Завтра

Ледяная вода заливала Хашираме за шиворот, пытаясь охладить разгорячённую кожу – хотя куда там, у него уже все мышцы и узлы чакры звенели. Дождь также размыл всю долину, и без того не узнаваемую, из-за чего сандалии не твёрдо упирались в землю, но месили скользкую грязь, в бою смертельно опасную. Вода промочила насквозь и Мадару, сделав его окончательно похожим на демона-они. Хотя Учиха и есть – демон-они. А от чакры огня шёл густой паровой дым. У Хаширамы застрял в ухе комариный писк от одной из удачных атак Мадары; но Учиха хотел не оглушить его, а разморожить голову об острый камень. Сенджу подозревал сломанные не в одном месте ребра, так как болью отзывался каждый вздох, а синяков и ссадин, мелких ожогов, - всех их можно было и не считать, всех их Хаширама уже несколько часов как не чувствовал, не тратил сил на заживление чего-либо. Мир его сузился до простых действий, простых мыслей; острого слуха, ощущений очагов чакры… Удар и блок. Техника и контртехника. Пытаться убить Мадару или не давать Мадаре убить себя. Учиха выглядел не лучше. Клоками волосы, так как несколько раз Хаширама за них ловил, а Мадара их резал. Порезов куда больше, на ногах, на боках; Мадара избавился от доспеха сам и быстро, тяжёлый металл снижал его скорость. Сенджу точно знал, что где-то там под чёрной тканью есть большой синяк от его дотона, так как Учиха вскрикнул от той атаки и закашлялся на земле; почему не увернулся, должен был увернуться… На его скуле цвела занозистая ссадина, уже воспалённая от грязи и копоти. Учиха тяжело дышал уже давно, вырывались из горла хрипы – даже у демонов есть предел. Не рановато ли он, правда, устал? Останавливался то и дело, хватал ртом воздух? Но это уже не имело смысла. Все слова и убеждения, все техники от богов и демонов, - они уже позади, так как ни у одного из них не осталось на подобное сил. Демон-лис где-то затаился, Мадара не мог больше держать его под своим контролем. С лица Хаширамы исчезли пятна сенджитсу, так как спрятанные повсюду, как статуи, древесные клоны уже не справлялись со своей задачей, за ушами чуть не стала расти жёсткая волчья шерсть и прощупываться каменная корка сухой извести. Это был бой не на жизнь, теперь на смерть – до утра в таком не продержаться никому из них. Завтра будет либо два трупа, либо один. Оставался только один вопрос – чей. И Хаширама склонял весы в правильную сторону – понемногу, как нужно, как всегда делал… Последний клон сидел в засаде несколько часов. Он подбирался к Мадаре со спины по метру, по шагу, во время самых страшных атак, и Учиха не знал, что там, в пару и ливне, всё ближе и ближе опасность. Сенджу сухо считал минуты до этого момента. Хаширама ведь правда ничего не чувствовал уже, совсем ничего, лишь подмечал, что Мадара устал сильнее. Так странно; он раньше был выносливей. Так ново; доспех ему тоже когда-то не мешал, не вызывал сухой отдышки. Это только на руку. Уничтожить врага Конохи – так ведь нужно? Тобирама бы сказал, что необходимо. А брат очень умён, не в пример ему. Мадара неуловимо сдвинулся, кажется, перерыв на пять вдохов окончен. Катон обрушился с секундным запозданием, рёв огня оглушил, и, чтобы потянуть время и дать клону манёвр, Хаширама решился на краткое отступление; и ради него пророс в грязи лес с зелёными листьями и душистыми влажными цветами. Древесина затрещала под напором пламени. Листва и цветы дымно вспыхнули, как по щелчку, и серая завеса надёжно укрыла Хашираму. Надо подвести Мадару поближе к клону и, возможно, поменяться с ним местами. Сенджу перебежал по деревьям, чтобы грязь не выдавала его шагов, но Мадара последовал за чакрой: скрываться, но не совсем – заманить, но не спугнуть. Мадара не дурак, понимает, что к чему и что должно быть к рассвету. Пойдёт за ним, убить поскорее, завершить пока держат ноги… Завтра уже всё закончится. Завтра настанет лишь для одного из них. Хаширама услышал и шаги, и шумное дыхание; Учиха, похоже, и не думал прятаться, как Сенджу, в дыму. Но шум его вздохов вдруг переломился в хрип, и Мадара внезапно сильно закашлялся – раз, два, три, после чего Сенджу внезапно осознал, что противник не пытается выбраться из удушающего, возможно, дыма… Не настолько уж он и едкий. От катона бывало и серы и вони больше. Какой-то металл зазвенел об камни. Хаширама резко обернулся и увидел, что катана Мадары уже забыта в грязи, а у её владельца не получается сделать новый вдох. Удушаемый приступами сухого кашля, Учиха держался ладонью за грудь. «Уловка?» Мадара упал на колени. Волосы занавесили его лицо, но ведь Хаширама всё слышал: кашель раздирал его, хотя дым уже развеялся, кажется, к нему примешались лихорадочные всхлипы, рефлексы, удушье... Не уловка. Сенджу растерянно опустил оружие. - Мадара?.. Атаковать его с любой стороны, убить сейчас – так легко… Или подождать ещё минуту-две. Учиха вот-вот и сам, похоже, умрёт. Чтобы его ни душило – оно справлялось неплохо, просто лишая никакого не демона, но человека Мадару кислорода. Учиха уже царапал горло и грудь ногтями. Времени на сомнения у Хаширамы не было. - Мадара! Сенджу отбросил ненужный меч и бросился бегом. Мадара не обратил на него внимания, даже когда Хаширама рухнул в грязь рядом – задыхался до сих пор. Нужно было действовать быстро. Хаширама рывком подхватил Мадару под плечи и приложил к груди ладонь; тот вздрагивал от спазмов. Чакра проникла сквозь плоть и кости к лёгким, и хотя могла сжечь Мадаре такое близкое теперь сердце, тот не сопротивлялся. Душившая его слизь превратилась в жидкость под напором техники. Сенджу повёл её наверх, и Мадара наконец-то откашлялся, сплюнув в грязь мерзкий комок. Когда Учиха судорожно вдохнул, Хаширама выдохнул с ним – от облегчения. Прижав к себе Мадару, он успокаивающе погладил его между лопаток, но не был уверен, кого именно пытается успокоить. К Сенджу вернулись все его чувства. Все ранки на его теле заболели разом, от холода и дождя побежали мурашки, а с язвы в груди отделилась корка, и стало жечь за солнечным сплетением; он держал ослабшего Мадару и вечность не вставал бы так с размытой земли… Учиха трясся с ног до головы. Судя по температуре лба и шеи, его бил озноб. - Тебе тут сидеть нельзя… - пробормотал Хаширама: немного Мадаре, немного себе. – Пойдём отсюда… Куда идти? Куда идти с Мадарой, врагом всех шиноби селения? Учиха несколько раз кашлянул. Сенджу мельком глянул в его лицо, и красные пятна жара не понравились ему так же сильно, как расширенные зрачки на фоне темноты радужки. Шарингана будто и не было, очаги чакры погасли. Ну, для начала можно и на опушку леса; настоящего, не мокутонового. А там видно будет. Хаширама тесно перехватил Мадару за пояс, поднимаясь на ноги, а затем и вовсе взял на руки, придерживая за голову и ноги. Учиха