Стальное серебро

Эраст почти перестает дышать, когда слышит звук у самой двери. Каблуки тяжелых сапог четко отмеряют не шаги – удары его сердца. Звук то приближается, то отдаляется. Фандорин понимает - это Грин. Грин шагает вперед и назад по большой гостиной, смотря за тонкой работой Иглы и не выпуская из поля зрения встрепанную заплаканную Жюли. Лезть сюда было ужасной, непоправимой ошибкой. Его непростительной оплошностью. Что, простите, тянуло статского советника в логово террористов? Глубокий вдох, чтобы сконцентрироваться. Все по японской гимнастике. На выдохе – думать, напрягать для рождения мысли все мышцы, до ощутимой боли в теле. Честолюбие? Обогнать Пожарского? Ладно, хорошо. Можно было бы обойтись внешним наблюдением, проникать в особняк было необязательно. Зачем еще? Вдох и долгий выдох. Перфекционизм? Сделать все свою работу идеально? Опять же, мог в окошко посмотреть. На улице солнце, еще и прямо за его спиной – блики не дали бы его разглядеть. Вдох – выдох. Ну и что, что второй этаж? Там было дерево, кажется, дуб, и ветки аккурат напротив окон гостиной. Ну, не хотел на дуб – остался бы в кухне, все равно каждое слово было слышно. Эраст, ты дурак? Вдох и резкий, рваный выдох. Грин. Григорий Гринберг. Вот что заставило Эраста рисковать своей жизнью. Страсть по неизведанному и жгучее желание посмотреть на него. Конечно, видел пару раз мельком и в не очень приятных обстоятельствах. Интересно, а глаза у него правда серые, как сталь? Фандорин нервно сглатывает, когда шаги впервые выходят за пределы комнаты, оказываясь в коридоре. В двух ударах сердца от него. -Игла, я вернусь через пятнадцать минут. Осторожно упакуй «студень». Он не терпит суеты. Бывшая графиня тихо ответила. Эраст услышал что-то далекое: шелест платья и скрип стула. -Жюли, попытаешься бежать или тронуть Иглу – убью. Сверну твою красивую шею. Эраст зажмурился. Сейчас узнаешь, какие у него глаза. А еще почувствуешь его сталь в себе, во всю длину прямого ножа. Или, на память, унесешь внутри свинец. Тебе же этого хотелось, да? Когда он раскрывает глаза, жгуче голубые, ярче неба за окном, в него уже входит сталь. И вправду стальные глаза стального человека. Ровные 66 ударов. Так вот ты какой. Грин смотрит на Фандорина с недоверием. Неправильно хлипкий и тщедушный для своих подвигов. Чуть ниже его ростом, но черты лица совсем не мужские. Оно и понятно – аристократ, голубая кровь. Скулы островатые, кожа белая, как свежее молоко, тонкие длинные холеные пальцы с закругленными розоватыми ногтями. И бесконечно небесные глаза. А цвет у Фандорина серый, как и у него. Но с оттенком серебра – более мягкий, спокойный. Так ему идущий. Почему серый? Что выжгло то живое, что было в нем? Почему у него седые виски, несмотря на его молодость? Они с ним… похожи? Грин хватает его за тонкое запястье. -Ну-ка пойдем, - и, не очень церемонясь, тянет его вдаль по коридору. Глубокий вдох. Фандорин молчит. Молча следует за мужчиной. Он силен и физически (даже под грубым шерстяным свитером можно угадать линии и напряжение мышц), и морально. От него исходит грубая властная энергия, и нельзя ей не покориться. И хочется. Он молчит, когда Грин вталкивает его в какую-то комнату, молчит, когда за ним щелкает запор двери. Молчит. Только прижимается к стене и старается дышать ровно. Это спальня. Холодная голубая спальня. Давно уже никем не согреваемая, давно не видевшая страстных ласк, давно не слышавшая горячих стонов. Нет ничего. Пусто. Холодный мраморный пол. Холодные стены, обитые неживым, будто тронутым инеем, шелком. Холодный потолок с хрустальной ледяной люстрой. А в дальнем углу – кровать. Большая, с пологом из тяжелой серой ткани. Как будто стальной – так блестящ и неподвижен. И семейный серебряный вензель Добринских. -В тебе нет жизни. Она выжжена какой-то болью. Что случилось с тобой? Что ты видел? – жестко спросил Грин, облокотившись на стену слева от Фандорина. Они стояли рядом, почти плечом к плечу. И в этот момент что-то в них сломалось, а что-то вокруг - случилось. Выдох. Просто поговорить? Вот так, без ножа и пистолета? Зачем он спрашивает о его жизни? Эраст жутковато улыбается – так улыбаются призраки во снах. Он закрывает глаза, видит свою Лизаньку и снова слышит взрыв, видит Плевну, Зурова и Варвару, красавца Соболева, преступления декоратора, Ангелину и Тюльпанова. -Я видел смерть. Видел так близко, что поплатился за это собственной жизнью. А эта седина… Свадебный подарок от нее, - голос звучал непривычно глухо и закрыто. -Ты чего-нибудь боишься? – Грин повернул к нему голову. Снова эти серые глаза насквозь видят Эраста. Он может даже не отвечать – мужчина сам все понял. -Ничего, - одновременно выдыхают они и отворачиваются. Молчание вовсе не тяготит их. Грин думает о том, что если все люди имеют цвет, то им легко только с теми, чей цвет совпадает с их собственным. Поэтому ему казалось, что он понимает Эраста. Мотивы у них, конечно, разные, и стороны разные. Охота-то идет на Пожарского, и этого Фандорина убивать совершенно не хотелось. Пусть, чиновник особых поручений, пусть, очень умный, но ему-то он ничего не сделал. Совсем ничего. Тогда не надо ему снова видеть смерть. -Ты зачем пришел? – низкий, бесспорно, красивый грудной голос Грина вытаскивает Фандорина из собственных, далеких от БГ, размышлений. Почему его еще не убили? Почему он, дурак, проник в особняк? Почему он, черт возьми, не убил Грина? Ну что мешает прямо сейчас достать «герсталь боярд» и выстрелить. И все кончено. Патронов хватит и на Иглу (вряд ли она сдастся живой), и на Пожарского. Даже на Жюли, но ее можно сделать ценным сотрудником. Почему все не так, как должно быть? Почему он еще жив? И почему голос Грина заставляет его дыхание сходить с ритма? Он бы слушал его, смотрел на эту холодную комнату и думал. Но нужно отвечать. И Эраст, отвечая, делает вторую ошибку сегодняшнего дня. -Я хотел посмотреть на тебя, - нервно облизывает губы. Брови Грина чуть-чуть поднимаются. Ради него? Ожидаемо. Он бы тоже хотел на него посмотреть. Как вообще Зейдлиц и его подчиненные могли их перепутать? Вероятно, самого Фандорина они не видели ни разу. Иначе как можно забыть и не узнать эти идеальные строгие аристократические черты. Эту необыкновенную мужскую красоту. И этот взгляд небесных глаз. Только ради него? Нет. Эраст снова нервно сглатывает. Дыхательная гимнастика больше не помогает справиться с волнением. В комнате ощутимо нарастает напряжение. Серые глаза Грина заполняют все пространство для Фандорина. Его усмешка на мужественном лице, волевой подбородок, его большие ладони с мозолями, его пальцы. И его запах. Статский советник не понимает, от чего так кружится голова и слабеют мышцы. Это какой-то опиум, смесь мускуса и пороха. Это материальное воплощение серых глаз. Грин усмехается, достает револьвер. Хорошо, свинец так свинец, лишь бы сразу. Эраст широко распахивает глаза, когда холодное дуло касается особо уязвимого местечка между шеей и подбородком. Скользит вверх, по скулам. Утыкается в лоб. Эраст снова зажмуривается. Холодок бежит по бровям, спускается к кончику носа. И утыкается в сжатые губы. Они размыкаются, когда Фандорин снова начинает вглядываться в сталь. Ей нельзя противиться. Дуло минует ряд квадратных, чуть скругленных, жемчужин и обжигает язык. Эраст чувствует вкус пороха, едкой серы и соленой крови. Облизывает металл, желая запомнить и сохранить этот момент в памяти. Интересно, а губы Грина тоже имеют вкус пороха? Тот улыбается, резко тянет на себя револьвер. Он мгновенно выходит, послушный ему, из плена фандоринских губ, лишь увлекает за собой тонкую нить слюны. Грин целует холодное дуло, а Эрасту кажется, что его. И где-то в голове впервые появляются стыдные горячие мысли, а низ живота начинает сладко потягивать. -Смотри на меня. Да он уже хоть вечность готов слушать этот голос, смотреть в эти глаза и совсем отказаться от мыслей. Сапог. Второй. Грин разматывает солдатские портянки, туго стягивающие стопу. Босыми ногами бесстрашно ступает на лед мрамора. Стаскивает свитер