Семейное

      От лица Харуки       «Ми-чи-ру, ты вредина. Так и знай».       Как-то так, в общем. Живем мы с Мичиру, конечно, дружно. Еще бы! Мы ведь ждали этих блаженных ленивых деньков эдак... а сколько? Ну, с шестнадцати, потом же почти до восемнадцатилетия мы продолжали драться и умирать, благо, от нас больше не требовали жертвовать кем-то – собой уж сколько угодно. Потом чего там? Два года у нас были один другого лучше: в смысле, каждая же занималась больше своими делами, вроде как воплощала мечты. Да, в свой двадцать один я завоевала-таки титул чемпиона в Формуле-1!       А там уж и Хрустальный Токио. М-да... но живем сейчас дружно, несмотря на то, что у нас за плечами: на грядущую вечность обещаемся отмечать нескончаемые двадцать три – здорово быть вечно молодой, хочу я сказать. Те же мышцы легче в форме поддерживать, организм – в тонусе, и болеть ничего не будет – чисто старчески. Круто, одним словом!       Я когда-нибудь научусь использовать лексику более взрослого человека? Как-никак, Хрустальный Токио уже восемь лет стоит, Хотару взрослая, Чибиуса успела родиться и подрасти, а я как застряла в двадцати годах минувших, так и продолжаю в них сидеть. Ну и что, что нашей с Мичиру дочери (она же Хотару) по внешнему возрасту столько же, сколько и нам?       Усаги, кстати, долго колебалась по поводу возведения Хрустального Токио: мучали ее мысли непростые, масштабного характера. И уже не так сильно она волновалась за нас с нашими мечтами (мы их все, не только я с Мичиру, упорно воплощали, да и от нее все по части зависело, ничего страшного), как боялась... банальной ответственности перед планетой всей. Указы там издавать, казнить/миловать, все в таком духе... но потом Мамору ее приобнял, договорился с ней о том, что делами займется он, как будущий король, а она, как королева, будет вышивать крестиком у окна – и Усаги моментально перестала сомневаться, а утром мы проснулись в мире обновленном. Так как-то.       Ну и им же [утром] новоиспеченная королева быстренько нас всех по «очень важному поводу» собрала. Усаги ходила в этом несуразном пышном белом платье, забавная такая, не привыкшая еще к тому, чего нат... сотворила, и объясняла нам, что, так как никакой опасности для мира не предвидится, мы можем смело гулять на все четыре стороны. Короче говоря, все пошли вон из дворца, но в обязательном порядке явиться в пятницу на девичник. На это Минако радостно воскликнула: «А стриптизеров пригласим?!» – и у нас с Мичиру появился повод не совать на это сборище свои носы.       Так на чем я...? А! Живем мы с Мичиру дружно, хотя иногда в сердцах и обзываем друг друга врединами – вот как я ее сейчас. Что мне делать вообще, если она сама напрашивается?! И вот пускай потом не говорит, что на самом деле это я первая вызвалась прям на получение такой вот характеристики. Неправда дикая! На самый крайний случай, обе хороши – и это мое последнее слово.       Хорошо... правда проблема одна есть: скучно.       Мы с Мичиру, когда получили эту самую мирную прекрасную жизнь, о которой так давно мечтали, мы это дело как себе представляли? По меньшей мере... весело там, чтобы не просто дом-работа-дом-телик-кровать, а с какими-нибудь выкрутасами, которые по жизни нас преследовали: привыкли. У нас же наслоилось одно на другое... любовь на долг, долг этот на жертвы, и смерти, и потери... одни страдания, в перерывах между которыми мы урывали сколько могли. Входя в гармоничную семейную жизнь, мы почему-то думали, что этот каждый час будет цениться примерно также. Неопытные были, зеленые, если разрешается так выразиться.       Так что спокойной жизни у нас почти десять лет, ругаться мы не думаем (зачем? Да ну его... отстрадали свое, хватит), но скучно чертовски: нет никакой изюминки. Не то, чтобы в наших отношениях, а конкретно в наших жизнях, все-таки по-своему раздельных. Я не исключаю, что это и может удерживать нас от каких-то стычек: нам же обеим скучно, и мы по мере возможности ищем каждая свой выход. А по вечерам действительно смотрим телек – дорогущий, мы каждые три месяца новый покупаем, последней модели. По причине, разумеется.       Я вообще подумываю, чем смогу заняться: впереди мало-нимало, тысяча лет благополучной жизни. Тысяча! Это ж даже подумать страшно! Что же я тысячу лет делать-то буду?! Аж головой об стенку тянет... допустим, сейчас я подумываю о том, чтобы создать свою марку автомобилей – спортивных, скоростных, таких, какие больше никто выпускать не будет. Раскрутка плюс там... наладить все. Лет десять... лучше двадцать, на это уйдет. А еще дальше? Могу стать тренером по боевым искусствам... освою чего мне не хватает, стану еще круче, чем есть. Затем, можно предположить, уйду в шахматы – спокойный спорт, и не вылезу из них, пока не завоюю титул гроссмейстера. Но на это же от силы лет сто уйдет, если повезет – сто пятьдесят. Короче, я решила: последним, если что, в списке ставлю балет – ненавидела его всю жизнь, но, когда всему научусь, пойду танцевать.       