Личное лето Боюаня

В городе стоит такая жара, что Боюаню иногда кажется, еще немного — и он расплавится. Майка прилипает к телу, по спине и груди катится пот. Кресло — горячее, клавиатура и мышка под пальцами — тоже. Даже если распахнуть настежь окно, не помогает, только хуже становится, шум города, запах, духота — проникают внутрь, заполняют спальню и не дают сосредоточиться. Спать невозможно, есть, пить что-то кроме ледяного чая, выходить на улицу — за гранью, даже играть сложно. За день комната нагревается, несмотря на плотно задернутые жалюзи, за ночь — не успевает остыть. Будто лето использует в битве с Боюанем исчезающие шаги: ни ответить, ни остановиться, только ждать и наблюдать, как ползет вниз шкала здоровья и терпения. У лета в руках зонт, на шее — красный шарф, и весь костюм его похож на чертову радугу, рядом с которой все другие кажутся блеклыми и скучными. У него приятный голос, протяжный выговор, а от смеха его у Боюаня по коже мурашки бегут. Лето курит где-то за тысячи километров, а Боюаню кажется, что в спальне пахнет табаком. У лета есть имя, даже не одно, десяток ников, куча прозвищ, врагов и поклонников — половина «Славы». А у Боюаня есть навязчивая идея, только усиливающаяся с каждой бессонной ночью. С каждой встречей с Е Сю в игре, с каждой усмешкой и курящим смайлом в личном чате. «Малыш Поток», — пишет Е Сю. — Ты отвлекаешься, — говорит Е Сю. Боюань пропускает мимо ушей его болтовню, иероглифы в сообщениях расплываются, становясь похожими на наскальные рисунки в одном из данжей 60 левела. Бла-бла-бла. Куча слов, каждое из которых падает камнем на дно пересохшей реки терпения Боюаня, поднимает пыль и ил. Ты отвлекаешься, ты там не перегрелся, надо было действовать быстрее, ты правда думаешь, что я на это поведусь, не тормози, не знает ли Ручей о каком-нибудь новом боссе, что-то давно их не было, давай с нами в данж, вот это хороший прием, неплохо-неплохо, не скучаешь? Боюань очень устал. Настолько, что в одну из самых жарких ночей не выдерживает. И на вопрос «что с тобой сегодня, малыш Поток?» набирает самый честный ответ из возможных: «Я люблю тебя». Они не в сражении, так что система позволяет беспрепятственно выйти из игры. Боюань вытаскивает карту аккаунта, выключает монитор и выдыхает, чувствуя, как размазывает от жары, от адреналина, от помутнения в собственных мозгах. Сползает на кресле вниз, откидывает голову на спинку и медленно дышит, стараясь унять сердцебиение. До него постепенно доходит, что он только что сделал. Боюань вздыхает и прикрывает глаза. Под веками вспыхивает зонт Тысячи Вероятностей, красный шарф, в ушах звенит грохот сражений, тихий смех и едва слышное чирканье зажигалки. Признание жгло язык и пальцы так давно и так сильно, что впору было испугаться. Боюань и испугался в первый раз, когда подумал это, глядя на всплывшее в чате «как дела, малыш Поток». Влюбляться в игре тупо, влюбляться в конкурентов — еще хуже, а влюбляться в богов про-сцены — настолько идиотизм, что даже смешно. Но почему-то собственные чувства к Е Сю кажутся естественными, почти нормальными. Это какая-то очень извращенная логика, от которой прямо-таки веет влиянием Е Сю. Настолько, что Боюань сразу верит — это должно было произойти рано или поздно. Слишком много эмоций с самого начала. Восхищения, замешанного на раздражении, желания наорать и врезать клавиатурой по голове, видеть, слышать, бежать без оглядки и везде натыкаться на Е Сю. Радость, злость, волнение — настолько сильное, что только опыт и мастерство позволяет пальцам не соскользнуть с мышки, а скиллам — наводиться точно. Боюань думал, что у