через голову, небрежно, неаккуратно, и у Эраста перехватывает дыхание. У Грина отличное, даже на взгляд мужчины, тело. Широкие плечи, сильная грудная клетка, крепкие руки, очерченный пресс. Его кожа смугловата, и на ней, цепляя взгляд, выделяются яркие коричневые точки. И шрам на ребре. Фандорин опять закрывает глаза, борясь со странным искушением. -Смотри же! Видишь, эти шрамы – твоих рук дело, пес государев, - гулко отзывается эхо голосом Грина. -Не моих, - впервые уверенно говорит Фандорин, мгновенно распахивая глаза и, наконец, отлипает от стены. Идет ровно, не гремя каблуками, подходит так близко, что чувствует его дыхание. Дуэль взглядов. Минимальная дистанция. Стирание границ. У него на левой щеке чуть заметный шрам. Рваный, неправильный. -Это, - он проводит по нему тонкими пальцами. –Твои химические опыты. Это, - скользит вверх, касаясь брови, а потом уха. – Ваши драки и разборки. Это, - холодной ладонью накрывает раненое ребро, задевая сосок. – Дело рук Козыря. Не спрашивай, откуда знаю. Грин шумно выдыхает. Сердце сбивается с ровного, механически точного ритма. Ему нравится такая фандоринская смелость. Его холодные руки, его неритмичные вдохи. И его небесно голубые глаза. Он никогда таких чистых не видел. У Жюли, конечно, что-то похожее, но ее глаза как бездна забытья. У Фандорина – бескрайний океан, обещающий наслаждение рая. -Раздевайся, - приглушенно, борясь с чем-то непонятным внутри себя, говорит он. Потом, поймав его взгляд, добавляет: - Я хочу на тебя посмотреть. Дрожащими пальцами Эраст развязывает платок и расстегивает пуговицы фрака. К черту эти ордена и медали, к черту этот натирающий шею воротник. К черту надоевшие туфли. Он не отрывает своего взгляда от пола, но чувствует, как холод комнаты от его тела отгоняет горячая гриновская сталь. Оценивает, как товар. «Как хороший товар» - ловит его мысль Грин. Признаться, был несправедлив насчет советника. Хоть и холеный, а сила в нем тоже дремлет. И в рельефе пресса, и в быстро вздымающейся груди, и в напряженной шее. Холод «герсталя» упирается в сердце. Умно, господин Фандорин. Эраст чувствует холод лезвия у шеи. Они стоят друг друга. -Умрем вместе? В один день и час. Я унесу в себе твой свинец, а взамен войду в тебя стальным перышком. Легко, даже не заметишь, - усмехается Грин, продолжая разглядывать наглого гостя. И с напряжением отмечает, что его сталь дает сбой. Что опять внутри просыпается синева, смешанная с зеленью. Вечная весна с непримиримым океаном. Фандорин рушит его защиту, как когда-то рушила Жюли и сбивала Игла. Помехи сейчас, в этот день, в этот час недопустимы. Но он разрушает его сильнее. Длинные девичьи ресницы и невинные голубые глаза. Если сегодня судный день – грешно не попробовать сладкий десерт. Тем более, что он пришел сам. Грин меняет положение ножа и притягивает Фандорина к себе, насаживаясь на «герсталь». Захочет – убьет. Захочет – пожалеет. Что-то тяжело падает на пол. Грину кажется, что вслед за его ножом, падает его сердце и все стальные оковы, останавливающие копившиеся годами нежность и страсть. До боли в легких сильный вдох и неспособность разъединиться. Его губы все-таки отдают порохом. И почему-то - медом. И росой. Они отрываются друг от друга и смотрят в души сквозь окна-глаза. Сталь и серебро смешиваются, как в сообщающихся сосудах, перетекают одна в другое, становясь единым целым. На сопротивление больше нет ни сил, ни времени. 90 ударов. Они одновременно бегут к кровати, но первым успевает Грин, и юркий гибкий Фандорин оказывается на нем. Он медленно садится на его бедра. Впервые Эраст в этом деле перестает отдавать себе отчет. Дедукция отправляется в далекие края, куда, собственно, и летят их с Грином брюки. Скажет, что упал с дерева в целях конспирации – никто не проверит. Да и какая, в сущности, разница? Он целует Грина непозволительно долго и сладко. Обветренные сухие губы по-прежнему отдают порохом и медом, и это сочетание снова сводит с ума. Эраст прикусывает солоноватую кожу около уха, холодным носом касается горячей напряженной шеи, где отчаянно бьется жила, считая их время. Как все это отпечатать в своей памяти? Навсегда забетонировать в собственных ощущениях вкус этих губ, упругость сосков, красоту и силу мышц? Заставить слышать эти скупые стоны, приносящие с собой волны возбуждения и страсти? 