Кстати, о шахматах. Мы с Мичиру очень любим эту игру. По вечерам, если телек врубать неохота, я тащу из своей комнаты доску деревянную гладкую, расставляю фигуры из холодильника (у нас все фигуры шоколадные. Мичиру белыми играет, потому что я больше белый шоколад люблю), а потом... сплю. Серьезно. Просто... это я порывистая донельзя: сразу шагов на пять в голове чик-чик – и готово, а Мичиру, ей подумать нужно. Она посмотрит, как походила я, и начнет просчитывать все возможные ходы аж до конца игры – то есть до своей победы, и за это время (минут пятнадцать, не меньше) можно успеть вздремнуть.       Поэтому порой игра занимает у нас весь вечер. Хотару и Сецуна возвращаются домой, поздно, как обычно (Хотару со своей наукой возится, Сецуна – с домом моды Мейо), и Хотару нам такая, с нотками издевок: «Поужинайте, а то ведь в пылу игры опять голодными останетесь», – швыряя прямо на нашу (!) игру пакет с контейнерами из ресторана. Каждый раз его приходится ловить, как вратарь в футболе решающий мяч. Невыносимая девчонка! Как мы ее растили?..       Хотя с Мичиру с голоду не помрешь – это ведь она придумала такое излишество, как шоколадные фигуры. Одно плохо: пока Мичиру додумается, весь шоколад тает, начинает неприятно липнуть к пальцам... вредина она, в общем, и все дела! Никакой на нее нет управы.       С ней и спать невозможно – я заявляю. Спать в плане спать. Мичиру же во сне лягается, да так, что мало не покажется – удары-то я ей сама ставила, еще когда мы с Апостолами Смерти сражались. В смысле, профессионально чтобы: махать руками она и без меня умела, но делала это... не так, как можно было бы для большего эффекта. Это называется: научила на свою голову!       Ладно, я не злюсь на Мичиру за это, хотя посреди ночи просыпаться от того, что тебе заехали кулаком в глаз – не лучшее из ощущений, мною пройденных. Мичиру лишь... кошмары снятся наших прошлых сражений – она никак не может отпустить все это, ей кажется, что зло и битвы способно в любой момент вновь вернуться в нашу реальность. Ей Усаги повторяет, что такого не случится, каждый раз, как встречает. У нормальных людей по этикету: «Здрасте» – «Привет», а Усаги сталкивается с Мичиру и сразу ей в лоб: «Мичиру, никаких темных сил не предвидится. Привет, кстати».       Но Мичиру честно с этим сражается – именно чтобы победить себя и доказать своим внутренностям (тьфу ты, внутреннему миру!), что больше ничего страшного с нами не случится – можно скучать и наслаждаться блаженной скукой. Способ Мичиру выбрала крайне оригинальный: она любит гладить.       Хочу сказать, конечно, что любить что-то делать и успешно с этим справляться – разные вещи. Гладить Мичиру любит, только получается это у нее так плохо, что ей нельзя доверить ничего, кроме как погладить платок. Вот уж что сложно сжечь, забыв про утюг! Мичиру же не от чего-то там гладит: она за счет этого размеренного, рутинного даже процесса успокаивается, медленно себя убеждает в том, что все шикарно, медитирует в стиле домохозяйки – ей это помогает, пускай тогда хоть все платки в доме перегладит.       А платья свои (самые-самые-самые дорогие) Мичиру сдает в химчистку – ей их доверять нельзя, иначе без гардероба останется. Но если уж очень хочется... Мичиру берет самое нелюбимое, самое красивое платье и нещадно его гладит, да так старается, что в итоге я его через плечо тащу на помойку, потому что оставлять такой выглаженный позор с дыркой на груди дымящейся выше моих сил. Да и ее тоже.       Я же в нашем доме отвечаю за готовку. За приготовление обеда – обожаю это дело, оно развеивает вокруг меня рутину зеленую. Готовить – это на самом деле почти как в гонке, особенно если делать к столу сразу несколько блюд: ты должен следить за всем и сразу, контролировать ситуацию и непременно вырываться вперед, при условии того, что хочешь победить, а не бессовестно налажать. Есть повод подвигаться и побегать – кухня у нас тоже большая, так что мне это вполне подходит.       Такие вот мы с Мичиру немного разные.       Зато, когда мне везет созерцать Мичиру по утрам, у меня каждый раз поднимается настроение: это на улицу Мичиру выходит идеальной до иголочки, а дома она... обычная. По утрам у нее заспанное, чуть хмурое лицо, и волосы висят морскими водорослями (из-за цвета единственная ассоциация), а потом она три часа стоит у зеркала и создает себе свои любимые кудряшки, ну и... порой даже в бигуди ее приходится наблюдать. Красота так просто не дается – я уж давно это усвоила, правда Мичиру в чем угодно умудряется быть милой.