казался обессилевшим, слабым, и чтобы ни грызло его изнутри, промозглость и сражение на пользу не пошли. Он только хрипло дышал – не сопротивлялся. Кажется, он был совсем плох. Настолько плох, что Сенджу почувствовал, что его обнимают в ответ. И испугался. Чакры Хаширамы хватило на косой низкий навес и плетёную подстилку: плотный ковёр листьев укрывал их от дождя, гибкие гладкие ветви без сучков изолировали Мадару от влаги и холода земли. Пока сойдёт – а энергия понадобится и на другое. Когда Сенджу укладывал его, Учиха снова начал надрывно кашлять. Следовало посмотреть, что с ним, а затем подумать о костре, еде… Туман их сражения всё ещё оплетал лес. Густая взвесь из воды и копоти цеплялась за ветви деревьев и медленно ползла куда-то на восток, скрадывая расстояние и играясь обманчивыми тенями. Но Хаширама знал, что там никого нет – он запретил за собой идти своим, у Мадары не было союзников, а всё зверьё они распугали на много километров вокруг. Интересно, где демон-лис? Впрочем, мысли о демоне-лисе – слишком сложные сейчас, чтобы их думать. Это придётся детально вспоминать о сражении, чтобы понять, куда и когда он исчез; ловить момент, когда Учиха стал угасать, и ведь окажется что рано. Это воскрешать в памяти Мадару с белым оскалом зубов, яростью в глазах, врага, которого надо убить; думать о том, как хладнокровно готов был это сделать, насколько хорошим и одновременно поганым ниндзя он стал. А ведь тот самый враг, которого надо убить – вот он тут, лежит беспомощный, и ни одна причина их боя не исчезла, однако Хаширама больше волновался о том, что его одежду надо просушить, иначе лечить без толку. Ладно, он подумает о своём долге завтра. Всего день – чтобы Мадара встал на ноги – а завтра… Завтра пришло светом с востока, когда развеялись тучи и ливень постепенно стал превращаться в моросящий дождик. Небо вдалеке сначала позеленело, затем сделалось прозрачно-желтоватым; солнце только-только вставало. Сейчас уже должна была забрать смерть одного из них, однако живой Сенджу Хаширама рвал тканевый свиток с техниками на полосы; одна такая полоса уже оказалась на лбу Мадары, чтобы вытягивать из него жар. Тоже живой Мадара был на грани то ли обморока, то ли сна. Ему бы поспать. А Сенджу его полечил бы пока… Но когда Хаширама сложил печати техники и собирался светящиеся ладони Мадаре на грудь, он вдруг заметил, что на него внимательно смотрят. С запозданием Учиха жёстко перехватил его за запястье; в три раза менее сильно, чем мог бы, в четыре - медленней. И ничего, кроме сильной усталости, Сенджу в нём не заметил. - Тебе бы поспать, - озвучил Сенджу свои мысли. - Убьёшь меня? – взгляд перевёл на руки. Ах да. Чакра и ковыряние в чужих органах. - Нет, это для диагностики. Мадара отпустил, а Хаширама подумал, что через ткань неудобно. - Будет чуть холодно. - Ладно. - Вот так не больно? - Нет… Раскалённые очаги воспаления, покрытые склизкой мокротой, поселились в лёгких Мадары красными теплыми шариками и мешали ему нормально дышать. Их было много – тут и там – но Хаширама быстро понял, что справится с этим, особенно если дать больному спокойный сон и больше тепла. Лучше б и сейчас закрыл глаза, а не смотрел на него, смотрел на него… - А когда убьёшь? – спросил Учиха и чуть поморщился. Сенджу изменил поток чакры, чтобы устранить слизь и уменьшить воспаление, и Мадаре стало бы полегче. - Завтра? – Хаширама дёрнул плечом. - Как на ноги встанешь - продолжим… В бой тебе точно нельзя. Лежи пока. Потом разберёмся. Это был глупый ответ. Полнейшая чушь. Бред сумасшедшего. Мадара должен посмеяться над ним и разрушить хрупкую иллюзию. Потом посмотреть в глаза шаринганом и убить, или же Сенджу его задушит. Но Учиха тихо кивнул и не посмеялся. - Завтра так завтра… - он повернул голову набок, устраиваясь, и у Хаширамы все слова застряли в горле. – Я тогда спать. В такие моменты вспоминаешь, за что любишь человека. Память яркая, преломляется осколками цветного стекла на ярком солнце, и зайчики от неё радужные прыгают. - Спи-спи… - прошептал Сенджу, когда Мадара закрыл глаза. Учиха отключился быстрее, чем за две минуты; все сто двадцать секунд Сенджу сидел и не шевелился. Поколебавшись, Хаширама наклонился и поцеловал его в висок, получив наградой тихий выдох – подтверждение тому, что Мадара жив, хотя и не очень здоров. Но уж бронхит-то Сенджу вылечит. Столько дел. Для начала Сенджу постарался развести костёр, и все дрова пришлось растить самому, чтобы они точно не давали влажного дыма. Дерево всё равно капризно зашипело, когда на искры попали капли воды, но зато когда вспыхнул огонь, от Мадары повалил пар, и сам он придвинулся почти к раскалённым углям. Хаширама мягко его остановил, чтобы не обжёгся. Учиха поёрзал, кашлянул, и Сенджу приподнял ветви в изголовье. Затем Хаширама вернулся в развороченную несчастную долину, чтобы отыскать там свою сумку, где помимо всего прочего была аптечка; рваные раны и переломы не были бы для него проблемой, а вот инфекции – да. С открытого пространства уже унесло туман, но от бывшего ландшафта не осталось и следа: река теперь текла в кратер тонкой струйкой водопада, чернели жжёные проплешины от огня, остатки мокутона выступали из тени уродливой пародией на нормальные деревья. Было горько смотреть на эту уродливую рану, которая не заживёт даже через десятки лет – и ради чего?.. Это был тихий лес и чистая речка с хорошей рыбой, и они не заслужили так страдать. Копаясь в грязи и пытаясь понять, где что было раньше, Хаширама несколько раз натыкался на следы больше его головы в четыре раза. Он бездумно закапывал и их, чтобы они никого не напугали. От следов лиса пахло серой. Наконец-то Сенджу нашёл аптечку, которую Учиха срезал в самом начале, лишая его некоторых козырей - так давно! На обратном пути он наткнулся на оружие и доспехи Мадары, и привитая годами лишений бережливость бросить хорошую сталь не дала. Вместе с тем он подумал, что у его страшного врага нет с собой никаких личных вещей, даже фляги с водой и бинтов – ну как так можно? Будто он не знал, что болен, наверняка же знал. В их жалком лагере Учиха свернулся замёрзшим клубком и весь дрожал. Зато одежда на нём почти высохла, а мокрые сандалии Сенджу с него стянул; потом грел ледяные ноги; после этого подсыпал в костёр побольше стружки и щепы, чтобы танцевало яркое пламя, мирное, не от джитсу и лисьей ярости. На грани транса Хаширама охотно растрачивался на мелкие действия, крохотные шажки вперёд, но не дальше. Тяжёлые мысли куда-то убегали, а тревоги наоборот – догнать пока не могли. Укол Мадаре в плечо. Теперь ему легче станет. Но в какой-то момент все дела закончились вместе с хоть какими-то силами Хаширамы. Клюющий носом Сенджу рассеянно оглянулся: туман растаял, пока он возился, стало