***
Проснувшись рано утром, Йо еле поднялся на ноги, потирая саднящие ребра. Драка вновь затянулась на всю ночь, а он, видимо, вырубился от последнего удара, совершенно не помня, было ли что дальше. Разбросанные вещи, разбитая посуда и кровь, запекшаяся кровь не только на руках, но и стенах. Шаг — боль по всему телу, впрочем, как и малейший вдох, дающийся с огромным трудом. Йо понимал, что они опять сорвались, совершенно не желая слушать друг друга и именно перед очередным Обоном . Все повторяется опять и опять. Недомолвки, подозрения и угрозы ухода, делающие больно из раза в раз. Но… Дойдя до кухни, Йо опешил, видя сидящего за чистым столом брата, медленно потягивающего кофе. На носу его очки, которые, он четко помнил, что разбил, когда падал на пол в третий раз. Отглаженная белоснежная рубаха и черные брюки, подчеркивающие стройные ноги бога. Длинные волосы-змеи собранны в высокий хвост, но пара выбившихся прядей все равно падала на глаза, добавляя образу больше шарма. — Вы очнулись? — Йо не узнал голоса брата. У Хао в голосе всегда был сарказм, губы расширялись в ухмылке, а в глазах игриво танцевали огни. Этот человек же сдержанно говорил, манера речи спокойная и убаюкивающая, как бы дающая понять, что все хорошо. — Выглядишь отлично, Аники. — Аники? Вскинув бровь, Хао поставил чашку на стол, взглядом приглашая Йо сесть напротив. — Боюсь, вы меня с кем-то путаете, юноша. Вы вчера оказались возле моего порога раненный, ругались на кого-то, а затем отключились, не успев представиться. — Это не смешно, прекрати. — Давайте кое-что проясним, — отодвинувшись на стуле, Хао закинул ногу на ногу и, скрестив руки на груди, исподлобья смотрел на Йо. — Вы, молодой человек, находитесь в моем доме. Потому прошу следить за языком, отрезать ведь могу. Йо, успев дойти до стула, почти упал на него, не понимая слов близнеца. Его взгляд бегал по брату, затем по кухне и выходу в комнату, который, на его глазах изменился: пятна крови исчезли вместе с осколками, а битая мебель встала на свои места. — Так-то лучше, — ухмыльнувшись, Хао облизнул уголки губ, слизывая остатки горького кофе. — Представитесь? — Аники, скажи, что ты просто шутишь? Ну да, виноват я, что задержался и забыл принести фонарики. А еще твое кимоно не починил, но это не значит, что нужно так мстить. Хао тяжело вздохнул, взглядом окидывая гостя и подмечая для себя какие-то схожие с ним черты. — Асакура. Асакура Хао — Ты не помнишь моего имени, Хао? — Йо обреченно вздохнул, ложась головой на стол. Все тело ныло, а глаза предательски щипало. Не такого ожидал он от брата, совсем не такого. Йо думал, что они как всегда помирятся, уединившись в обители, но сейчас. Судорожно опомнившись, Асакура младший начал шарить больной рукой по карманам шорт. — Пропала… — Потеряли что-то? Йо лишь кивнул, сжимая руку в кулак. — Нужно обработать ваши раны, пойдем. Поднявшись, Хао осторожно помог Йо подняться, замечая появившуюся пустоту в глазах. Словно податливая кукла, Йо позволил себя довести до ванной, а затем усадить на белоснежный бортик ванны. Спиртовая ватка обжигала открытые раны, мерзко шипела кровь, а разодранная в клочья рубашка полетела на пол, оголяя накаченное тело. Прикосновение прохладных пальцев к разгоряченной коже заставили вздрогнуть и перевести взгляд на Хао, сосредоточенно изучающего ребра Йо. — Ты ведешь себя так, словно ты врач какой-то. — Травматолог и терапевт в одном лице, — хмыкнув, Хао присел на корточки, ощупывая приятную кожу и косо поглядывая на гостя. — Йо. — Куда лучше, малыш. Расскажешь, что с тобой стало и как ты смог забраться в такую глушь? — Поссорился с дорогим человеком в праздник. — Девушка долго ждала? Какая досада. — Не девушка, брат. Куда дороже и роднее. Аники… Промолчав, Хао забинтовал руки и ребра Йо, стараясь почти не касаться его тела, чтобы не ощущать приятную теплоту, разливающуюся где-то глубоко внутри. В ванной воцарилась