***

      От лица Мичиру       Харука, на себя посмотри! Значит, сначала она купила кучу горшков с этими орхидеями, потому что ей заняться нечем (в прямом смысле), затем она стала про них забывать, а теперь говорит мне, что я вредина, потому что залила ее цветы. Да... Сецуна о них больше заботилась последний месяц. Короче, сама такая. Вот.       Иногда я всерьез думаю, что это невыносимо... забавно. Цветочки жалко, согласна, я не такой изувер бесчувственный, но все же... они все равно были плохонькие, и, если я завтра пойду в магазин и куплю столько же новых горшков, никто не заметит подмены. Я знаю, знаю: купил – заботься, точно так же, как с живыми существами. Я честно себе обещаю, но я... забываю об этом.       В итоге несчастные орхидеи остаются в нашем доме никому ненужными. Может и хорошо, что я их залила.       Зато порой мне кажется, что кое в чем я наделала ужасных ошибок. К примеру, я создала свой симфонический оркестр, но... это такая морока, что я все чаще задумываюсь над тем, чтобы его распустить. Талантливый музыкант себе всегда работу найдет, а нас, хоть мы и востребованы, кем-нибудь да заменят, потому что нет таких коллективов, которые нельзя подменить. После этого, отходя от пыла, я думаю, чем тогда начну заниматься, мне становится страшно, что я умру в рутинной тоске, и оркестр продолжает жить.       Не смеяться. Не смеяться! У нас очень много денег. Я не шучу – их действительно очень-очень много. Опять пример: чтобы их потратить, мы пошли на безумное излишество – я уговорила Харуку опылить наши вертолеты золотом. Все (а у нас их в гараже двадцать три. Зачем? Деньги, которые есть в избытке, и не до такого доведут). У Усаги ее личный самолет опылен серебром – и он один. А мы... мы... не устаем богатеть. Мне порой жутко становится! Куда же больше?!       Эх, не смеяться, хоть это и звучит неразумно.       Нет, мы делаем много хорошего. И я, и Харука, мы вдвоем открыли раздельные фонды помощи бедным людям, и мы жертвуем действительно много (около ста миллионов долларов. В месяц), ну и, разумеется, следим за тем, чтобы все уходило по адресу, а не терялось у кого-то (Харука следит, у нее лучше получается). Да все равно окупается! Сецуна вот открыла дом моды – и тут же раскрутилась, она деньги едва считать успевает, это при том, что у ее работников самая высокая зарплата в Хрустальном Токио. У Хотару в лаборатории самое дорогое оборудование, оно стоит несколько миллиардов.       Деньги все равно не кончаются.       А Усаги еще нам доплачивать хотела – типа королевского содержания. Я ее полгода уламывала прекратить это, потому что мы своей большой семьей Внешних воинов единственные, кто от такого отказался (Усаги сперва и не верила нам, думала, мы жалеем ее казну. Ха!). Минако загребает все, что дают, себе на карточку, Ами в ее больнице всегда надо, у Рей там... они с Макото, в общем, найдут, куда вляпаться, так что им также не мешает эта ежемесячная сумма. А нам по глотку уже!       Я и сама смеялась первое время. Теперь – все.       Но, если не считать этого нюанса, из-за которого посвященные лица над нами смеются, у нас все хорошо. Я, например, всячески помогаю Сецуне с ее платьями (оркестр вот надоест до трясучки – я переключаюсь): она радуется почти как ребенок, что ее извечный пост закончился и теперь она может делать все, что заблагорассудится. Красивые у нее наброски, скажу ответственно... надо – вычурные, нет – простые, зато оригинальные. Я там по мелочи: могу на украшение навести мысль, могу где-то подсказать добавочный элемент, который создаст эффект завершения. Мне дел и с моим оркестром хватает.       