светло и тепло, июль же. И с Мадарой он встретился когда-то в июле. И река там тоже текла. Дружили два каких-то ребёнка, уже давным-давно не существовавших. Хаширама устроился удобней возле Мадары, однако сидя. Крепко спать было нельзя, необходимо было следить за его состоянием, сторожить, чтобы не сбежал в сторону Конохи, но в пустой голове Сенджу было вязкое густое желе, и тело не удалось убедить, что нужно оставаться бодрым и бдительным во имя несуществующей опасности. Учиха Мадара – спящий, слабый, больной, не опасный, его Мадара. Спустя час Хаширама уже сопел, свернувшись у головы Мадары, вдыхая лёгкий запах копоти. Ему мог бы присниться кошмар, но вместо этого Сенджу нырнул пустоту. Бездна поглотила его ноги пониманием, что он готов был вонзить в сердце Мадары клинок и делать вид, что так и нужно, что его всё устраивает. Вокруг не было ничего, кроме этой бездны, в которую Хаширама всё глубже погружался, словно проваливался в топь. Мрак затопил до груди, а под ступнями исчезло дно – это растёт Коноха, Коноха, Мадаре с далёкого юношества не нужная; но Мадаре нужен был единственный человек, которого он считал близким. Темное болото не пахло илом, не было в нём кувшинок или рогоза, зато клубился холод ледяной зимы и мёрзлого камня, стеной от всего на самом деле важного. И наконец, густое чернильное море сомкнулось над головой, когда тот же самый человек, недостойный ублюдок, посмотрел в глаза своему недоверчивому брату и сказал, что на счёт Мадары он прав. Мадаре нельзя доверять. Прочь, Учиха Мадара, прочь! А затем Хаширама захлебнулся и проснулся. В первую секунду закружилась голова от снов и почти полного истощения чакры, однако страха не было. Пустоту и топь – он всё заслужил. Зато была сильная боль в мышцах, и слабая, аккуратная – в плече. Адреналиновая пелена боя спала, тело вяло лечило бесконечные микротравмы в перенапряжённых мышцах и сухожилиях, а местечко на плече хотелось почесать. Учиха Мадара никуда не делся, только тоже не спал. Снился он Хашираме болезненным, состоящим из кунаев и острых углов, но сейчас был просто предельно измотан. - Ты не просыпался, и я тебя ущипнул, - хрипло проговорил Мадара. – Есть вода? - Сейчас! – Сенджу резко сел, и у него едва не потемнело в глазах. – Нет-нет, ты лежи! - А я и лежу. - Хотя тебе лучше не воды, а лекарство… - Пить дай. Когда Учиха перевернулся на спину, Сенджу сам его напоил из фляги, придерживая голову. Жар спал разве что немного, кожа Мадары оставалась горячей. Нависнув над ним, Хаширама не выдержал и коснулся его скул. Ссадина на щеке уже покрылась шероховатой коркой. Учиха тихо выдохнул и, к счастью, воздержался от комментариев; впрочем, у Сенджу тоже не нашлось бы ни единого разумного слова. А речи безумца Мадаре слушать не надо. - Ты почему на земле спал? – спросил Учиха и всех спас. - Места нет… - Я бы потеснился. - О… И Мадара потёрся об его руку щекой, смотря куда-то в сторону и тоже делая вид, что ничего не было. Лучше бы не было. Никогда. К убийству Хаширама был готов. Обагрить руки его кровью по локоть, даже чистым потом остаться – почти верил, что это возможно. Но к чужой смерти у него на глазах, к хрипам и удушью – нет. Сенджу сглотнул горьковатый ком благодарности за то, что Учиха подыгрывает. Наклонившись, Хаширама обнял его за шею: окаменеть бы так до скончания веков, покрыться мхом и мелкими вьющимися растениями… - А сейчас уже завтра? – суховато поинтересовался Мадара. Проклятье. - Ты пока не здоров, и ещё сегодня, - прошептал Сенджу. – Завтра разберёмся со всем, я же обещал. - Я помню, - негромко. У меня нет ни единой причины верить твоим обещаниям – но этого Учиха не произнёс. В конце концов, у Хаширамы тоже не было причин Мадаре верить. И бросаться к нему на помощь. И спать рядом, свернувшись клубком у косматой головы. Хорошо, что о любых причинах можно тоже поразмыслить завтра. Двадцать четыре часа не приведут ни к чудовищам, ни к спасению. Это всего лишь двадцать четыре часа. Косые закатные лучи окрашивали лес во все оттенки рыжего и розового. Этот же свет сделал Мадару таким красивым, каким он был в двадцать – и приятно было представить, что им по двадцать, что они куда-то сбежали, и их никто не найдёт. Проспали ли они сутки или просто до вечера Хаширама не знал. Ему, так или иначе, хотелось спать и не просыпаться ещё и ещё. Если расслабиться и впустить в себя усталость, то она придёт осторожными шагами в первые часы и захлестнёт волной до небес, потому что ты вовремя не взял себя в руки. Желая только лежать на пригревающем солнце, вдыхать травный запах и медитативно не делать ничего, не думая ни о чём, Хаширама ежесекундно ощущал давление этой могучей массы, потому что не мог вспомнить, когда последний раз ослаблял нити связей со своими обязанностями. Когда он не думал о селении Листа? Зелёный листочек с забавной дырочкой посередине… Когда он не улыбался жене, которую уважал, но не очень любил? Мито женщина умная, знала, всё знала. Когда не был доволен постом Хокаге, заботой о людях? Другой человек справился бы лучше, черноволосый и черноглазый, он бы сделал всё иначе, через боль и опыт поломанный… Когда не отзывался на слова брата о долге? Тобирама говорит о жертвах ради целей так, словно это так легко, будто стричь волосы; у Тобирамы лаборатория под селением, где он врагов скотобойно режет – тоже очень легко, любимый Тобирама… Впрочем, совсем уж свободен Хаширама не был, наверное, быть не мог. Но сейчас убил бы каждого, кто отнял бы у него эти важнейшие во всём мире хлопоты. Учиха просыпался рано; или не просыпался – но в любом случае начинал надрывно кашлять со сна и будил этим и себя, и Сенджу. Тогда Хаширама вспоминал, как учился вытягивать из тела капли смертельных ядов, и устранял всю гниль и боль из груди Мадары. Иногда Учиха делал вид, что не просыпался, хотя Сенджу прекрасно знал, что в процедуре мало приятного. Ещё реже Хаширама сворачивался у него на груди, не придавливая, но грея, так как одеяла у них не было, а спал Сенджу всё же в стороне. Нужно было много воды, очень много, всю греть, а желательно – добавлять в неё что-то от кашля или питательное. Походив по долине, точнее по тем кускам леса, что от неё осталась, Сенджу отыскал столько настоящих сокровищ, что стал корить себя сильнее за разрушение этого безлюдного, но живого края. У реки, оказывается, росла целая роща ив, и многие были теперь изломанными; Хаширама надрал коры, а затем сделал так, чтобы не было у них ни единой поломанной ветви. Вверх по склону, где всё было в порядке, прятался колючий дикий малинник, на который Сенджу вышел по запаху и съел горстей пять ягод, перед тем как собрать Мадаре. И ещё многое зачем-то подарила Хашираме окружающая природа. От коры Учиха с температурном бесконтрольном