные капли у него на щеках вместе с веснушками перемешиваются, — идёт дождь. Почти как на Земле. Только здесь. Он такой мокрый — мокрющий, как будто из океана только что вышел, у него губы замерзшие, ресницы слипшиеся, волосы ко лбу пристали и Кит засматривается. Нет, Лэнс его не интересовал никогда и не будет даже, но сейчас… вот прямо сейчас он так сильно интересует внезапно, что хоть помирай на месте прямо. Кит еще сомневается пару мгновений прежде, чем свой шлем снять и Лэнсу на голову его едва ли даже не злобно нахлобучить, почти сразу чувствуя, как его собственные волосы от ледянющей воды мокнут за секунду, на глаза налепляются, как здоровые капли текут за шиворот, лупят пощечины, щелкают макушку, как все это раздражает еще больше, чем стук о стекло шлема. В следующий момент он также понимает, что опростоволосился абсолютно, потому что у Лэнса ведь и свой шлем был и он бы надел его, если бы захотелось. А так вот… теперь оба мокрые, как куры несчастные, и от этого злость еще больше берет. Лэнс в его красном шлеме смеется, его тоже снимая. — Ну, и как мы по-твоему вот с этим на голове целоваться должны? То, что они вообще должны целоваться, для Кита оказывается новостью: не хорошей и внезапно даже не плохой, просто… неожиданной. Неожиданным становится и тот факт вскоре, что они все-таки целуются. Холодными, мокрыми губами, синими, дрожащими, тонкими, так неумело и, собственно, не обращая даже на это внимания, прямо так, под ливнем, прямо так, не интересуя друг друга ни до, ни после, просто сейчас. И после уже Киту думается, что это Лэнс ему кажется, когда тот внезапно принимается снимать свою обувь, улыбаясь, алея веснушчатыми щеками с дождевыми каплями, похожими на слезы: — Хочу пробежаться здесь босиком, — говорит он, заговорчески глазами стреляя, с таким восторгом в голосе, что аж страшно. Кит быстро оглядывается, а вокруг только пустыня, затопленная на пару сантиметров серой, безрадостной водой, плюющейся, взрывающейся яростными брызгами каждый раз, когда новая капля падала на землю. — Ты со мной? Блять, конечно же да.