тишина, и лишь судорожные вздохи Йо нарушали ее, заставляя Хао смотреть на него. — Почему ты называешь меня Аники? — Потому что ты — мой брат, Хао. Хватит играть со мной в эти игры, я понимаю свою вину и признаю! Хватит! Подорвавшись, Йо дернулся вперед, но резкая боль заставила отступиться. Сильные руки крепко прижали к себе, заставляя голой кожей ощущать гладкость шелка. По инерции уткнувшись носом в шею, Йо крепко обнял Хао, заставляя того напрячься. Дыхание участилось, а сердце, словно вот-вот выпрыгнуло бы наружу, не мешаясь, грудная клетка. — Малыш, это все конечно приятно, но ты не мог бы отпустить меня, пока на твоем милом теле не появилось еще парочку ссадин? — Ты помнишь, как мы праздновали наш первый Обон? Ты тогда сидел за столом и, прикусывая язык, смотрел, как я вырезаю и клею первые фонарики. Еще смеялся над тем, что большая часть бумаги осталась в моих волосах. А записки? Помнишь? Ты тогда так удивился, когда я благодарил твою маму. Хао, почти не дыша, слушал Йо, косо смотря на его затылок и вдыхая стойкий травяной аромат, прямо точь в точь, как его шампуни. И было что-то в его словах, что заставляло сердце останавливаться на миг, но. Оттолкнув гостя, Хао вышел из ванной, громко хлопая дверью. На глазах впервые выступили слезы. И не было их, когда они дрались, избивая друг друга до полусмерти, когда засыпали в разных комнатах, но просыпались в одной. А сейчас. Пронеслась вся совместная жизнь перед глазами, как цветная кинолента. Пришло осознание собственной глупости и безысходности. Сам упустил все. Из ванной Йо вышел медленно, смотря себе под ноги. Тишина в гостинице напоминало время, когда он был один, прям как сейчас. Нет любящего брата, прекрасного друга и восхитительного любовника, с которым ночи — подобны дикому танцу. Из воздуха почти исчез запах корицы, которую так любил добавлять бог во все, что только возможно. Не мельтешит алый подол его кимоно, не раздается редкий звон колокольчиков, которые Хао вплетал последнее время. Стена, на которую они часто смотрели, больше не заполнена фото, лишь грамоты с родным именем. Лишь он, как было и раньше. Хао один. Асакура стоял на балконе, смотря вдаль и вспоминая слова, произнесенные гостем. Голос Йо дрожал, когда вылетало из уст его имя, а руки крепко сжимали одежду, словно боясь отпустить и потерять все в один миг. Идентичные черты лица, тот же голос, но без язвительных ноток, лишь сладость. Такая терпкая, прилипающая к зубам, но до боли приятная. Хао слышал, как к нему приближаются. — Обон и Канто я всегда считал обычными праздниками, где дети могли порезвиться, а взрослые вдоволь отдохнуть. Пациенты в эти дни всегда возбуждены и нарядны, от многих так и разит алкоголем. Знаешь, Йо, услышав твой восхитительный монолог, я задумался, что было бы, если у меня был бы брат. Йо напрягся, встав позади Хао, и внимательно слушал его, улавливая каждое изменение в голосе. — Уверен, он выглядел так же, как ты. Всегда извинялся передо мной, даже если я был не прав. Все праздники по его инициативе, особенно такие, как дань предкам. Мой брат ценил бы их куда лучше, чем делаю я. Мой отец не горел ярым желанием, чтобы я появился, а мама, к сожалению, слишком рано ушла. Знаешь, Йо, она была такая красивая, а ее голос, словно твой, убаюкивает и защищает. Хао повернулся к Йо, смотрящему в глаза. Тихий шепот для Йо оказался слишком громким: — Откуда ты взялся? Простая фраза, простой вопрос, но нет ответа, нет мыслей, совсем ничего. Лишь дикое желание обнять, уткнуться в грудь и просто вдыхать его запах. — Можешь не отвечать, малыш, — хмыкнув, Хао растрепал и так взъерошенные волосы Йо и улыбнулся уголками губ. — Сегодня Обон. Тебе есть, что сказать предкам? Йо лишь кивнул и отошел, позволяя Хао войти в дом. Кто был его матерью и отцом? Почему… Почему он опять один в этом огромном доме, раздражающим даже Йо своей тишиной. Асакура сел за стол, подпирая щеку