Amore

- Габри, это опасно, к тому же достаточно больно, - Данте погладил валета, лежавшего на нем, по щеке, заглядывая внутрь его чудесных глубоких глаз и пытаясь отыскать там хоть искру сомнения. Он несколько испугался, не найдя её там, но взамен обрёл некоторое беспокойство. Чёрные глаза его валета светились решительностью и любовью. Поцеловав короля в лоб, Габриэль тихо, но уверено ответил ему: - Можешь предостерегать как угодно - я знаю, ты делаешь это из-за того, что слишком волнуешься. Но Данте - я хочу этого, я доверяюсь тебе, потому что знаю - ты всегда будешь аккуратен. Голос Первого звучал так приятно, так доверчиво, но вместе с тем в нём звучали убеждение смелость.       Данте всегда был полон трепета в отношении своего валета, и пусть он долгое время скрывал это, как от братьев, так и от себя самого, чуткому и внимательному Габриэлю все было сразу понятно. Валет, оказывается, чувствовал то же самое, и сам признался своему королю, наедине, вполголоса, но с такой нежностью, какую Данте никогда не видел. Они тогда же впервые и поцеловались - робко, неумело, немного даже нетерпеливо и кусаче, но оно того определённо стоило. С их обоюдного признания прошло уже несколько лет и всё это время за спинами братьев они тайно встречались, чтобы побыть вдвоём. Тайно - лишь из-за боязни чужого осуждения, непонимания и - хуже того - непризнания. Их не могли разлучить, но саму чистую и светлую идею их союза, то, на чем она держалась - любовь - могли изранить, истоптать и осквернить чужие грязные слова, пошлые мысли и бесконечное количество колкостей. Если же поначалу к такой скрытности Габриэль примирился, то спустя время он даже начал побуждать Данте к объявлению об их связи остальным, устав от вечных недомолвок, а, следовательно, и непрочности их отношений. Они не могли надолго задерживаться друг у друга, они не могли беседовать всласть, не могли позволять на собраниях влюблённые взгляды друг на друга. Габриэля всё это ранило изнутри, но он стоически молчал, отчаянно желая сохранить как можно дольше их любящие прикосновения, взгляды и слова.       Сегодня же терпение его, пусть воистину и ангельское, но истекло. Всему был предел - его чувствам тоже. И чтобы проверить Данте и себя не только на прочность, но и на доверие, чтобы выйти на новую ступень, открыть новую главу их отношений, Габриэль хотел, чтобы их связь, до этого духовная, стала теперь ещё и телесной. Ведь в подобных ласках не было ничего порочного - для чувствующих и любящих людей они были так же естественны, как и дыхание. Данте же, исполненный смутного страха причинить боль валету, в его убеждениях сомневался. - Почему ты так веришь мне, Габриэль? - Потому, что я знаю тебя от кончиков пят до самой макушки. Ты никогда не будешь грубым со мной. Ты никогда не заставишь меня плакать от горя, обиды и боли. Ты всегда можешь направить, подсказать, ты можешь меня поддержать и я, зная это, живу ещё счастливее, чем жил до этого, лишь призрачно догадываясь о твоих чувствах. Прошу, пожалуйста, Данте, - валет коснулся губами его щеки, прижимаясь ближе, - Неужели я недостаточно... Король вздрогнул, догадываясь о дальнейших словах валета. Габриэль прямо сейчас ставил под сомнение свою неоспоримую важность в его жизни, а это уже говорило Данте невероятно многое. Он и сам задумывался иногда о пользе и важности физической близости в отношениях, но никогда не ждал подобного шага со стороны своего валета, опасаясь спугнуть его самой пошлостью этой мысли. - Нет, нет, Габри, всё совсем не так! - Данте заключил его в свои крепкие объятия, - Я совершенно не это имею в виду! Ты дорог мне, но совершенно не представляешь, как эта близость бывает неприятна. Я не хочу, не могу изувечить тебя, тем более изнутри. - А ты никогда этого и не сделаешь, мой король, - Габриэль зашептал взволнованно, - Я обещаю, я не стану плакать, ведь это совершенно не больно, Данте. Если это ты, то никогда не будет больно. Бубновый король был определённо сражён этими словами. На Габриэля не действовали предостережения - он был полон любви, уверенности, смел, что даже становилось страшно от подобного доверия. Путь назад был в точности невозможен, он исчез именно в этот самый момент, когда валет, освободившись от объятий, потянул Данте на себя, увлекая на еле-слышно шелестевшую зеленую траву.       Их обоих окружали высокие скалистые утёсы, покрытые лёгкой зеленоватой пеленой мха и возвышавшиеся, кажется, до самого вечернего неба. По нему плыли медленно и лениво большие розоватые облака - они были пронизаны яркими лучами заходящего солнца, тёплый южный ветер лишь мимолётно доносил сладкий аромат вереска и полевых цветов, уносясь куда-то в бесконечные туманные дали багровых гор и завывая внутри глубоких ущелий. Сукхаватти воистину прекрасно в самом начале лета, а воздух здесь пропитан святой благодатной молитвой его паломников и мягким дурманом ритуальных благовоний. Король колебался секунду, может три, а затем опустился ниже, одаривая Габриэль глубоким нежным поцелуем. Валет зарылся пальцами в огненную копну волос, тихо постанывая от жарких прикосновений больших мозолистых рук, проникших ему под одежду. Данте всегда был тёплым, оттого ли это, что в нем горела энергия самого генератора вероятности или оттого, что он всегда горел своей необъятной душою - Габриэль больше был склонен верить во второе. Сейчас же любимый король излучал сильный жар, но не такой, от которого больно, от которого задыхаешься - нет. Данте был полон желания и смущения, смятения и решительности, которые все вместе мешались и кипели внутри него. Габриэль тоже был весь горячий, как в лихорадке - в его душе несомненно велась борьба, такая, какую он нашелся сравнить лишь с бурей. Король чувствовал это, боясь оступиться, ошибиться, ранить, но ответом на его ласки были лишь смущённые счастливые вздохи вперемешку с тихим постаныванием и редкими всхлипами. Габриэль целовал его шею, успокаивающе гладил его спину, благодаря и тихо прося не останавливаться. Было так нестерпимо хорошо, и пусть Габриэль наперёд знал, что боль от проникновения будет весьма сильной, он приободрялся мыслью, что именно Данте и никто другой на свете не увидит его первых подобных слёз и не заберёт нечто столь дорогое, как девственность. Его король был именно тем, кому Габриэль хотел отдать её, отдать всего себя до того самого времени, как их не разделит смерть. И Данте внимал этому отчаянному любящему порыву валета, отвечая с той же пылкостью и страстью.       Где-то вдалеке над ними сорвалась с небес маленькая звезда и, падая, она оставляла яркий светлый росчерк на глубокой синеве ночного неба.