бреду отплёвывался, но к малиннику и душице Сенджу быстро протоптал в траве аккуратную дорожку. У Хаширамы был крайне ограниченный запас медикаментов, и пришлось долго высчитывать, чтобы доза для лечения была не крохотной, однако регулярной. Чакра Сенджу могла снять воспаление, однако оно могло убить болезнь даже быстрее, и Хаширама старался как можно меньше вмешиваться – только когда Учиха совсем перегревался и выступал пот. На шее и руке Мадары быстро появилась россыпь точек, так как у Сенджу были толстые иглы, для раненных и чтобы не ломались в бою, но Учиха ни разу не жаловался, а Хаширама – несколько раз – всё же их исцелял, хотя пока и не осмеливался направить чакру в синяки и ссадины, только перевязал глубокие раны ещё в первый день. Мадара, конечно, и сам не дурак, понимал, что в основном они тянут из организма все силы, не дают поправиться. Но о них надо было поговорить друг с другом вслух – а говорить они не собирались. Вообще. Вода и еда были в пределах достигаемости, и Учиха мог о них не просить. Хашираму читали, как открытую книгу, и все невербальные знаки: сделай глубокий вдох, выдохни медленно, повернись, теперь на спину, - Мадара спокойно распознавал своим от ёкаев зрением по кивкам головы и еле заметному движению рук. Дни тянулись в безмолвии. Шепот травы, ветер в древесных кронах, треск дров в костре, - тихие фоновые звуки без людских голосов, и разум Хаширамы исцелялся в этой медитативной тишине. Хотя какие такие дни? Дней Сенджу не считал, а Учиха больше дремал, как кошка. Зато он считал звёзды – так много, почему в Конохе было меньше. В ту ночь Хаширама тоже поглядывал на небо, хотя ему больше хотелось, чтобы там оказалась луна. Мадара шёл на поправку, температура спала, так что лечебные или вынужденные голодовки пора было заканчивать. Есть он пока хотел мало, но скоро точно захочет, и нужно было обязательно поесть горячего. И мяса. Силков Сенджу наставил совсем далеко, так как они сами же распугали даже птиц в радиусе десяти километров. Так что небольшого зайца Хаширама разделывал уже далеко за полночь. Жарить его было бы плохой идеей, однако сделав деревянную посудину и бросая в неё раскалённые камни, пока не стало тошно, Сенджу всё же смог вскипятить воду, побросать туда мясо, а так же горсть съедобных злаков и щавеля. Вкусно ли будет? – это вряд ли. Но хотя бы питательно. Летом светает рано. Хаширама закрывал глаза рукавом, волосами и от чего-то долго не мог заснуть, хотя не спал до этого шестнадцать часов; и до этого шестнадцать часов; и до этого шестнадцать часов… Спал урывками, всё болело, Мадара кашлял. Спал поверхностно – без пустоты и снов. Так что, шагнув в послеполуденную жару Сенджу не сразу осознал, что произошло. Душные пальцы лета тут же захотели сомкнуть ему веки обратно, так как Хаширама их открыл не потому что захотелось, а так как услышал посторонний резкий звук. Под ним была гибкая подстилка из ветвей и листьев, которая должна была быть постелью Мадары. Учиха сидел спиной к нему в трёх шагах на теплом солнце, держал в руке меч, а разбудил Сенджу скрежет точильного камня о сталь. Кажется, пока он отсыпался, начала зарастать трещина в ребре. - Я знаю, что ты проснулся, - произнёс Мадара, стоило только Хашираме пошевелиться. Но Сенджу ведь и не думал скрываться. - Я знаю, что ты знаешь, - спокойно отозвался он, смотря не в лицо Мадаре, а следя за тем, как мерно и уверенно движется его ладонь по оружию. Когда-то отец так же сидел и точил что-то, каждый зимний вечер почти; Хаширама бы уже не припомнил, что именно. А молодняк Сенджу, тогда все четверо его детей, общей кучей засыпали под ритм камня по ножу или катане. Для них это была колыбельная. Даже сейчас у Хаширамы слипались глаза. А Учиха Мадара с оружием не вызывал тревог. Ни-ка-ких. - Думаешь, я собираюсь перерезать тебе этим горло? – спросил Мадара и развернулся к нему. В его глазах была ещё плёнка болезни. Сенджу задумался, поел ли он и поискал глазами посуду. Кажется, да. Но Учиха, похоже, всерьёз ждал ответа. - Нет, не думаю, - Хаширама сунул руку под голову. – Ты лекарства взял? - Они закончились. Слова тоже как-то быстро закончились. Но с учётом обстоятельств – их уже было многовато. Надо было придумать другие. Как изобретать алфавит, звук за звуком… - Как ты нашёл катану? - Ты считаешь, что хорошо её спрятал? Эфес торчал из дупла, - Мадара пренебрежительно фыркнул. - Я убрал от сырости… Но, наверное, лезть на дерево тебе пока не стоило. - Может, и не стоило, - примирительно кивнул Учиха. Сенджу уже начинал нервничать. Он никогда не ходил в море, но слышал рассказы, что в центре морского урагана бывает крохотный пятачок тишины и штиля. Глаз бури подарит кораблю иллюзию безопасности, голубое небо; но шторм будет бушевать яростней всего совсем близко, только руку протяни. Ты слышишь грохот грома, видишь смертельные разряды молний – и постепенно от ярости стихии начинает сводить внутренности. Вот и сейчас у Хаширамы кишки смерзались. Но боялся он не за себя – за очаг пробудившего в себе тепла. Мадаре ничего не стоило его разрушить, не мечом, так словом. А предсказать, что будет делать Учиха, Сенджу не мог. Впрочем, сам Хаширама знал, куда тянет сердце. Только это было невыполнимо. - Ты ещё не совсем здоров, - задумчиво сказал Сенджу, идя на огромный риск. – Тебе нужны ещё лекарства, сменная одежда и постель не на земле. Пойдём домой, а? Учиха резко замер, скрежет прекратился. Чакры в Мадаре было мало, но даже она – утихла и замедлилась. Он окаменел до кончиков волос. А Хашираме просто хотелось оказаться дома. От поля битвы подальше, от глаза бури – далеко. Покой это не мечта, а физическая потребность. В двадцать Сенджу о таком не думал, в тридцать – считал, что это синоним мира, а потом, когда оказалось, что это не так, уже потерял. И уже было поздно искать под ногами почву. Мадара закашлялся. Это вывело из оцепенения Хашираму, и он приподнялся на локте, но Учиха тряхнул головой, дотянулся до воды, и его отпустило. - И куда же это – домой? – коварно спросил Мадара. Сердце сбилось с ритма; нужно было ответить правильно. Ответь, что в Коноху – и получи нож в горло. - Ну не знаю… - пробормотал Сенджу и улёгся обратно, перевернувшись на спину, чтобы на Мадару не смотреть. В какой-то момент он сделал так, чтобы навес покрылся листьями сам по себе. Они были темными, дрожали на лёгком ветру. Хашираму вдруг осенило. – А где ты живёшь? - Что? - Где твой дом? Где ты крепко спишь до ночных грёз? Где ты ешь? Где зализываешь раны? Где лежат твои вещи, любимые книги, расчёска? Где ты садишься и чувствуешь, что не окружён врагами? Пожалуйста, пусть такое место будет. Дворец в небе или нора в земле, неважно; пусть Мадара не стал абсолютным скитальцем по его вине! - Ну, вообще, недалеко, - будто