The Winner Takes it All

*** Слова похожи на расплавленный металл, льются в уши, обжигая, унижая и заставляя бессильно сжимать кулаки. Смысл ускользает от Торина, язык, на котором говорит эльф, кажется ему слишком тянучим, а ночи и дни сливаются в одну череду. И лишь одно неизменно. Раз за разом они смотрят друг другу в глаза - как будто пытаясь выиграть битву, причина которой давным-давно растворилась туманом Мглистых гор и обманчиво-мягким шелестом листьев Мирквудского леса. Впрочем, Торин уже даже не знает, когда заканчивается один день и начинается другой. Предательское ощущение ночи, ощущение, что он на самом деле вовсе не является собой, а просто не думая, исполняет какую-то давно и хорошо знакомую роль в нелепой постановке. Это сродни болевому шоку, когда порванные нервы уже не доносят до мозга ощущения боли – лишь граничащую с обмороком отстраненность. Это состояние невидимой паутиной опутывало все существо гнома. Боль причиняли мысли. От них было никуда не скрыться, как от лихорадки, они преследовали его везде, даже когда он спал: сны превратились в кошмарное продолжение реальности. В них он снова и снова беспомощно сжимал кулаки и слышал ненавистный голос. Ты станешь королем, только когда сможешь побороть свою гордыню. Или не станешь. Тебе ведь нравится быть моей игрушкой, зачем тебе трон? Что ты молчишь? Отвечай. Все кажется ему ложью, даже просторная клетка, в которой он сидит. Здесь душно и постоянно тянет какими-то палеными травами, как будто нарочно туманя и без того ускользающее сознание. Даже это место - обманчиво. Оно не пугает, хотя то, что Торину пришлось здесь вынести - гораздо унизительней и хуже, чем все, что он пережил. Звуки доносятся до него как из-под воды, проникающий свет болезненно отпечатывается на покрасневших глазах, запястья давно свело так, что он их уже почти не чувствует, лишь иногда на поверку шевелит пальцами. Ему кажется, что это никогда не кончится. Трандуил приходит всегда в разное время. Во всяком случае, Торину так кажется. Может, и это обман. Он как будто тень этого проклятого леса, бесплотный злобный дух, пропитанный ядом и кровью. А еще эльф никогда не касается его. Он ждет. Дышит глубоко и ровно, почти неслышно. Некоторое время, словно зачарованный, наблюдает за тем, как приподнимается и опускается грудь гнома – размеренно, спокойно. И весь Торин так и лучится этим смертоносным, сейчас совсем не опасным спокойствием, гордостью и упрямством, что, наверное, разведено вместо крови под смуглой упругой кожей, покрытой темными клановыми татуировками. Зато он много говорит. Потому что прекрасно знает, что слова причинят гораздо больше боли и унижения, чем действия. О том, как Торин выглядит, стоя на коленях, с раскинутыми руками и разметавшимися по плечам волосами, и как напряжены все мышцы, чтобы поддерживать тело в таком неудобном положении. Он говорит о том, что гном никогда не был более красив, чем в моменты, когда тонкая струйка красного стекает по подбородку, лоб покрывается каплями мучительного пота, а линию рта сводит судорога. О том, что натруженные руки будто созданы для выкованных его народом прочных цепей. Торин только упрямо поджимает губы. Он уже привык к словам. Они отравляют, но к любой отраве можно привыкнуть. Он безразлично отводит глаза. И Трандуил понимает, что сегодня слов будет недостаточно. Он смотрит на него сверху вниз – внимательно, пристально и чуть пытливо, безо всякой враждебности. Так большой кот смотрит на игрушку, которая может доставить немало приятных минут, если не растерзать ее раньше времени. В глазах эльфа таится совершенно безумный блеск – словно мерцание огненных искр, которые, не ровен час, запалят настоящий пожар. Торин видел подобный взгляд лишь однажды - тем же пламенем горели глаза дракона, почуявшего желанную добычу. И Торин невольно опускает голову, поводя ноющими плечами, изучает потрескавшийся каменный пол под своими коленями. От этого молчаливого ожидания ему сводит судорогой желудок и мышцы где-то у основания шеи. Оба знают это. И Трандуил, наверняка, получает особое удовольствие от этого знания. - Знаешь, мне не доставляет никакого удовольствия причинять тебе боль, - снятая со стены плеть скользит по полу как ядовитая змея, но Торин знает, что стоит лишний раз дернуться, выдать себя...