Эдельвейсы любви

      Гордо и величественно несет свои чистые воды из далекого далека красавица Нева, и широкой голубой лентой пронизывает Санкт-Петербург. Блистательный Санкт-Петербург, столица Российской империи!.. Речные воды, словно в немом благоговении и восхищении перед представшей им красотой, целуют берега прекрасного города.       И сам молодой город, дерзкий и порывистый в этот восхитительный майский день, будто любуется собой и хочет крикнуть всему миру: «Вот он, я! Гордость рук человеческих, воплощение мечты великого императора! Я — столица могучей и славной империи, я — ее сердце, я — бриллиант в ее короне, я — ее слава! И это заря моего века, мое начало!».       …Воистину, сейчас на небесах алеет торжественной зарей утро жизни для прекрасного юного города! Города, который так любил и которым так восхищался мой отец. Города, с судьбой которого я была обручена с самого рождения.       И как горько сознавать, что для меня это утро — последнее. Свеча моей жизни уже роняет последние крупные восковые слезы на мраморный паркет великолепного дворца моего отца, в котором двадцать три года назад я появилась на свет. Я умираю… так не поняв: почему? что же произошло? за что так жестоко наказала меня судьба?..       Мое имя Анна. Я — старшая дочь графа Петра Борисовича Шереметьева. Я имела все, что только может пожелать молодая девушка. Богатство, красота, молодость… Лишь сейчас я понимаю до конца, сколь ничтожно все это! У меня было все… но не было счастья.       Мой отец любил и баловал меня. Я ни в чем не знала отказа. Бедный батюшка нарадоваться не мог на меня, свою старшую дочь. Свою надежду, смешливую певунью, умницу, ставшую фрейлиной самой императрицы Екатерины. Мне была уготована завидная судьба, с какой стороны ни посмотреть. Батюшка хотел, чтобы я стала счастливой, он всем сердцем желал этого, я знаю… И как ужасно сознавать, что он и… погубил меня!       Убил, уничтожил одним своим согласием на мой брак с графом Никитой Ивановичем Паниным. Как только он объявил мне это, я поняла, что все кончено: надежды, мечты… Свет мой потух, а впереди лишь мрак и черная тоска, и долгие годы жизни с нелюбимым и жестоким человеком!       Что ж, тогда, возможно, даже хорошо, что все обернулось так… Что я ухожу из этого мира, ухожу чистой, не познав страсти ненавистного мне «жениха» и не изменив Ему, единственному сокровищу моему. Лишь о Нем да об отце я тоскую сейчас, лишь о них стонет мое израненное сердце.       Я избежала нежеланной свадьбы, пусть и ценой этого стала моя жизнь… И все же, как страшно умирать в двадцать три года! Как хочется вскочить сейчас с этого ужасного смертного одра, выбежать в сад, встретить рассвет над Невой… И вновь впорхнуть игривой легкой пташкой в роскошные залы Зимнего дворца…       И снова в покоях Цесаревича увидеть Его… Почувствовать быстрое и легкое прикосновение родной руки, взглянуть в бездонные мудрые глаза, а потом встретиться в укромном уголке и мечтать о совместном будущем, которое будет, обязательно будет счастливым. Ах, если оно хотя бы просто было! Любые трудности, беды, горести… лишь бы рядом с ним.       Не дано. Не будет. Силы уходят, сознание туманится, голова горит страшным огнем, все тяжелее дышать! И страх… Его ледяное дыхание превращает сердце в маленький снежный комок.       Я боюсь. Не только смерти, но я боюсь… за Него. Словно моя любовь была Его единственным якорем в бушующем жестоком океане. Словно Господь оберегал и хранил Его, пока я за него молилась, пока я жила. Что с Ним будет теперь? Он остается совсем один среди волков. Господи, выдержит ли Он?!       Он… такой наивный, такой простодушный… Он был так не похож ни на кого в окружении Государыни! Может, этим Он и покорил меня? И еще своей доброй улыбкой и таким трогательным отношением к несчастному Цесаревичу…       Я никогда не была красавицей в классическом смысле этого слова, но мое очарование, воздушность походки, королевская осанка, всегда добрый, искрящийся радостью взгляд разбили много сердец. Ко мне сватались, но я отказывала всем под благовидными причинами. Отец не настаивал. Видно, тоже считал, что не пришло еще время, да и женихи не достойны моей руки. И моя душа не трепетала от внимания придворных сердцеедов. Я летела по жизни в вихре безмятежного вальса. Не задумывалась над тем, что такое любовь, и как она преображает и освещает всего человека, если это чувство сильно и искренно.       