long live the king

      Двум королям не поделить один трон.       Даже если трон выточен из отполированной, вылизанной временем кости, и ступени к нему щедро залиты бурым, и остальные слишком благоразумны, чтобы претендовать на него. Всё закончится грязью, отнюдь не достойной будущего правителя, и кровью, хлещущей наружу из глубоких ран, то нанесённых безупречным холодом лезвия, то попросту раскрытых впившимися в плоть зубами. Плевать. Нимуре-то его кровь не дорога. Нечего её, смешанную с болезнью, беречь. Пусть льётся бурными реками, если в этих самых реках захлебнутся и утонут наскучившие враги.       Фурута хочет увидеть конец, самый фееричный из возможных, и ничего больше. Умереть не страшно. Страшно умереть, не оставив после себя ничего.       Люди едва-едва помнят хорошее. Куда лучше в человеческую память врезаются трагедии (Канеки главный тому пример). Поэтому Нимура обещает себе — он свою трагедию, завёрнутую в красивую подарочную упаковку, продаст так дорого, что платить придётся всем.       Вы запомните меня на десятилетия.       У Канеки, что ни делай, куда больше шансов стать правителем. Он, как принц датский, насквозь пропитан горечью разочарований, отравлен полынным вкусом извечной дилеммы добра и зла, остающимся на губах после грубых и почти жестоких поцелуев. Тривиально. Но подданным, в силу их неосведомлённости, нужна романтическая фигура, стоящая в тени и выходящая на свет лишь в сверкающих золотом латах. Милосердный король. Благородный. Истинный.       Какая же ирония их всех ждёт, когда латы окажутся на деле жёстким панцирем сколопендры, смертоносной и отвратительной твари, вслепую ускользающей под землю, чтобы отрастить оторванные конечности.       Фурута чертовски любит такие шутки и такие метаморфозы. Извращённые и немного безумные. Только над ними можно смеяться достаточно долго и достаточно искренне, если за эталонную меру искренности брать желание вскрыть себе глотку. Голыми руками разодрать горло. Пальцами войти в мягкое, горячее, конвульсивно сжимающееся и пока что живое. Прелестно.       Нимуре иногда снится, как он разрывает Канеки на части. Вспарывает. Калечит. Без всякой спешки, медленно, давая себе драгоценнейшую возможность прочувствовать каждое мгновение. Бешеная регенерация неправильно собранного, швами наружу сшитого врачами тела позволила бы развлекаться подобным образом целую вечность. Снова и снова. Ямори был законченным садистом, но в отношении Канеки, которого боль делает лишь прекраснее, он подобрал прелестные методы.       Ещё и эта очаровательная привычка Сколопендры пожирать всё, что попадётся. Без разбора. Чужих. Своих.       Каннибал.       Проткни насквозь — зарастёт, затянется, и можно начинать заново.       Но Канеки пока что нужен. Без него грандиозное шоу не удастся. Нечего будет людям показать. Вот и приходится искать доступные аналоги.       Например, секс.       Нимура растягивает влажные губы в обманчиво ласковой улыбке и тянется к Канеки. Никаких резких движений. Кен к рукам не приучен. Напротив, он привык их избегать, зная, как недолговечно любое, даже самое условное единение, и как пусто потом там, где касались руки, которых уже нет.       До сих пор мягкосердечен. Даром что бронёй оброс и наизнанку вывернул собственные представления обо всём на свете. Тошно.       — Ка-не-ки.       Слогами. Роняя каждый. Словно по ступеням вниз. Словно в самую темноту спускаясь. Выписать своё имя на коже, чтобы по чужим ранам однажды восстановить одну неприглядную, но такую забавную историю. Вбить его гвоздём в затылок, чтобы вытащить оттуда всю эту бессмысленную чушь.       Канеки. Канеки. Канеки. Нам могло бы быть весело вместе. Если бы не твои друзья-отбросы, за которых ты так хочешь умереть. Если бы не твоё прошлое, которое ты не способен забыть.       Не сможешь идти. Поползёшь, точно сколопендра.       Некрасиво.       Нимура смеётся, как без пяти минут висельник, всходящий на эшафот и до конца ещё не верящий в вынесенный ему приговор, но уже решивший продемонстрировать палачам своё пренебрежение ко всему, что останется позади. Вроде бы несломленный. Вроде бы по-прежнему гордый.       А толку?       Казнь — дело обыкновенное. Толпа её забудет быстро. И вот почему без Канеки никак.       Канеки в чёрном. Канеки не смеётся. Не улыбается даже. Идеальный палач для Фуруты. Ему проиграть не позорно. Нужно лишь, чтобы возненавидел наконец-то и казнил без оглядки на свою давным-давно запятнанную, поддавшуюся разложению человечность.       Двое не могут занять один трон.        Двоим и не придётся.       Кровь, стекающая на пол, — кровь Нимуры.