180 ударов. У Фандорина мягкие губы, тонко сжатые и пьянящие, как дорогое вино, давно уже забытое им. А вот зубы острые, каждый укус – терпкая приятная дрожь. Хочется большего. Они должны узнать плоть друг друга. Души их уже встретились и представились. Две родных сестры. Долго сдерживаемая мужская энергия рвалась наружу, и Грин не мог ее удержать. В самом деле, он же не монах, обета целомудрия не давал, а женщины… С ними не было этой иррациональной магии, которая случилась сейчас. Эраст едва успевает коснуться губами его члена и провести языком по напряженному стволу, как он рывком вздергивает статского советника на себя. 270 ударов. Снова глаза в глаза. Времени нет. Фандорин сам перекатывается, послушно опираясь на локти. И откуда такое стремление покориться? Он сам не знает. Знает только, что в эту минуту он готов не только прогибаться в спине, гибко, как кошка, насаживаясь на шероховатые пальцы Грина, но принять его всего. Это ему просто необходимо. Лидер БГ нагибается к нему, ложась разгоряченной грудью на его спину, вызывая неконтролируемую дрожь и сильнейшую волну возбуждения. Целует в то место, где кости позвоночника соединяются с черепом. -Ты готов? – излишняя заботливость. Голос Грина, хриплый от сдерживаемых стонов и по-мужски властный, обжигает ухо. -Д-да, - заикнувшись от важности момента, отвечает Эраст. И не может сдержать стона, когда в податливое растянутое лоно входит его член. Искусственной смазки не нужно – он сочится собственной, вполне естественного происхождения. С Фандориным ничего такого раньше не происходило. Конечно, за закрытыми дверями Третьего управления, в паре дорогих салонов Франции, в его собственном доме ему приходилось иметь отношения с мужчинами. Поэтому-то он так рьяно и осуждал мужеложство, чтобы на него никто не подумал. Но это было как-то шаловливо, легко и по-детски наивно. Здесь же, под ним, его тело дрожало от возбуждения, на лбу проступили капли пота, а лицо, шею и грудь нестерпимо жег румянец. -Г-гриша, - только и смог выстонать он, ломаясь в локтях и падая на горячую простыню, меняя угол вхождения и сжимая руки в кулаки от накатывающей страсти. На Грина это подействовало странно. Давно забытое имя, которым его уже много лет никто не называл, окончательно разбило сталь оков. Он снова наклонился к Эрасту, сбито дышавшему, и осторожно и нежно прикусил ему кожу на шее, вырвав очередной скрываемый стон. 380 ударов. Потом резко, как струна, выпрямился, сжал руки на его бедрах, на мгновение вышел из тугого кольца мышц, чтобы нарастить дикую скорость, уже не стесняясь ни своих, ни его вскриков. Грин запрокинул голову и блаженно опустил веки, представляя голубые глаза Эраста и серебро на его висках. Вспышка сильного и давно не получаемого оргазма наступила неожиданно быстро. Его семя быстро и резко, как стальная пуля, вошло в Фандорина и осталось там. Даже когда лидер БГ вышел из него и осторожно перевернул того на спину. Черные пряди Эраста липли к его лбу, а глаза были полузакрыты. Сквозь бледные веки слабо светились голубые огни. Он все еще был в плену возбуждения, в предчувствии оргазма. К счастью, это легко было исправить. Грин опустился на колени, почувствовав спасительный холод мрамора. Теперь спокойно подтянул к себе тело любовника и коснулся горячим языком его плоти. Чуть солоновато, что, впрочем, объяснимо, а пахнет, странно, острым имбирем и восточным сандалом. И еле уловимо – японской цветущей вишней. Эраст вздрагивает и широко распахивает глаза, когда снова чувствует жар на своем члене. Непривычно и очень приятно. Он привык своей рукой разбираться с подобными ситуациями. Но такой способ решения проблемы нравился ему больше. Грин невесомо поцеловал