Пока однажды восторг беззаботности не оборвался, и жизнь стала глубже, прекраснее, осмысленнее, но… и намного сложнее. Я встретила Его.       Любимый наставник нашего Цесаревича, Павла Петровича. Семен, моя судьба… Я сразу поняла это. Разве можно сравнить Его с любым придворным шутом в надушенном парике и роскошных одеждах, мнящим себя неотразимым ловеласом?! Сенечка — не позер, он настоящий, умный, серьезный, способный на верные и глубокие чувства, и у него есть цель в жизни. И эта цель — Павел Петрович. Воспитать его достойным трона.       О, как он любит юного Цесаревича! Как восторженно говорит о нем! Павла Петровича, возможно, никто и не любит кроме Семена. Императрица-мать холодна и груба с наследником. В его чертах Екатерине Алексеевне все явственнее видится образ Петра Федоровича, убиенного ею супруга и отца Цесаревича. Семен же стал не просто наставником, а другом несчастного Павла Петровича. Его положительное влияние на личность наследника огромно. А в полной мере оценить его смогут только наши потомки.       Семен верит в то, что в Павле — будущее нашей Империи, верит в его силы и способности. Я только женщина и не разбираюсь глубоко в подобных вещах… Да что греха таить, я никогда и не задумывалась о них. Но для Семена это важно, и я тоже верю, что лишь Павел станет следующем Императором России и ничто, никто не помешает этому…       Бедный мой Сенечка!.. В эти последние мгновения мне так ужасно хочется сказать тебе: «Я помню все: все наши встречи, разговоры, каждую мелочь!» Он влюбился в меня так пылко и, вместе с тем, целомудренно. Как был он счастлив, когда понял, что его чувство взаимно! О, те далекие счастливые дни!..       Сердце сжимается болезненным спазмом. Все невозвратно! И пьянящий свежий воздух, наполненный не сравнимым ни с чем морским ароматом, и низкое северное небо над головой, и простор петербургских улиц, и моя летящая туда, к Зимнему, карета, и роскошные залы, и зеркала, и везде, во всем — поющее великолепие, торжество красоты! И вокруг меня, и в моей душе… Торжество любви, света и надежды!..       И наши встречи с Сенечкой в укромных уголках дворца, нежные прикосновения и робкие поцелуи… Наши души сливались воедино, охваченные чистым восторгом, а сердца готовы были взорваться, как фейерверк на Рождество, разлететься миллионом сияющих искр от одной мысли, что мы с Семеном будем вместе, что мы непременно поженимся! Умом я понимала: отец будет против, но… я все равно верила.       И за этим ослепляющим счастьем не замечала, каким пронзительно похотливым взглядом смотрит на меня граф Панин. Я вообще многое перестала замечать тогда… Наша любовь выросла среди лжи и разврата императорского двора. Подобно прекрасному и чистому эдельвейсу, растущему в труднодоступных горных пределах. Но у нее… не было шанса. Теперь я понимаю это.       Мой милый Сенечка вел записки об любимом своем ученике, Павле Петровиче. Вел скрупулезно, с уважением и трогательной любовью к наследнику, но, походя, по простосердечию своему задел в них имена тех придворных, которых обсуждать не следовало бы, задел и некоторые некрасивые подробности дворцовой жизни. Панин узнал про это, и Семена уволили.       Граф узнал и про нашу любовь, а поскольку уже давно желал сам жениться на мне, еще с пущим азартом оговорил Семена перед Государыней. Его выгнали из дворца, а я стала невестой Панина. Отец не решился отказать ему, и я умерла в тот день. С тех пор солнце больше не светит для меня… И сердце болит, словно пронженное кинжалом.       А что же Семен? Панин — страшный человек. Он не отступится, будет преследовать его. Пока не уничтожит окончательно… Хотя и смерть не так страшна для моего Сенечки, как разлука со мной и с любимым им Павлом Петровичем, его гордостью, его надеждой!       Как тяжело дышать! И глаза давно перестали различать дневной свет… Смерть подходит все ближе, ее страшная тень уже склонилась надо мной… Как же так получилось?!.. Я все еще не могу этого понять!       Я была на балу в Зимнем дворце вечером. Мой последний бал… Тускло мерцали огни бальной залы, такой знакомой и одновременно чужой. Люди смеялись, тянули вино, танцевали… Их улыбки и пустые взгляды… Я только вчера заметила, насколько они равнодушны. Смотрят сквозь тебя, словно не видя, словно ты — пустое место!       