него едет крыша, потом — что он долбанный псих. А потом — что вообще это неплохая идея: написать Е Сю в личку «я люблю тебя» и выйти в оффлайн, желательно на целую вечность. Сейчас идея кажется как минимум дурацкой. В горячем киселе, в который превратились мозги, мелькают мысли, как повернуть все в шутку. Вернуться в игру, написать что-нибудь вроде «купился, бог Е?». Карта аккаунта сама оказывается в руках, Боюань крутит ее, поставив на уголок. Один оборот, второй, третий. Из-за неплотно задвинутых жалюзи пробивается тонкий луч света от прожектора на соседнем здании. Отражается на карте и бьет по глазам. Боюань не хочет обращать все в шутку. Пусть Е Сю сам додумывает, сам решает, верить или нет. Все равно повлиять на него невозможно, убедить в чем-то — тоже. Только вбить немного совести, да и то Боюань не уверен, что получится, даже если расхерачить клавиатуру о его гениальную голову. Лучше сразу отдать ему все карты в руки — тогда есть шанс выйти с минимальными потерями. Это Боюань усвоил еще на десятом сервере. А еще пусть Е Сю помучается — хоть несколько секунд, — мелькает мстительная мысль. А следом за ней — что у бога Е миллионы поклонников, наверняка ему еще и не такое писали. Ревность прожигает насквозь так, что в груди становится больно. Боюань сжимает майку в кулаке, давит на то место, где стучит сердце. Дышит — коротко и мелко. Успокоиться никак не получается. Хочется схватить Е Сю за плечи, притянуть к себе и, глядя в его бесстыжие глаза, проорать, чтоб никому больше не смел портить нервы так, как Боюаню. Чтоб никого не преследовал, не использовал, не тащил к себе в гильдию на шпионском аккаунте, не отпускал с поля боя, чтобы потом добить, не спрашивал «скучал, малыш Поток?» таким тоном, будто бы хотел услышать честный ответ. Чтобы поверил в его признание, запомнил, ответил. Надо сходить в душ и лечь. Отойти подальше от компьютера, закрыть глаза и уснуть, пока тело еще не согрелось после холодной воды. Утром снова будет жарко, снова будет игра, данжи, сражения. Утром переполняющие Боюаня сейчас эмоции утихнут. Будет проще. Легче. Ничего хорошего не происходит после двух часов ночи, особенно, когда жара плавит мозги, чувства зашкаливают и ты идешь у них на поводу. В такое время можно запросто остаться в чужой гильдии раскрытым шпионом и согласиться нянчить нубов, забив на работу. В одиночку напасть на команду, разбивающую десятки элитных отрядов великих гильдий. Или признаться в любви самому бессовестному засранцу Славы. А потом вернуться в игру и сказать ему, что нихрена, Боюань не пошутил. Пусть теперь живет с этим знанием в своей мудацкой голове. От всего этого наутро будет стыдно. Но до утра еще так далеко. План не заходить в «Славу» вечность рушится на глазах. Боюань поднимается с кресла. Хотя бы полчаса он должен продержаться, мужик он или где. В холодильнике в гильдейской кухне закончился холодный чай, лед — тоже. Залитая кем-то недавно в форму вода еще не успела замерзнуть. Приходится спуститься к исследовательскому отделу, у них есть автомат с напитками — но и там почти пусто. Еще с вечера, говорит один из ребят, они звонили уже в службу доставки, завтра заполнят. Они болтают еще какое-то время, в основном о погоде. Сейчас все говорят о погоде, даже больше, чем об игре. Такого лета не было уже давно, власти предупреждают об опасности тепловых ударов, больницы переполнены, кондиционеры отказывают, цены на вентиляторы взлетели в разы. Ребята из техотдела нервничают и дергаются. В клубе, где несколько этажей компьютерных залов, серверов и прочей техники, требующей охлаждения, такая погода с каждым днем