бы неловко ответил Учиха. – Часов шесть пути. Ух ты! До завтра дойдут! Несмотря на то, что они и вправду успели до следующего рассвета, шесть часов дороги растянулись на двенадцать, так как Мадаре было трудно даже быстро идти: сразу же начинались хрипы и отдышка, которые скатывались в тяжёлый кашель. Хаширама охотно прихрамывал на правую ногу, с которой всё было в порядке, так что на частых привалах Сенджу показательно возился с коленом, пока Учиха то грел для себя отвары, то просто полулёжа отдыхал. Его гордость уступила Хашираме только нехитрый скарб и стальные пластины доспеха. К тому же, нагрудник сдавливал бы ему грудь. А вот за тем, чтобы не захромал сам Мадара, приходилось следить внимательно. Хаширама проверял разрезы от собственного меча аккуратно, и ему казалось, что всё заживает, но видимо для таких путешествий было ещё рано. Учиха старался это скрыть, но Сенджу всё равно заметил капли крови возле его следов. Хаширама догадывался, какой именно порез вскрылся, так что на очередном привале отошёл по нужде подальше, подольше и без вещей – а когда вернулся, не досчитался бинтов. Зато Мадара не сбился с пути, даже когда на него стали накатывать головокружения. Здесь не было дорог, только тропы, и Хаширама уже не понимал, где они, однако с возвышенностей то и дело замечал ленту заросшего тракта, который шёл чуть крюком, а местами окончательно терялся в лесу. Однако следя за ним, Сенджу догадался, что местность раньше была куда более густонаселённой: были посёлки, даже небольшие городки… Темное здание возникло перед ними внезапно – но аккуратная тропа из круглых белых камней вела как раз куда-то к бывшей дороге. Мадара уверенно зашёл на крыльцо и с усилием толкнул вбок покосившуюся дверь. Хаширама задрал голову: два этажа, высокие потолки, дыры в крыше, более-менее крепкое, но давно заброшенное. - Что это за место? Сенджу подошёл, чтобы додавить на заевшую дверь; конечно, даже сейчас Учиха мог её сломать, но похоже Мадара не жаждал что-либо здесь портить. - Когда-то были бани для столичной знати. Высокие потолки, шёлковые вещи в шкафу испорченные… - дверь наконец-то поддалась. – Но тут источник бьёт из земли, зарос не весь. И водопровод проведен из грунтовых вод. Проходи. Учиха уверенно шагнул в кромешную темноту. Хаширама поторопился за ним: глупо, но он не жаждал оставаться в холодных и пустых коридорах и комнатах и знакомиться с призраками кипевшей здесь годы назад жизни. На языке появился горьковатый привкус, когда Сенджу осознал, что прекрасно знает, от чего эти места вымерли. Коноха строилась не день и не два. Не сразу её приняли – и не сразу наступило подобие мира. Кланы стекались, чтобы попробовать их на зуб. Вольные шиноби были заинтересованы ровно настолько, чтобы понаставить ловушек. И всё это усилилось после ухода Мадары, так как его сила была силой Листа – и вдруг исчезла как по щелчку пальцев. Часть гражданских переселились под защиту стен селения. Часть – уехали, наоборот, как можно дальше. Большинство бросали свои дома и обжитые хозяйства. Хаширама вспомнил, что Мадаре нравилось в гражданских селениях. Его там никто не знал как чудовище Учиха, зато считали таким же защитником их жизней из Конохи, наравне с другими, да к тому же очень и очень сильным. В деревнях, в которых и не слыхивали о мнимом мраке его души, Мадара с довольной уставшей улыбкой принимал оплату своих трудов рисом, а иногда и вовсе помогал за теплый ночлег и саке в компании местных. На заданиях Учиха Мадара улыбался много и умудрялся нравиться гражданским. А Коноха была перенаселена безмозглыми слепыми идиотами. С годами стало только хуже. Под ногами поскрипывали темные доски. Стены, казалось, мерно дышали. Волосы Мадары колыхались из стороны в сторону от его шагов. Очередная дверь отъехала даже без скрипа. Эта комната была светлей – как оказалось, из-за дыры в потолке, в которую проникал свет луны, но выглядела совсем иначе. И даже пахла по-другому. Только она была жилой. Учиха аккуратно зажёг крупный светильник спичками. - Разувайся или хоть подошвы отряхни. Хаширама тщательно обстучал ноги в коридоре снаружи и пересёк порог. Первое, на что упал его взгляд – кипы каких-то мешков в углу, которые, кажется, служили Мадаре постелью. Рядом с ними же лежали личные вещи, и Сенджу всматриваться не стал, однако заметил: расчёска, фляга, сумка аптечки, запас ножей и игл и даже какая-то книга. Если у Мадары и были запасы еды, то не здесь. Мягкая груда – сложенные одеяла – скрадывали пространство. Несмотря на голые стены и дыру здесь было почему-то уютно. Учиха почти суетился, но, судя по всему, ориентировался тут и с закрытыми глазами. Хаширама заметил, как неуловимо быстро сменилось его лицо – он был насторожен, но распрямилась пружина опасности окружающего мира. Это крохотное убежище Мадара мог и любить, и ценить, и Сенджу не собирался быть плохим гостем. Могло быть тысячи причин, по которой Учиха решил остаться тут из прочих вариантов – и все они были не его делом. Однако Хаширама всё же спросил, так как подуло в затылок ветерком из прорехи в крыше. - Ты здесь давно? Зимой холодно? - Да, давно, второй сезон уже, - Учиха жестом попросил вернуть свои доспехи. - Но зимой меня здесь не было. А летом тут дерево на крыше выросло, отсюда не видно, но вода не заливает. Разное восприятие – это когда для Сенджу два года срок крохотный и полный стылой рутины. Чем бы Мадара ни занимался, строительством ли рая, погружением мир в хаос, его путь лежал через дороги сложные и извилистые. И, вероятно, вольные и насыщенные. Учиха завязал волосы в низкий хвост, так как был дома и мог делать, что хотел. Хаширама остро осознал, как много пространства он занимает в чужом укрытии; в своём доспехе он ощущал себя устрицей или улиткой. В Сенджу закопошились эмоции, словно черви в гнилом мясе. Всё его существо – куски плоти и костной массы. Ему опять захотелось не чувствовать ничего. Мадара был теплым, прихрамывал чуть на расстоянии вытянутой руки; а мог бы лежать в земле, быть ледяным, с мутным взглядом… Хаширама судорожно всхлипнул и зажал себе рот рукой. Учиха замер в двух шагах, однако сделал вид, что ничего не произошло. Мудрый. - Так мы со всем завтра разберёмся? – спросил он, и Сенджу заставил себя к нему повернуться и натянуть на лицо улыбку. – Абсолютно со всем? - Да, конечно! Не сомневайся, правда… Завтра ты вспомнишь о том, что пришёл уничтожить селение Листа и убить Хашираму Сенджу. А Хаширама Сенджу вспомнит о своём долге, будет всех защищать от тебя, превращать в гнилое мясо врага людей, которым на него всё равно. Завтра. Завтра. Завтра. Всё в будущем, не сегодня. Теперь уже Хашираме стало трудно дышать. Мадара быстро пересёк крохотную комнатушку, и его руки сомкнулись вокруг шеи