Голова болела, ноги не слушались, во рту — странная сухость. Я думала, что это из-за моих переживаний по поводу предстоящей свадьбы. И «жених» где-то тут! Только бы он не подошел ко мне со своими любовными излияниями, только бы не коснулся! Я принадлежу Семену, душой я всегда с ним, а не с этими лощеными безразличными куклами! Надо найти Императрицу… Пасть ей в ноги. И она была несчастна в браке, она поймет!       Вот ее фигура, величественная и стройная. Моя последняя надежда! Иду, прошу, умоляю, стараясь игнорировать обращенные на меня любопытные, настороженные и даже открыто враждебные взгляды. Их равнодушие куда-то ушло, а мою душу холодит тревога. Что ж они так все смотрят на меня?! Жду ответа Императрицы, но вся ее учтивость и сочувственный поначалу тон тает, как снег под лучами пригревающего солнышка, сменяется на надменную отчужденность, когда я произношу имя своего возлюбленного и говорю, что лишь за него выйду замуж.       … Боже, она отвернулась! Холодная, жестокая женщина, неужели в ее душе нет ни капли сострадания?! Неужели, она никогда не любила? Надежды больше нет! Почему? Боже, услышь меня! Мне не нужен Петербург, не нужно богатство, весь мир не нужен… Только бы быть рядом…       Я не в силах закончить мысль. Перед глазами кружится бальная зала. Я, шатаясь, отступаю в сторону от Государыни, а люди (почему-то их лица смазаны) шарахаются от меня, как от прокаженной. Сенечка! Где ты? Ноги больше не держат, я теряю сознание…       Не знаю, сколько времени прошло, но когда я очнулась, то была уже тут, в беседке, в саду близ дворца моего батюшки. Я так любила эту беседку в детстве… Мы с сестрой прятались в этой тени от нянюшек и учителей. Я любила читать или просто мечтать тут, еще до встречи с Сенечкой. А теперь я здесь умираю…       Меня изолировали, я слышала мельком страшное слово «оспа»! От нее когда-то умер император Петр Второй, и я… умираю… сейчас. Рядом только мальчишка из крепостных. Его заставили ухаживать за мной… Господи, как жалко! Он заразится. Помилуй его, Господи! Я никогда раньше не задумывалась об участи крепостных, но сейчас мне так жалко этого несчастного мальчика!..       … Я уже нечего не вижу, в глазах предсмертный мрак, а на душу постепенно сходит удивительно умиротворяющее спокойствие. Я ухожу с миром. Ночь тем временем тихим покровом окутывает столицу Российской империи…       Боль отступает… Как хорошо и легко становится на сердце! Я не вижу плачущих у двери беседки моего отца и «жениха». Ведь тоже убивается… Даже странно. Их голоса порой доносятся до меня, порой удаляются и становятся совсем неразборчивыми, как шум морского прибоя. А потом пропадают, и лишь торжествующий плеск морской волны победным гимном звучит в ушах. Я не знаю, отчего мне слышится море? Но человеку ведь перед смертью открываются неведомые ему при жизни горизонты… Открывается что-то важное, что пока ему не дано понять.       … Мысли снова обрываются, путаются, но потом проясняются, и светлые видения обступают меня. Мы с Семеном идем по берегу залива, и снова я слышу успокаивающий шелест набегающих волн. Этот звук — что музыка для наших ушей. Семен улыбается, и мы танцуем, отрешившись от всех проблем, бед — всего земного… И, кружась в тихом танце, медленно отрываемся от земли. Забыта болезнь, боль разлуки. Все ушло, все в прошлом! Есть только я и он…       Вдруг Семен отстраняется от меня и глядит куда-то в сторону. Его взгляд полон гордости и счастья, на ресницах дрожат слезы умиления… — Куда ты смотришь? — спрашиваю я. — Я… не зря… жил… — голос возлюбленного дрожит от переполняющих его эмоций.       Я смотрю в ту же сторону, что и он. Там, внизу, не Санкт- Петербург. Москва! И странное дело, с высоты я вижу бывшую столицу так четко и ясно, будто, сама нахожусь в ней. Вот и Московский Кремль, Старинный Успенский собор… Длинная процессия, пышная и праздничная, движется к нему. Впереди невысокого роста человек, его черты… Я вздрагиваю, я узнаю его… Оборачиваюсь на Семена, тот кивает мне сквозь слезы. — Павел Петрович… Сейчас будет его венчание. Помоги ему Бог царствовать долго и со славою! А мы с тобою, голубка моя, никогда не оставим его!       Я смотрю долгим взглядом на любимые, дорогие черты Сенечки, и улыбаюсь также счастливо, как и он. Неужто и вправду сбудется то, что так важно для него? Сердце мое ликует, я обнимаю любимого, и… светлое видение исчезает, как прекрасный сон, не оставив следа…       … Я, верно, снова в беседке. Кругом тьма и холод… Никогда мне еще не было так холодно! Еще не конец… Я так надеялась, что уже умерла. Где-то рядом жалобно всхлипывает маленький Сашка Марков, но я уже не способна думать о нем… Хоть жар отступил, и голова стала ясна, и мысли четки, противная слабость, сковывающая все тело, да мрак в глазах напоминают о болезни.       