Лучшая часть

      Эмили Джонс – горячая голова.       Эмили претит смирно кивать, тупить глазки, найти подходящую партию и остаток жизни вытирать сопливые носы двенадцати отпрыскам, как это полагается любой благовоспитанной барышне.       Эмили громко хохочет так, что с забора падают кошки, а Артур, скривившись, затыкает пальцем ухо и идёт на крыльцо делать очередное «внушение».       Но Эмили плевала на внушения – это пусть умница Мэгги нежно поёт в церковном хоре, а она... Она будет Звездой! Сперва её ждут подмостки Нью-Йорка, а после весь Мир!       Артур, всегда тяжёлый и на характер, и на руку, может, конечно, потеряв терпение, влепить «несносной дурочке» оплеуху, но Эмили только упрямей задирает нос и сама прёт набитый чемодан в сторону станции.       ...Она и не собиралась возвращаться, можете не напоминать!!       Нью-Йорк – вот где центр Вселенной. Ах, этот неумолчный шум, яркий свет, гудящие клаксоны! А какие наряды у здешних див! А какие шляпы на снисходительно поглядывающих красавцах!       Эмили повыше задирает носик и продолжает тянуть чемодан сама.       Центр, пфф... Всего лишь ступенька!       Америка сошла с ума.       Америку накрыли радикальная модернизация, бум джаза и Сухой закон.       Поэтому нет ничего удивительного в том, что питейные заведения чтят устои и благородные джентльмены в двубортных пиджаках и их яркие спутницы, щеголяющие блёстками и бахромой, с чинной небрежностью потягивают из глубоких бокалов чай со льдом.       Не все, конечно, а те, кого хозяин престижного заведения знает лично и кого вышколенные гарсоны по щелчку пальца обслужат должным образом.       Эмили поглядывает на завсегдатаев с лёгкой насмешкой.       Викторианские устои летят к чёрту, юбки стремительно укорачиваются, а девушки становятся одинаковыми – со стрижками, уложенными волнами будто по лекалу, с дерзкими длинными ресницами, дымчатыми тенями и яркими губами. И, кажется, нет ничего зазорного в том, чтобы быть «gun moll», роскошной, преданной и ветренной.       Но это не для неё.       Эмили Джонс, словно струящимся серебром облитая, в такт аккомпанементу мягко покачивает плечами и легко скользит по октавам, бархатно грассирует и даже с самыми сложными тембрами расправляется столь небрежно и одновременно божественно, что равнодушных нет – каждый вечер в «Мидоуз-холле» гром оваций, слёзы восторга, а Франциск, без стука врываясь с очередной корзиной в руках в и так переполненную ароматами гримёрку, восторженно сообщает:       – Детка, кажется, я видел в зале Фрэнка Уокера.       – Да что ты? – чувствуя обмирание сердца, снисходительно улыбается Эмили и щёлкает Франциска лилией по носу. – Что бы он, человек искусства, мог делать в твоём восхитительно-наглом спикизи?       – Детка, – обижается Франциск, – если бы «Мидоуз-холл» действительно был таким, то ты бы в нём не пела.       Эмили в ответ заливисто хохочет.       Чтобы мсье Бонфуа, у которого слишком мало времени и масса претенденток, пригляделся к новенькой, потребовалось с ходу взять самую мощную ноту.       От которой, конечно же, свалился с каминной полки хозяйский белый перс.       Америка неистовствует, джаз и блюз идут рука об руку, а у Эмили Джонс на платье шлейф уже не искусственных, но живых орхидей.       Ещё немного и она вот-вот затмит славу Бесси Смит, получит выгодный контракт, а с ним и весь мир в придачу. Во всяком случае, так искренне считает Франциск.       Сама же Эмили к тому моменту абсолютно теряет к миру интерес. Вернее, к той его части, в которой нет одного высоченного улыбчивого джентльмена, что всегда занимает один и тот же столик, небрежно сбрасывает на спинку соседнего стула идеально пошитые пальто и шляпу, закидывает нога на ногу и остаток вечера не сводит со сцены глаз.       Чай, что примечательно, он пьёт обыкновенный.       Без льда.       Когда в самый первый раз джентльмен передаёт для неё роскошный букет, вынесенный прямо к эстраде и сдобренный карточкой с предложением разделить ужин, Эмили задирает носик повыше и показательно откидывает карточку куда-то за плечо.       Джентльмен продолжает улыбаться и, похоже, никак не реагирует на её выходку.       Зато букеты появляются с завидным постоянством, только уже без карточек.       – Главный поставщик, да? – фыркает Эмили, очередной раз щёлкая Франциска очередной лилией. – Старый сводник!       – Детка, – оправдывается Бонфуа, – и в мыслях не было! Мы просто давние друзья, а у Ивана довольно обширные связи, которые могли бы...       – Вот что мне поможет, – она тыкает пальчиком в горло, – вот! Не связи и не сомнительные старики с обрезами под пальто!       Франциск неожиданно смеётся.       – Старики? Детка, ты безжалостна!       – И бескомпромиссна!       Цветы она оставляет на сцене.       Записки рвёт, не читая.       Шампанское выливает на пол.       А бриллиантовые часики любезно просит вернуть дарителю. Да-да, прямо вот так – в чашке с чаем.       И всё это льстит ей безмерно.       Отчего люди теряют голову? От того, что уже немолоды и, казалось бы, более не способны ничему удивляться, но вот поди ж ты? Или потому, что молоды и боятся не успеть всего, не попробовать всего, не испытать всего и так далее? А может, любовь просто ни для кого не делает исключений, пусть её капризы принимают, подчас, самые странные формы, устремляясь, казалось бы, к абсолютно несовместимым характерам?       Неважно.       Иван катает её прямо под дождём на машине с откинутым верхом, не боясь ни попортить обивки, ни выглядеть смешным, промокнув насквозь и шало улыбаясь, когда Эмили очередной раз задорно взвизгивает под брызгами, взметнувшимися из-под колёс встречного авто.       Целуются они тоже прямо тут – под дождём и в машине.       Утром она просыпается в его постели, но переезжать категорично отказывается. В конце концов, весь мир подождёт, но пусть не думает, что останется незавоёванным – самую лучшую его часть она получила, а остальное тем паче не убежит.       – Чаю? – поддразнивает Иван, входя в ванную комнату с подносом и чашками.       – Льда побольше добавь, – Эмили деловито отставляет поднос прямо на пол, – он тебе понадобится.       Тянется за поцелуем и со смехом роняет Ивана к себе, в царство воды и пены, как есть – при полном параде и в модных ботинках.       Серый дымчатый кот, дремлющий снаружи на хозяйском диване, вздрагивает сквозь сон, но, уцепившись когтями за плюш, умудряется улежать.