Сенджу. Это был жёсткий стальной капкан, сильно пах смертью и кровью, но Хаширама незамедлительно обнял их обладателя в ответ и всхлипнул снова, безуспешно пытаясь это скрыть. Он не плакал – давно разучился – но ему было и плохо, и хорошо одновременно. И всё это разрывало изнутри, Сенджу давным-давно позабыл, как надо себя вести. Учиха тихо дышал ему в ухо. Мочке было горячо. - Задыхаешься совсем в своей Конохе? – шепотом спросил Мадара. Хаширама уткнулся ему волосы. Стало так стыдно, когда он несколько раз кивнул. - Так и думал, - Учиха прижался щекой к его волосам и шее, и Сенджу не мог этого увидеть, но почему-то точно знал, что Мадара устало прикрыл глаза. Он оставался неподвижным как скала, а Хаширама не мог перестать зарываться в его волосы лицом и руками. Скала скалой, но Учиха всё же не камень: в нём билось сердце, текла по венам кровь, по протокам – лимфа, а чакра в воспалённых каналах больного и замученного организма покалывала кончики пальцев Сенджу затаённой мощью, своей и немного заёмной. Всё это сосредоточение жизни было здесь, чтобы держать его. Хашираме было необходимо ответить хоть чем-то на стремительно окутывающие его тепло и несбывшееся до конца горе. Он сжал руки вокруг чужого пояса теснее и приподнял Мадару на считанные сантиметры разницы в их росте. Кажется, Учиха чуть согнул колени. Совсем повис на нём. Ками-сама. Однако от давления на грудную клетку Мадара почти сразу закашлялся. Хаширама бережно поставил его на пол, а его ладонь засветилась чакрой. Кашель стал влажным – спустя полминуты затих. Тем не менее, руку Сенджу убирать не стал. Энергия потекла в ткани. В ушибы и раны. Учиха улёгся ему на плечо, повернув набок голову и прижавшись острой скулой. Сняв каменное напряжение с его шеи, Хаширама переключил внимание на всего его бесчисленные царапины и не делал различий между теми, что нанёс сам, и давно сроднившимися с Мадарой рубцами, чьё заживление явно проходило скверно. Самые старые могли быть тоже руки Сенджу. Один раз он наткнулся на след то ли когтей, то ли зубов – огромных. Тяжёлый дотон едва не сломал Мадаре спину. Он мог утратить всю гибкость или получить регулярные боли, потому что при всей его мощи был уже не молод. Посмотреть бы на этот след, но Хаширама и так догадывался, что увидит огромные разводы чёрного и жёлтого; запекшейся крови под эпидермисом. Воспаление горело здесь огнём едва ли не ярче, чем в больных лёгких, а каждое касание без сомнений причиняло Мадаре боль. Надо было заняться его ранами в первый день. Очень многое надо было б сделать иначе. Но Учиха молчал и принимал помощь как никогда покорно. Хашираме не хотелось отпускать его и покидать кольцо рук, но раз уж взялся, то нужно было посмотреть, что там с ногой. Сенджу прижался на секунду к горячей шее лбом и опустился на колени. Мельком Хаширама пробежался пальцами и по мелким порезам. Большинство из них заживали сами, кроме одного. Бинты пропитались кровью. Ткань не мешала – разрез на ней от меча никуда не делся. Сухожилие не задело только чудом. Боги или демоны сберегли Мадару от него, Хаширама не знал. С ногой пришлось повозиться. Для начала он снял повязку и проверил, чистая ли до сих пор рана. Её края были красными, однако гнилостного запаха Сенджу не почувствовал; кажется, она тоже спокойно бы затягивалась, но переход растянул её края. Таким намного лучше давать заживать естественно, в полосах мышц рук и ног можно было хватить лишнего и нарушить двигательные функции. Учиха без лишних просьб перенёс вес на здоровую ногу, пока Хаширама вручную сжимал края глубокого пореза и заживлял по несколько сантиметров за раз до тонкой розовой линии, чтобы она дала сигнал, если внутри тела что-то пойдёт не так. Сенджу хотел забинтовать снова чистым, но вдруг у его виска вплелись чужие пальцы. Мадара, оказывается, пристально следил за всеми его действиями. Из всех ран на нём осталась только ссадина на щеке. - Не закрывай, я пойду проверять, что с водой. Хаширама подставился под руку. Та путешествовала от виска к уху, шее и почёсывала ногтями, будто шелудивого пса. - Ты про источник? – Сенджу ткнулся в центр мозолистой твёрдой ладони. – Прогрейся, быстрее поправишься. - Посмотрим, - его мягко, но уверенно оттолкнули. – Не залечишь себе ребро – я тебе его доломаю. Сенджу вспыхнул, так как был уверен, что отлично скрывал злосчастное ребро. Мадара больше ничего не сказал и ушёл, уже не хромая. Упав на спину прямо на пол, Хаширама действительно занялся ранами. Но когда в нём не осталось ни единой трещинки, не единой отбитой мышцы, только царапинки и мелкие темные точки – полез смотреть через дыру на растущее на крыше дерево. На мешках, внутри которых была, кажется, солома, оказалось мало места для двоих. Сенджу никак не мог улечься на краю, хотя, пожалуй, уснуть не мог не только поэтому. Учиха показал ему, где найти воду, а когда Хаширама вернулся, уже крепко спал, отвернувшись к стене и окопавшись в двух одеялах: одно снизу, другим укрылся. Болезнь пила из него силы, путь сюда дался Мадаре нелегко – или же он так быстро лёг, чтобы не терять тепло. Сенджу не решился обнять его со спины. Учиха достаточно оправился, чтобы рефлексы его заработали – и трогать спящего взрослого шиноби без его ведома и полного доверия было бы глупо. А в доверие они только играли. Как дети в игрушки. Хотя Мадара так крепко спал. Хотя Хашираме так самому хотелось тут остаться – и будь что будет. Но у него оставались нерешённые дела. Сенджу сел, всё же невесомо поцеловал его в плечо через ткань и бесшумно обулся. За последние пару часов успело похолодать. Должно быть, от летнего рассвета где-то там зеленело небо, однако в густом подлеске было темно, а прохладный воздух касался его разгорячённых шеи и щёк. Хаширама шёл всё быстрее и не скрывал своих следов, так как не хотел, чтобы Мадара подумал, будто он что-то скрывает. Он весь открыт своей судьбе: не навязанной братом, не навязанной долгом… Всё, что он сейчас делал, было достойным ненависти многих. Обвинений в предательстве, презрения брата, гнева духа отца. И любви Мадары. Тонкие ветви хлестали его по лицу и рукам в темноте и резонировали на смешанную чакру тонким звоном и стонами боли. Из-под ног бросались в стороны насекомые: то ли сверчки, то ли ещё кто-то, - и Сенджу явно портил всем ночную размеренную жизнь. Хаширама не заметил, как побежал вниз по склону, словно его подгоняли раскалённые плети. Однако холм был круче, чем казался со стороны. То и дело мелькали камни – и было лишь вопросом времени, когда один из них жёстко бросится под ноги Сенджу, который уже не разбирал дороги. Хаширама споткнулся и кубарем выкатился на голый пятачок душистой лесной поляны. Бери – не хочу. Трави дротиками, сенбоном в артерию – красная пелена перед