Что это? Неужто мне лучше?! Но что-то в душе подсказывает мне, что это не так…       Откуда-то издалека слышится голос батюшки: «Аннушка, родная, прости. Я хотел выдать тебя за нелюбимого…» И снова: «Выходи за кого хочешь, только живи, живи!» Эти слова опять тревожат мою успокоившуюся было душу. Зачем он говорит их? С трудом поворачиваю голову на голос. Хочется сказать: «Поздно, поздно батюшка!» И жалость к старому, сломленному горем человеку, рыдающему, как ребенок там, у калитки, огнем обжигает сердце…       … Внезапно (или это вновь мои видения?) я слышу голос Семена. Жду несколько мгновений. Нет, не видения. Это точно он! Он тут, он пришел… Зачем? Зачем, Сенечка? Панин не простит… И не оставит тебя в покое, даже когда все кончится! Уходи, молю, уходи! Спасай свою жизнь!       Нет, не уходит! Родной мой, хороший мой, хочет быть со мной до конца… Я чувствую его присутствие, и оно помогает мне, поддерживает, хоть он и так далеко, у калитки. Ему не позволят войти. Да я и не хочу, чтобы он увидел меня такой беспомощной, умирающей, и взглянул на страшные следы болезни на моем лице…       Резкий голос Панина коршуном вырывается из тьмы, заглушая остальные голоса и звуки. Жестоко и неумолимо он выгоняет Семена прочь. И мой отец, лишь только что уверявший, что готов отдать меня за того, кто будет мил моему сердцу, не препятствует этому.       Я ненавижу свое жалкое, истерзанное болезнью тело, ненавижу слабость! Я не могу ничего сделать, не могу спасти Семена, а ведь знаю, что ему несдобровать теперь. Пот вновь выступает на висках, дыхание с хрипом рвется из груди. За что так с нами? Чем мы прогневили небеса?       Впрочем, не небеса преследуют нашу любовь, а человеческое бездушие и черствость! Дворцовые интриги, политика, где нет места живым и искренним чувствам.       Две скупые слезинки медленно скатываются по моей изуродованной оспенными язвами щеке. Это конец! Теперь точно конец!       Но нет, я не уйду так просто. Единственное, что я могу сейчас — молиться, а молитва, последняя искренняя молитва может многое… Верю в это!       Язык деревенеет во рту и дыхание становится прерывистым. Но я молюсь, молюсь, последним нечеловеческим усилием напрягая волю, изливая всю душу, всю без остатка, в последнем отчаянном обращении к Богу: — Господи, спаси Сенечку! Сохрани от врагов, дай силы пережить мою смерть… А если это невозможно, помоги нам встретиться вновь в Твоих Обителях. И какая бы судьба не была уготована ему, не оставь, до конца не оставь! Помоги, Укрепи, Поддержи, Спаситель Наш!       Я чувствую: это не все, я должна попросить еще о чем-то. Пытаюсь вспомнить, отчаянно пытаюсь, превозмогая изматывающую слабость… Рука судорожно сжимает край легкой простыни… Что же я должна успеть попросить у Бога? И вот эта последняя мысль внезапно озаряет цепенеющее сознание, взрывается в душе ослепительной, всесокрушающей, непонятной до конца для меня самой радостью: — Боже, помоги Павлу Петровичу! Сенечка столько сил и души вложил в дело его воспитания… Пусть жизнь моего возлюбленного будет прожита не зря! Пусть сбудутся его надежды… Следующим императором российским станет Павел Первый…       … Еле слышный шепот несчастной обрывается. Легкий вздох слетает с бледных пересохших губ, грудь слабо вздымается в последний раз, и нежная девичья рука медленно разжимается, отпуская скомканный край простыни. На устах умершей застыла слабая улыбка, в широко раскрытых глазах ясно читался восторг от чего-то прекрасного, недоступного для живущих. Она видела что-то, что открылось в момент смерти, и этот восторг был ликующим восторгом победителя. Анна знала: все не напрасно, их с Семеном жизни прожиты не зря, их души навсегда соединятся в вечности. Знала она и то, что мольба ее услышана, и Павел, любимый ученик Семена, взойдет на престол. И Анна улыбалась этому в свой последний миг, отрешившись наконец-то от боли и тоски земного бытия.       В ту же ночь ее тело было погребено в Александро-Невской лавре, на Лазаревском кладбище.       … А над молодой столицей Российской империи ясными пурпурными лучами окрасила небо заря нового дня…