приближает катастрофу. В жилой части давно отключили кондиционеры. Ругаются и ноют все: от команды до тренировочного лагеря, только Ичунь молчит. От жары он даже за пределами игры разговаривает односложно и в основном жестами. Боюаню было бы смешно, если бы он сам не думал постоянно, что вот-вот растает. Боюань выбирает в автомате фанту, теплая апельсиновая сладость оседает во рту, и от этого становится еще жарче. Придется, наверное, выйти на улицу: на углу около парка есть круглосуточный киоск. От мыслей о том, чтобы оказаться за пределами здания, почувствовать под ногами еще не остывший асфальт, кажется, что все внутри вскипает. Но все лучше, чем возвращаться в комнату и оставаться один на один с компьютером и собственным признанием. На улице пахнет специями из ближайшего ресторана, бензином и табачным дымом. Боюань втягивает горячий воздух и быстро шагает в сторону парка. Там дышать становится чуть легче, запах высохшей травы и деревьев успокаивает. Боюань покупает себе чай — холодный настолько, что пальцы прилипают к металлу банки. Глотает, с наслаждением чувствуя, как прокатывается по горлу ледяная влага. Жить становится чуть легче, и он решает, что можно немного пройтись. Дорожка ложится под ноги, земля приятно шуршит в такт его шагов. Боюань не замечает, сколько прошло времени, телефон он с собой не взял, только кредитку. В голове прочищается; сомнения, смущение и чувство собственной глупости притупляются; Боюань нарезает круги по парку до тех пор, пока ему не становится снова жарко. Тело кажется липким, накатывает усталость, и Боюань все-таки поворачивает обратно. В комнате по-прежнему душно и темно. Карта аккаунта светлым пятном выделяется на столе, но Боюань к ней даже не прикасается. Кажется, дотронься — и засосет обратно в сомнения. Он скидывает с себя влажную от пота майку, включает свет в ванной и шагает под душ. Душ не освежает: даже если выкрутить смеситель на максимально холодную, все равно идет теплая вода. Трубы слишком сильно нагреваются за день и остыть даже к середине ночи не успевают. Боюань выходит из кабины, не вытираясь. Шлепает мокрыми ногами по полу ванной, оставляя следы на кафеле. Из зеркала на него смотрит растрепанное отражение, с волос течет, ресницы слиплись, на коже быстро высыхают капли воды. Боюань падает на постель, закрывает глаза и вырубается. Сон, тяжелый, мутный, затягивает, словно болотные монстры. Не дает выбраться на поверхность и глотнуть воздуха. Еще немного — и Боюань в нем утонет. Болото сменяется на озеро Тысячи Волн. Монстры — на Мрачного Лорда, который точными атаками убивает засранцев из Травы. Боюань уже не хочет всплывать, хочет быть рядом, смотреть на него, говорить ему всю долбаную правду. Вода содрогается от стука, поверхность все ближе, она колеблется, будто бы по ней непрерывно стреляют. Боюань зажмуривается, выныривает — и просыпается с бешено колотящимся сердцем. Простыня под спиной вся мокрая: то ли от пота, то ли от воды. Волосы все еще влажные. Голова кружится. Стук раздается снова — уже в реальности. Боюань с трудом находит спортивные шорты, натягивает их на голое тело, тащится к двери. Его пошатывает, так что приходится опереться на стену в коридоре, когда он открывает. Он едва не падает в коридор, потому что на пороге стоит Е Сю. Хмурый, невыспавшийся, взъерошенный. Смотрит в самую душу, и Боюань понимает, что, наверное, все еще спит. Именно поэтому он спокойно впускает Е Сю к себе, не спрашивая даже, как он попал в клубное здание, как оказался в другом городе, и что вообще, нахрен, происходит. Боюань думал, что Е Сю будет осматриваться, тыкать пальцами