глазами, Сенджу никого б не смог заметить. На востоке в пяти шагах журчал по камням и мелкому песку ручей. Темнота лесной чащи подступала с трёх других сторон. Хаширама сел, провёл руками по лицу, но вдруг заметил, что его руки выпачканы в чём-то темном и липком и пахнут железом. Сенджу взвыл и бросился к воде. Всхлипывая и рыдая, Хаширама тёр руки мокрым песком, пока наваждение не пропало. Ему лишь померещилось, но от реальности этот ужас отделяло лишь несколько шагов древесного клона, который убил бы Мадару ударом в спину. А Учиха ведь не ожидал от него такого. Он мог шипеть, кричать, говорить что угодно – только с Сенджу сражался достойно, никогда не очернил бы его мечом между лопаток. Интересно, Учиха бы его похоронил? Хаширама был уверен, что да. Что бережно бы вложил в руки меч, закрыл бы ему веки; а сам он, скотина, намеревался трусливо оставить чужое тело. Так что разрыдался ещё сильнее. Глас разума замолк от ран на его сердце. Никакие доводы логики не могли больше его спасти от боли, что они принесли друг другу, и с треском рушились. Но у Мадары было так мало вариантов. А Сенджу мог либо верить ему до конца, либо уйти с ним, поняв, что в Конохе Учиха никогда не сможет быть счастливым. - Почему я с ним не пошёл, - он вцепился в волосы, раскачиваясь из стороны в сторону, - почему я с ним не пошёл… Вот он, правильный выбор прошлого. Мадара пошёл ради него на жертвы, видел убийцу родного брата каждый день, чтобы Хаширама был жив, и сбывалась только его мечта – и в ответ ему нужно так мало… Так почему же он с ним не пошёл! Кто-то отшатнулся от него, и Сенджу ощутил движение затылком. Кто-то невидимый, прячущийся в густом подлеске, увидел, что он дрожит и плачет, испугался этого и сделал единственный неправильный шажок назад. Хаширама вздохнул, оглядел беззвучную чащу и вытер глаза ладонями. - Выйди. Лес остался безмолвным. Сенджу наклонился к воде и умылся, только сейчас заметив, что она теплая. Наверное, течёт из источника. - Серьёзно, я тебя заметил, - Хаширама провёл мокрыми руками к волосам и подумал, что в его слёзных железах уже ничего не осталось. Соль и вода вытекли из него будто кровь – солёная, из воды. Совершенно опустошённый, Сенджу обернулся. Тобирама выступил из зарослей, но всё равно сливался с тенями. Брат никогда не носил чёрное, так как темно-синее куда меньше выделялось ночью. Его белая кожа и волосы могли бы его выдавать, но младший брат скрыл их оттенок сыпучей серой золой. По его лицу трудно было что-либо прочесть, и Хаширама поднялся с земли. На самом деле он ожидал от отото то ли презрения, то ли злости, но Тобирама выглядел скорее растерянным. Как бы сильно ни старался это скрыть. - И давно ты следишь за мной? – спокойно спросил старший Сенджу. Была у брата наклонность всё контролировать, он никогда не обижался. - С самого начала, - Тобирама отвёл взгляд в сторону. – Мадара мог тебя ранить. - Я хотел пойти в этот бой один. - Ты и пошёл. - Но ты держался довольно далеко, верно? Хаширама был уверен, что брата не было у их тихого укромного навеса. Вокруг была слишком светлая роща – и слишком велика была вероятность, что Тобирама перережет спящему и беззащитному Мадаре горло, когда Сенджу отходил за пропитанием. Тобирама не был бы собой, не устранив угрозу. Значит, был далеко. - Я ушёл, когда вы стали крушить местность, - в итоге сдержанно произнёс Тобирама. - Правильно сделал, - Хаширама сделал шаг ближе. – Я видел рысь с раздавленной головой неподалёку, потому что мы вызвали обвал. Рысь ему тогда было жалко. Теперь картина постепенно выстраивалась у старшего Сенджу в голове. Чтобы не попасть под горячую руку, Тобирама ушёл как можно дальше: их бой было видно за километры, а брат достаточно быстр, чтобы эти километры преодолеть за краткий срок. Когда всё стихло, он появился – и Хаширама был слишком уставшим, чтобы заметить его, а в воздухе было слишком много смешанной чакры, чтобы младший Сенджу легко нашёл их обладателей. Сенсор сенсором, но фонило даже Хашираме. Однако вряд ли долго. Иначе бы он тут не стоял. Не избегал бы смотреть в глаза. Тобирама всё знал. И где же его разочарование? Слова и ярость Буцумы, которые обязаны были обрушиться на Хашираму, как на непослушного ребёнка, не понимающего дел взрослых? Старший Сенджу принял бы каждое; тут были правы все, а он нет. Но Тобирама лишь негромко произнёс: - Вот значит как. - Прости, я не смог его убить. Я просто… - Нет, ты лжёшь, ты мог его убить, - наконец-то Тобирама посмотрел ему в глаза и Хаширама понял его состояние. Брат был в шоке. - Именно тогда, когда ты твёрдо решил его убить, я рискнул уйти. Ты шёл один, чтобы оставить ему шанс оправдаться – но потом ты дрался насмерть. Ты моя семья, и тебя я знаю. Лучше б не знал. - Я прав, ты готов был это сделать, почему ты не прикончил его?! Лучше б не был прав. И не задавал бы вопросов, на которых у Хаширамы не было ответов. - Я не знаю, - Сенджу дёрнул плечом; хотя бы честно. – Я мог бы сказать, что сильно его люблю, но я шёл сюда уже его любя. Может, он мне дорог – хотя это тоже и раньше было, не поменялось… Может, я просто трус. - Ты не трус. - Не знаю. Тобирама отвернулся. У него было тысячи методов спорить с разгорячённым Хаширамой, уверенным в том, что он делает, но сейчас старший Сенджу балансировал на тонкой ниточке без чакры, а внизу была пропасть в острых ножах. Он шагнул на этот путь интуитивным порывом души – но душа не торопилась разъяснять, что к чему. Лишь помогала не упасть на лезвия. Лёгким ветерком толкала куда-то в темноту завтрашнего дня, где притаились всякие ужасы. - Но теперь я его точно не убью, - тихо, но на этот раз твёрдо добавил Хаширама. - Он спит безоружным, пил и ел из моих рук. Не заставляй меня сталкиваться в бою ещё и с тобой. Мною и без того оба родителя разочарованы. - Да что ты болтаешь… - Прости, - молодец, Хаширама, теперь и Тобираме плохо. – Я погорячился. Но младший брат всё же отступил на шаг. Лезвия на дне пропасти вдруг стали ближе. - Ну, прости меня, - Хаширама быстро пересёк расстояние между ними, положил руку на плечо брата и тут же прижался лбом ко лбу, чтобы он не сбежал. – Нас ничто не сделает врагами, я сказал глупость. - Даже Мадара? Ножи в темноте приблизились уже с другой стороны. - Даже Мадара. - Ты лжёшь! - Нет, я не лгу! И старший Сенджу обнял брата так, чтобы он не смог вздохнуть и спорить. Ему снова было меньше тридцати, вокруг были усталые враги, яростные самые близкие люди на свете и их желание пронзить друг другу горло; Хаширама сомневался, что Мадара избавился от этого желания. Ладонь снова тянулась к ножу, к иллюзии выхода – убрать из неё одну фигуру, подарить себе свободу от молота и наковальни. Только теперь Сенджу знал, что кунай в его кишках ничего не решит. Жертва – не