головку, оттянул и прикусил крайнюю плоть. Фандорин быстро прижал к губам собственное запястье, чтобы не завыть от жгучего наслаждения, подступающего все ближе и ближе. Мужчина с интересом наблюдал за его реакцией. Ребячески-наивной. Цвет менялся с серебряного на лазурный: теплый и морской. Чертовски приятный глазу. На такой же, как у него самого. Опять на такой же. Он обхватил головку губами, поводил по ней языком, дразня и играя, а потом захватил его член в свой плен полностью. Горло он тоже тренировал – засовывал внутрь дуло револьвера. Сначала тошнило, а потом привык. Никогда нельзя знать заранее, где такое умение может пригодиться. Ему даже не пришлось делать второго захода: Эраст вздрогнул, выгнулся на локтях, и с протяжным тихим «Гриша» горячая струя семени оказалась внутри него. Проглотить не составило труда, к тому же, дело, на удивление, оказалось весьма приятным. Грин лег с ним рядом и поцеловал, снова соединяя их души и возвращая им привычный серый цвет. Они пролежали так минуту. Его сердце большего не требовало. 510 ударов страсти. Впечатляет. Эраст, ты показал ему лучший результат. -Уходи, - сказал Грин, одеваясь. Фандорин смолчал, но подчинился его приказу. Тело было расслаблено и не очень активно поддавалось командам, даже простым. Руки отказывались завязывать платок, и он в исступлении смял его и сунул в карман жилета. Грин поправил ворот свитера. Прекрасный, по-прежнему сильный и очень красивый в лучах этого солнца. С острым профилем, бархатным грудным голосом и волшебными губами. -Неужели мы больше не увидимся? – восклицание, предназначенное для риторического размышления, разорвало тишину комнаты и повисло где-то в ее середине. -Нет, - твердо ответил Грин, направляясь к двери. -Почему я? – бросил последний вопрос в его спину Фандорин. Мужчина остановился. Снова поправил ворот. Нервно сглотнул. И обернулся. Серебряная сталь. Такое у них теперь зыбкое и недолгое единство. Он делал мысленную фотографию: бледность, разбавленная румянцем, встрепанные волосы, идеальная осанка, тонкие, сжатые в кулак, пальцы, хрупкое и сильное тело. И небесные глаза, размывающие и разбивающие его железную броню. -Ты единственный меня понял. Ты видел смерть и знал боль - я тоже. Ты сам себя выковал – я тоже. Ты был несовершенен, был ничем, а смог стать всем – я тоже. Только ты благородное серебро, а я несгибаемая сталь, - широкими шагами он подошел к Фандорину и снова поймал его дыхание. -Так будем серебряной сталью. Вместе, - предложил он, угадав его мысли. На самом деле, такое сотрудничество было выгодно обоим. Конечно, Эраст не собирался превращаться в Пожарского, используя БГ в своих корыстных интересах, но сталкивать ее с другими опасными группами (пожалуй, иногда даже слишком опасными) можно было, не сомневаясь в ее победе. А их главе он мог бы поставлять ценнейшие сведения о некоторых чинах и людях. Неплохой обмен. Это единство действительно следовало назвать "СС" - "Стальное серебро". Еще, конечно, Эраст всегда был бы рад подыскивать конспиративные квартиры не только для БГ, но и для персональных встреч. Например, таких, как сегодня. Грин впился в его губы сильно, до крови кусая их, запоминая каждый изгиб, каждый оттенок вкуса. Цвет и запах его крови. Эраст отвечал, борясь со вновь накатывающим возбуждением и желанием не дать ему уйти. Просто остаться. Не в моменте, а навсегда. -Прощай, - выдохнул ему в губы Грин, еще раз заглянул в небесные зеркала и ушел, хлопнув дверью. Эраст услышал, что он крикнул Игле о том, что они в безопасности и что все комнаты осмотрены им. Статский советник распахнул скрипучее и примерзшее окно. Морозный воздух обжигал легкие, а солнце обещало скорую дружную весну. Только жить отчего-то не хотелось. Вдали послышались крики извозчика, и Фандорин похвалил свою сообразительность: лошадь он привязал за домом. Пора. Он раскрыл руки и снова шагнул в пустоту, как там, на крыше Петросовской бани. В этот раз «полет ястреба» был удачнее: сознание сразу покинуло его. И лучше бы не возвращалось.