кулаком. Пальцы свободной руки поглаживали скатерть. Хао думал. Река была спокойной, а воздух таким свежим, что Йо невольно вдохнул, совершенно забыв о боли в ребрах. В руках два фонарика, совершенно простых, сделанных наспех, но почему-то эти две бумажки приносили столько радости, позволяя Хао язвить. — Как ребенок светишься, малыш. — На себя посмотри, в кимоно переоделся ведь, — Хао фыркнул, поправляя алое кимоно, съезжающее с его плеч. Йо улыбался, смотря на брата так, как всегда. Это его Хао. — Решил подыграть ребенку, проблем-то. — Мы одногодки, Хао. Показав Хао язык, Йо ускорился и, присев на холодную землю положил рядом с собой фонарики. Все так, как в первый раз. Река мирно встретила их, изредка обдавая маленькими прохладными каплями голые руки. Выпирающие камни совсем не мешали потоку воды. Хао ворчал, путаясь в столь длинном подоле. — Кто такое носит? Невозможно ведь! — Аники… — Что? — Аники всегда носил это кимоно, — Йо тепло улыбнулся, поднимая голову вверх. — Его подол всегда как лужица крови, а ткань настолько приятная, что с огромным удовольствием было прикасаться к ней любой частью тела. Его волосы на фоне кимоно были подобны змеям. Стройные ноги выглядывали, когда Хао немного шире делал шаг, а тонкие пальцы крепко сжимали рукава всякий раз, когда он злился. — Теска, стало быть? Присев рядом с Йо, Хао взял в руки один фонарик, крепко держа его. — Хао. — Мм? — Почему человек может забыть все? — Как врач или человек? Если как врач, то, могу сказать, что человек мог устроить в голове барьер, забив за него все плохое. Как человек. Знаешь, Йо, всем, даже самым суровым людям может быть больно. Забывая все — они бегут. Трусливо бегут от проблем, дабы не разбираться в них. — Мой брат не мог поступить со мной так! — Отдай дань предкам, малыш, — опустив фонарик в воду, Хао ненадолго прикрыл глаза, что-то шепча себе под нос. — Мне раньше везло. Я мог отдать дань предку, сделав тому рано утром завтрак, а затем уйти на работу, забыв того поцеловать. Мог подарить свое тело, неважно для чего, лишь бы он был счастлив. — Звучит не очень, если честно. — А ведь тебе нравилось, Аники. Хмыкнув, Хао поднял голову вверх, смотря на малиново-синее небо. Теплый ветер ласкал пылающие щеки, немного трезвя ум. — С праздником тебя, малыш Йо. — Что? — переведя на Хао взгляд, Йо склонил голову, вбок смотря, как на его лице появляется улыбка. — С Обоном, разве не надо так говорить? — опустив голову, Хао вздрогнул, видя слезы, идущие по щекам гостя. — Ты чего? — Угу, с праздником тебя, Хао. Я понял.***
Легкое касание заставило вздрогнуть и резко подняться, отчего по телу прошелся ток. Голова болела, а во рту чувствовался вкус крови. — Не дергайся, Йо. Вздрогнув, Йо замер, слыша знакомый голос и чувствуя теплое и бережное касание в области головы и ребер. — Не рассчитал силы, ребра и сотрясение. Йо, мне. — Аники? Скажи, что это ты, прошу. — Я, Йо, я здесь. Взяв брата за руку, Хао лег рядом и крепко обнял близнеца со спины. Долго по разрушенной гостиной еще гулял шепот и мольбы о прощении, звуки тихих поцелуев и капли слез, разбивающихся о деревянный пол. Избитые тела содрогались от малейшего движения, но ничего не мешало просить прощения у того, кто так дорог сейчас. Что было бы, если он забыл меня? Знаете, я бы умер в тот же миг, потеряв какой-либо смысл собственной жизни. Исчезла путеводная звезда, освещающая путь изо дня в день. Слова, вскользь произнесенные в священный праздник, сыграли злую шутку, пока не пришло осознание. Горький привкус кофе до сих пор остался на небе, а слова другого брата отдаются эхом в сознании, заставляя беречь собственное счастье. Словно по щелчку потерял все то, к чему вместе шли долгие годы. Простые, но обидные слова приносят больше боли, чем разбитый нос или губа. А фонарик, мирно плывущий по нашей с братом реке, огибает каждый камень, показывая на себе пример. А что было бы, если сон оказался явью?