в старые плакаты на стенах и книги на полках. Пройдет к компьютеру и включит «Славу», как ни в чем не бывало. Вместо этого Е Сю прислоняется к столу, скрестив руки на груди, и смотрит только на Боюаня, который все еще стоит, держась за стену в коридоре. Хочется что-то сказать, но слова не идут с языка. Собственный голос не слушается, и это нормально — во сне. Жарко. От взгляда Е Сю — еще жарче. Боюань думает, что раз уж он спит, то неплохо бы освежиться, может, тогда этот сон сменится на что-то другое, более приятное и не связанное с Е Сю. Он идет в ванную, умывается — голова перестает кружиться, вязкий туман в мозгах немного отпускает. Когда Боюань возвращается — Е Сю все еще в комнате. Ну ладно, может, если его игнорировать, то он просто исчезнет? В игре такое ни разу не срабатывало, но это же сон Боюаня, должен же у него быть хоть какой-то контроль. Е Сю перехватывает его на полпути к кровати. Горячие пальцы сжимаются на локте. Боюань удивленно смотрит на них. — Так и будешь молчать? — спрашивает Е Сю, отпуская его. — Не люблю разговаривать во сне, — хрипло говорит Боюань. Хочется пить. Он тянется к недопитой фанте позади Е Сю, почти прижимаясь к нему и чувствуя исходящее от него тепло, запах сигарет, пота, жары. Е Сю смеется. Звук ярче, чем в наушниках, ближе. — Надо же, малыш Поток, я тебя недооценил. Сначала ты признаешься мне в любви, потом игнорируешь меня в игре, а теперь — и в жизни. Еще и считаешь, что все это сон. Как это бессовестно с твоей стороны! Если ты сейчас ляжешь спать, то я решу, что зря приехал. Боюань моргает. Это его сейчас в его же сне подсознание в лице Е Сю обвиняет в бессовестности? — Ты не офигел ли? — интересуется Боюань. — Ну, вообще офигел, конечно… Нельзя же так сразу и прямо. Хотя это очень в твоем духе, ты такой честный, что даже я иногда удивляюсь. Мне это в тебе нравится. — Даже ты? — Особенно я. Давно тебе говорил, мы — честные люди — должны держаться вместе. — Да какой из тебя честный человек! — Боюань даже во сне возмущается. — Ты же самый бессовестный из игроков на всех серверах! — Звучишь как старина Вэй, он вам всем здесь инструкции оставил перед уходом? — Что? Е Сю вдруг придвигается ближе. — Если бы я был настолько бессовестным, то я бы не остановился ни перед чем, чтобы заполучить тебя себе. Что за херня? Почему она так нравится Боюаню? Почему воображение подкидывает такие фантазии? Надо немедленно проснуться, иначе придется опять начинать утро с дрочки на сны про Е Сю. Стоп. А вдруг это не сон? — Ударь меня, — говорит Боюань. Голос сел от волнения. Потому что если это не сон, то… блядь. У Боюаня даже слов не находится. Е Сю понимающе усмехается. — Лучше я сделаю вот так. — Он проводит ладонью по щеке Боюаня вверх, откидывает со лба челку, зарывается во влажные спутанные волосы. Тянет его к себе и осторожно прикасается губами к губам. Если это сон, то лучше бы ему никогда не заканчиваться. Боюань вздрагивает, судорожно вздыхает и отвечает на поцелуй. Прижимается к Е Сю, наплевав на то, что жарко, что они сразу прилипают друг к другу кожей, приклеиваются и вплавляются друг в друга. Это даже хорошо. Это охренительно, и Боюань готов стоять так вечно. Целовать Е Сю, чувствуя на губах вкус табака и кофе, вдыхая его запах. У Боюаня встает, шорты ничего не скрывают, и Е Сю одобрительно хмыкает, подаваясь бедрами — и Боюань чувствует, что у него тоже стоит. Голова снова кружится, но теперь в ней звонко и пусто от возбуждения. Желание пронизывает все тело молниями. Каждое прикосновение Е Сю обжигает. Боюань плывет, трется о Е Сю, гладит его по спине. Не отдавая себе отчета в том, что