Рисовать я перестала. Точнее, я все еще это делаю, но уже с куда меньшей... какое бы слово подошло? В общем, если раньше я рисовала быстро и точно, то теперь это для меня хобби: восьмой год рисую одну большущую картину, которую Усаги пообещала повесить в вестибюле своего дворца (а я подумаю после завершения: отдавать или нет?). И постепенно так... от призраков прошлого избавляюсь. Половина картины уже готова. У нее и сюжет о прошлом: все наши сражения со всеми врагами, воплощенные на одном холсте. Мне кажется, что, когда я закончу, смогу окончательно понять: больше ничего плохого с нами не случится.       Кхм... мрачноватая тема.       Попробую повеселее. Например, Харука по утрам (когда не спит и мы пересекаемся, а это случается, без ложной скромности, сравнительно часто) довольно милая, когда сидит и с видом консервативного англичанина вчитывается в газету со свежими новостями. Она знает все, что происходит в мире. Вообще. Таким образом развеивает собственную скуку: вокруг Харуки ведь всегда что-нибудь да происходило, и, погружаясь в новости, она немного свою рутину заполняет – в Хрустальном Токио есть чему случаться.       О! Сон – это отдельная тема. С Харукой, между прочим, спать в одной постели невозможно! Я не шучу. Несмотря на то, что у нас в спальнях не кровать, а плацдарм для игры в футбол, Харука каким-то чудом всякий раз умудряется разлечься на всей территории: руки-ноги разложу, значит... и лежит. А меня все время оттесняет к краю. И даже если я слажу и ложусь с другой стороны, Харука тут же двигается – и опять оставляет мне совсем немного места. Нормально, нет? Так что спать солдатиком вошло у меня в привычку. Жалуясь на то, что я лягаюсь, Харука «досыпает» по утрам, часиков так до десяти – ловит сонный кайф и никто ей не мешает.       Глупо, что мы до сих пор спим тогда вместе? Мне тоже порой так думалось. Только нас если на одну ночь по разным спальням развести – все, тут же холодно и неуютно как-то, поэтому мы спешим друг к другу вернуться: Харука – к моим ляганиям, а я – к ее вечно раскинутым рукам-ногам, от которых никуда не деться. Она еще бывает мне руку под подушку засовывает, когда обнимает за талию (есть такое) – и я сплю буквально на бруске! Неудобно, да... меня это только вначале раздражало, теперь я привыкла.       По вечерам мы с Харукой, если не играем в шахматы, смотрим телек – постоянно тратим деньги на новейшие модели и потом так... вдвоем в новых кнопочках разбираемся. Чего переключится, если сюда тыкнуть, сюда... Я читаю из инструкции, а Харука на практике проверяет. С телеком этим у нас есть свое правило: один раз смотрим то, что хочет Харука, а другой – выбираю я, чтобы никому не было обидно. Поэтому жанры в просмотре у нас примерно такие: мелодрама-триллер-комедия-триллер-мелодрама-комедия. Иногда я лежу у Харуки на коленях (под ее выбор), в другой раз – она у меня на плече спит. Хотя я несколько раз всерьез увлекалась этими триллерами, а Харука даже сопереживать начинала жизненной истории, разворачивающейся на экране.       А еще есть один забавный момент... еженедельные девичники, на которые Харука отказывается идти, если там все собираются устраивать оргии. Хотя... ходим мы туда часто и исключения не слишком редки. Дело в том, что за оргии, как правило, отвечает Минако, а у нее все просто: стриптизеры, алкоголь и громкая музыка. Если второе и третье еще ничего, то Мамору стриптизеров не любит жутко по той причине, что на них может чересчур насмотреться его Усаги – как оказалось, он способен быть собственником. В силу этих причин Харука иногда ворчит принципиально на него: был бы он другим – имелся бы у нас весомый довод там не появляться.       Ну да ладно – обычно на этих девичниках не так уж и ужасно.       Так что живем с Харукой мы хорошо...