war for tenderness

Это просто. Занюхать или вмазаться по вене — просто. Запить водой или положить под язык — просто. А потом легко. И отпускает. — Малфой, с тобой все в порядке? Выглядишь так, будто готов желудок выплюнуть. — Все хорошо, Забини. Это просто. Жить без родителей, жить отбросом — просто. Быть наркоманом — просто. Скрывать это все — просто. Ты бледный? Приболел. Трясёшься от ломки? Температура. Круги под глазами? Бессонница. Это все просто. Но из всего этого «просто» складывается одно сложно. А потом ломает. В коридорах всегда тихо. Потому что шуметь почти некому. В Хогвартсе почти нет первокурсников, потому что у них заботливые родители. Заботливые родители у многих в школе, но что делать ему, у которого нет родителей? Или таким же, как он. Что им, блять, делать? Поэтому в коридорах пусто. Потому что о таком после войны не говорят. Просто их на всю школу человек шестьдесят, которые помогают восстановлению и пытаются не загнуться. На эти шестьдесят человек целое море битого стекла внутри. Поэтому в коридорах пусто и везде пока ещё неубранные обломки. — Грейнджер, вали отсюда. Она резко оборачивается, резко отводит взгляд. Она вся дёрганная и совсем бумажная. Он думает, что не стоило подкрадываться. А потом думает, что ему плевать, потому что коридор теперь не такой пустой. Несмотря на палочку у кадыка, это того стоило. После войны любой страх, лишь бы не свой, того стоит. Тем более блядской Грейнджер. — Я могла тебя убить, — шипит. Тебе стоило попасть в Слизерин, девочка. Тебе стоило родиться в правильной семье. И ты бы не была готова для выкрикивания непростительных. Твоя сломленность — непростительно. — Грейнджер, поговори со мной. Он не хочет этого. Он хочет марку и прыгнуть с башни. Башня разрушена, и он пытается завязать. Малфой сильный слабак, он в завязке. И ему хуево. — О чем? Отвечает устало. Не удивлённо, не злобно. Тихо, слабо. Ее жаль. Он бы несомненно пожалел, будь в положении хоть каплю лучше. Но он на самом дне, а она лишь по пояс в иле. Я не знаю, Грейнджер. Сука, я не знаю. Спроси, как у меня дела или как успехи в учебе. Спроси, как сдохли мои родители, расскажи, как умерли твои. Сука, расскажи, как ты ещё стоишь на своих двух, почему ты не ходячий труп, блять, Грейнджер. В коридорах тихо, потому что после войны прошлые границы стираются, ставятся новые. Потому что теперь все они живут в одной гостиной и едят за одним столом. Страх заставляет сидеть в комнатах днём, не спать ночью, пить литрами зелья сна без сновидений, увеличивать его дозу, потому что дико видеть под веками трупы. Страх — тюрьма. — Пошли в гостиную, Малфой. Мы теперь одной крови. Хочется рассмеяться и сказать, что у неё совсем съехала крыша. Но она права. Она права, поэтому они идут тихо и очень холодно, запредельно близко. Он боится, что она освоила легиллименцию. Он думает: «Грейнджер, мне, блять, больно.» Малфою кажется, что единственный, кто едет крышей — он. Потому что ее рука в его кажется таблеткой под языком. Дергает так же. Они идут молча. Не страшно — просто. *** Мои родители умерли в Австралии из-за ограбления. И это так иронично, ведь я пыталась защитить их от магии, но в итоге убили их так примитивно. Пуля в висок — не Авада. Исход все равно один. Мы под землёй. — Это просто, Малфой. Драко. Его дергает. Он скалится. — Гермиона. — Согласна, с именем было поспешным решением. Малфою кажется, что они могли бы попробовать спастись с этим своим больным и ноющим. Срастись в одно своими ошмётками. Расскажи мне, почему повесился Шрамоголовый. Почему Рыжий уехал из страны и спивается. Объясни мне, как ты все ещё можешь находиться здесь. Как ты можешь все ещё смотреть на меня и находиться со мной в одной комнате? Потому что я слизняк без раковины, а ты феникс. — Знаешь, все было просто. Учиться на отлично и влюбляться. Жить. Не хочешь спасти меня, Малфой? Кривит свой рот, будто сдерживает слезы. Там ухмылка. Кривая и сломанная. Под стать ей. — Я же не герой, Гермиона. Границы стираются. Ставятся новые. — А я и не жертва, Драко. Это красиво. Вдвоём они почти целое. Истекающее кровью целое. *** Драко думает, что хотел бы прочитать что-то кроме старых фолиантов по тёмной магии от отца. Он думает, что совсем едет крышей, когда идёт за книгой к Грейнджер. В пустом коридоре смеяться незазорно. — Книгу? С расширенными глазами и поднятыми бровями она выглядит комично. Поэтому он улыбается, и, кажется, ее рот тоже открывается в изумлении. И даже не потому что он пришёл за книгами к ней, не потому что попросил маггловскую литературу, а потому что так он пытается жить дальше. Ее на такое не хватает. — Это может добить тебя, Драко. — Ты спасёшь. Вы всегда спасаете нищих и обреченных, Гермиона. Гарри повесился в гостиной, пока я спала, пока спал ты. Он говорил мне, что это больно, терять частичку себя. Он говорил, что хочет уехать на поезде и больше не возвращаться. Я ненавижу эту гостиную и поезда. — Если мы сами не такие же. *** Моего отца убили оставшиеся пожиратели. Моя мать умерла от горя. Я жив, они теперь пыль. Поттер повесился. Предпочёл маггловский способ. А как бы это сделала ты? Я бы прыгнул с башни под маркой или выпил вашего яда. Это тоже по-маггловски. Но наша кровь теперь одинаковая? Красная и липкая, ничего отличительного. — Ты можешь быть моим продолжением, Малфой. Драко. Ему смешно и больно. Впервые так блядски нежно. Прости, Мерлин, он согрешил. Рон уехал сразу же после его смерти. Он первым нашёл труп. Кажется, его это не удивляло. Я слишком плохо их знала, Малфой. Потому что я думала, что умру следом. Рон уехал сразу же, прихватив мои запасы огневиски. Он украл у тебя героин который ты не пробовал, Драко. Он забрал с собой сигареты из кармана Гарри. У неё губы холодные, как у мертвеца, и соленые. На щеках мокро и горло давит. Они отражение друг друга. В пустых коридорах не стыдно целоваться и лить слезы по прошлому. *** И это в порядке вещей теперь, существовать только в продолжении друг друга. Собирать по осколкам школу, встречаться в пустых коридорах. Это странно, чувствовать что-то друг к другу, когда все чувства, кажется, стали пылью. Это странно, найти в ком-то спасение. — Расскажи мне себя. Покажи, отдай. Раскрой, подари. До-верь-ся. Я хочу, чтобы ты растворилась во мне, как таблетки под языком. Я хочу повесить свою жизнь на дерево, в конечном счете мы всего лишь пыль. — Я владею легиллименцией. Я не хочу, чтобы ты стала ходячим трупом. Потому что это, блять, больно. — Не хочешь спасти меня, Грейнджер? Кривит свой рот в ухмылке. На глазах слезы. Все правильно, под стать ему. — Я не героиня, Драко. Границы стёрлись. Новых уже нет. — А я и не жертва, Гермиона. Это страшно, потому что вдвоём они целое. Живое и настоящее. В пустых коридорах быть нежным не наказуемо.