выход. Это бегство от неотвратимого выбора, который всё равно настиг его годы спустя. И тогда он выбрал неправильно. Два его самых любимых человека пахли лесным костром, сухой холодной золой и горячим ярким пламенем. - Как ты можешь ему верить? – зашипел Тобирама ему в ухо. - А как он может верить мне? – отозвался Хаширама и вздохнул. – Я хотел его убить. Он хотел убить меня. Но он мне верит, и я буду ему верить… Доверие – не логика, а эмоции. За мирными договорами с кланами старший Сенджу об этом как-то позабыл. Тобирама резко оттолкнул его. Хаширама покорно отошёл, поднимая руки и готовясь сделать брату больно снова. И сейчас - намеренно. Отото его не простит. Потому что Хаширама не станет просить прощения. - Так ты остаёшься с ним? – Тобирама скривился. – Ты не вернёшься домой? - Нет, не вернусь, - вдруг так легко сорвалось с губ – и стало ещё легче от принятого окончательного решения! – А ты иди, - он всё же рискнул подойти снова к брату. – Возьми титул Каге. Скажи, что я так решил. Скажи им, что я умер – и береги их. А кого – их – Хаширама не уточнял. Тобирама был самым умным из всех; его мысли складывались в ровный шифр планов, пока у других носились бешеными зверьми. Брат разберётся, хочет он того или нет, хотя ноша одеяний Хокаге вряд ли придётся ему по душе. - Я не хочу быть Каге, - внезапно по-детски капризно произнёс младший Сенджу. Такой умный! Уже всё понял, всё видел! И Хаширама как-то сразу увидел, что на него не злятся. - Теперь твоя очередь отдуваться! - он засмеялся. – Ты справишься, я уверен. - Откуда тебе знать? - Уверен и всё. Тобирама неискренне улыбнулся уголком губ. Они час сочиняли легенду, как доблестно убили друг друга Хаширама Сенджу и Мадара Учиха, как уничтожили тела друг друга и как Тобирама в этом убедился. Хаширама не спрашивал, как Тобирама заметёт следы их бегства – так как и без того не сомневался, что брат это сделает, так как он больше не возражал его решению. А уж из любви или чтобы не позорить имя Сенджу… Неважно. - Учиха тебя убьёт, - сказал Тобирама вместо прощания, тихо и очень уверенно. - Я буду тебе писать, как осядем где-то. О частоте условимся. Пропущу – можешь искать мой труп, только не сразу, вдруг я забуду. - Плохая шутка. Но они всё равно посмеялись. Тобирама ушёл вниз по склону, не оборачиваясь, и только когда он скрылся Хаширама необычайно отчётливо осознал, что может больше никогда его не увидеть. Но он не стал его догонять, метаться было поздно – так что он направился в противоположную сторону. Около получаса Сенджу блуждал по лесу, так как до этого бежал без разбору, а сейчас мысли завязывались в морские узлы. Наконец он увидел нужную тропу, но стоило только ступить на светлую полоску сухой земли, как Хаширама услышал в стороне чей-то негромкий незнакомый голос. Огонь чакры Мадары был там же. «Вот он и предал тебя, сговаривается за спиной», - прозвучал в голове братовский укор, очень верный. «Вот и я предаю его, ты доволен?» - вздохнул Хаширама и свернул с пути. Чтобы убедиться – в чём бы там ни было. Рассвет и завтрашний день уже были близко. Мокрая лисья шерсть. Хаширама ожидал чего угодно, запаха крови, трупов, гнили, серы – но от жуткого девятихвостого демона даже на расстоянии пахло просто мокрой шкурой, диким зверем, словно отличал его от зверей лишь рост со скалы над селением Листа. Однако вместо передних лап у лиса были длинные пятипалые руки, которым он мог как и крушить, ловя, мокутон Хаширамы, так и раздражённо перебирать когтистыми пальцами по ближайшему к себе камню – пока Мадара стоял перед ним и что-то выговаривал. Сенджу не слышал ни единого слова, слишком далеко. Учиха был очень маленьким рядом с этим уродливым демоном, просто крохотным. Но, похоже, разговор у них шёл мирный. Уши демона то и дело шевелились, поворачивались в сторону Мадары: демон его слушал. А Учиха не повышал голоса, хотя в глазах демона был лишь отблеск шарингана, тонкая нить контроля – он утвердил абсолютную власть, а может лису нравилось, что Мадара ему говорит. Может, лиса отсылали прочь. Может, Учиха Мадара сжигал свои мосты, без остатка. От прилива тепла и покоя мозги Хаширамы наконец-то встали на место. Сенджу стукнул себя по лбу, сделал древесного клона и тот помчался догонять брошенного младшего сына Буцумы, чтобы идти с ним как можно дальше до селения, всю дорогу обнимая за плечи. Тобирама клоном не обманется, но когда тот исчезнет, у Хаширамы будут все его воспоминания – и каждое чувство с братом связанное. И Тобираме было об этом известно. Сколько бы это ни продлилось. Понадобится – пробудет с братом хоть до полудня. Его древесные клоны давным-давно не исчезали сами по себе, даже если старший Сенджу дремал. Лис и Мадара одновременно посмотрели в его сторону. Чакру и клона несомненно заметили оба, так что пора было повести себя вежливо и перестать за ними следить. Хаширама спрыгнул с дерева, зевнул и пошёл домой. По крайней мере – к Мадаре домой. Никто его не преследовал. Солома, в которую он вскоре рухнул, приняла его пыльно, но охотно. Давление чакры лиса, которое, оказывается, Хаширама ощущал перманентно в воздухе всё это время, исчезло, когда Сенджу досчитал до пятисот в тщетных попытках отдыха. Через ещё двести Хаширама услышал шумные шаги не прячущегося Мадары и его сильный кашель. Подвинувшись к стене и закрыв глаза, Сенджу притворился, что крепко спит: на помощь прийти он успеет, но могло повиснуть тысяча и одна новых вопросов между ними. И нужно было знать, сделает ли вид Учиха, что верит его обману, лишь бы их не обсуждать. Ну, или всё было проще. Зевнул Мадара так, что его зубы щёлкнули. Постель под ним приятно потяжелела. Лицо Хаширамы защекотали чужие волосы, и Сенджу рискнул открыть глаза; Учиха лёг к нему спиной и сунул руку под голову. Почти сразу он стал кашлять снова, и покачав головой, Хаширама обвил его руками со спины. Одна ладонь удачно оказалась у Мадары на груди и стала его лечить. Учиха мягко выдохнул – подыгрывал, уже быстро задремал?.. Лежал тихо. Вдруг Сенджу осенило, зачем нужна дыра в потолке. Прямо напротив него, с того места, на котором обычно спал Мадара, был отчётливо виден Млечный путь. Далекие звёзды искрились так ярко! Хаширама не любовался ими годами. Мадара предпочёл видеть их каждый вечер. Мадара пошевелился и коснулся его. Теплые пальцы с нажимом проделали путь от локтя до запястья Сенджу. Переплетя пальцы с тыльной стороны, Учиха крепко сжал его руку, поцеловал её в центр ладони и вернул на место, так и не разорвав контакт. Хаширама закрыл глаза, шумно выдохнул и прижался к его волосам, наконец-то по-настоящему и надолго обнимая. Сенджу крепко уснул, перепутавшись ногами с Мадарой. Рассвет сегодняшнего дня легко стёр туманное завтра, которого никогда не существовало.