делает, тянет вверх его футболку, прижимается губами к соленой коже на ключицах. Целует, впитывая дрожь Е Сю и его тихие стоны. Накрывает ладонью член через джинсы. Так горячо и так мало. Боюань расстегивает его ширинку, разводит ткань в стороны, приспускает трусы. Пальцы Е Сю пробираются под его шорты, сжимают задницу, и Е Сю стонет уже громче. Шепчет ему в ухо: — Ты с ума меня свести решил? Сначала признание, потом стоишь на пороге сонный, растрепанный, охрененный. Теперь еще и вот это все? Я же не выдержу. Его слова расплавляют мозг почище летней жары. Его ласки, его ладонь на заднице Боюаня, то, как Е Сю выгибается, подставляясь под поцелуи, толкается в его кулак, смотрит — абсолютно поплывшим взглядом. У Боюаня от этого совсем вышибает пробки. Он с трудом сосредотачивается, чтобы пробормотать: — Все из-за тебя. — Блядь, — ясно и четко говорит Е Сю, а потом его словно срывает. Он вдруг оказывается везде. Целует Боюаня, тянет вниз шорты, обхватывает пальцами член, оглаживает уже скользкую от смазки головку. Шепчет бессвязно, но Боюань запоминает каждое слово. Как Е Сю не может от него оторваться, не может перестать его задевать, не умеет останавливаться рядом с ним, как узнает его под твинками, как ловит его реакции и наслаждается общением, как ему нравится, когда Боюань злится на него, как он влюбился впервые за десять лет игры в «Славу». Как его ведет от голоса Боюаня и его смеха. Как его заводит, что он снится Боюаню. «Кто бы говорил», — хочет сказать Боюань, но не может. Слова не идут с языка, в голове — каша. Подступающий оргазм лишает последних способностей к рассуждению. Удовольствие пульсирует во всем теле, накатывает волнами, теплыми, яркими. Во сне можно все, правда же? — Я люблю тебя, — с трудом выдыхает Боюань и выплескивается в ладонь Е Сю. — Блядь, — стонет Е Сю ему в губы. Дрожит, кончая, дышит прерывисто, шепчет «я люблю тебя» и вжимает Боюаня в себя. Боюань просыпается окончательно. В голове стучит паника, посторгазменная нега перетекает в ужас от собственной глупости, от последствий, от понимания, что все было по-настоящему. Е Сю держит крепко, не отпускает. И Боюаня накрывает новой волной, уже не ужаса, а осознания — Е Сю здесь не для того, чтобы его послать. Счастье сметает все страхи и панику, затапливает с головой, будто бы они снова на озере Тысячи Волн, и Боюань точно знает — сегодня он не умрет. И, судя по всему, завтра пожалеет, что не умер сегодня, потому что Е Сю теперь не отстанет. А Боюань — не отступит. — С добрым утром, малыш Поток, — говорит Е Сю. — Где у вас здесь можно покурить? Боюань усмехается ему в шею. — Кури прямо так, датчик дыма перегрелся. Е Сю нашаривает в кармане зажигалку и сигареты, комнату заполняет резкий запах табака. Боюань отстраняется, смотрит на него — еще более растрепанного, с раскрасневшимися щеками, искусанными губами, наглым взглядом. — Если бы ты оказался сном, я бы тебя убил, — говорит Боюань. Е Сю на это только усмехается. Личное лето Боюаня жадное, нахальное и совершенно бессовестное. Курит — не в сотнях километров, а на расстоянии вытянутой руки. Стоит у стола в комнате Боюаня в одних только расстегнутых джинсах, перепачканных их спермой. Смотрит так, что хочется ему то ли врезать — сразу, на всякий случай, прежде чем начнет говорить, то ли поцеловать — просто потому что можно. Потому что нужно. Потому что не только Боюань совершает глупости после двух часов ночи. Некоторые покупают билет и срываются в другой город, получив в личном сообщении признание в любви. Личное лето Боюаня согревает его изнутри и снаружи, и от этого жара — охренительно хорошо.