Он делает глубокий вдох и поднимает глаза, сдувая с лица налипшую прядь. - Неужели? - Да. В природе эльфов не заложена потребность в насилии, мы не животные, - плеть чуть вздрагивает и, прижавшись к животу, ползет выше, как будто тихий, вкрадчивый голос Трандуила ведет ее за собой, направляет. - В отличие от нас, - Торин и сам удивляется, как спокойно звучит его голос. - Смотри-ка, ты быстро учишься, - и эльф звонко смеется, как мальчишка, которому удалась какая-то чудесная шалость. От этого смеха к горлу подступает отвратительный комок и хочется сплюнуть прямо ему под ноги. Что Торин и делает, с каким-то мстительным удовольствием. И закрывает глаза, сжимая кулаки, когда плеть взвивается и шипит, как потревоженная гадюка. Он не знает, сколько это продолжается, и почему он до сих пор просто не провалился в спасительное забытье, как уже бывало несколько раз. Может, потому что тело ко всему может привыкнуть, а может потому, что физическая боль - не самое страшное. Самое страшное - он давно знает, чего хочет от него Король с холодными глазами. День за днем приходя сюда вот уже неделю. Или больше. Или меньше. Открыв глаза и повернув голову, он почти отстраненно наблюдает за тем, как по предплечью стекает тоненькая струйка крови, вплетаясь в узор чуть выцветшей от времени татуировки. Как будто она всегда была там, частью древних рун и магических знаков, призванных защищать и направлять. Так же как всегда было здесь и гулкое, неправильное и тянучее возбуждение, что скапливается по всему телу, от кончиков занемевших пальцев на связанных руках до дрожащих коленей, что едва держат тело. Торин ненавидит себя за это гораздо сильнее, чем это место, чем плеть, что занимает свое место на стене, чем шуршащее по полу длинное одеяние и появляющиеся перед глазами изящные пальцы опущенной руки. - Что скажешь? - если поднять глаза, то Торин мог бы разглядеть каждый отблеск неясного света на бесстрастном, обманчиво-мягком лице эльфа, но он смотрит вниз, что-то для себя решая. И слова, наконец, звучат. Нелепо и противоестественно, как будто их произносит не он сам. А кто-то совсем другой, сидящий внутри, в тех самых глубинах души, куда обычно боятся заглядывать без крайней нужды, где живут самые страшные тайны и самые тайные страхи. Может быть, оттого слова звучат почти по-детски, и, наверное – слишком просто, чтобы вместить в себя все те смыслы и значения, которые гордый Торин хотел бы в них вложить. - Прикоснись ко мне. Я хочу этого. Несколько секунд Трандуил продолжает молчать, словно испытывая Торина, глядя ему в лицо с непонятным выражением, которое тот едва ли решился бы как-нибудь истолковать. Потом глубоко вздыхает и улыбается. Зато Торин совершенно точно мог сказать, что никогда не испытывал подобных ощущений от простого поцелуя, от чужих пальцев, зарывшихся в волосы. Колкое электричество по позвоночнику, почти немедленное возбуждение и жар под ложечкой, как будто он был слепленной из снега фигуркой, выставленной на жаркое солнце. Одуряющая беззащитность. И желание перестать быть собой. Слов не осталось. Трандуил пах палой листвой и стылой землей своих тюремных камер, он опустился перед ним на пол и целовал шею, прижимаясь всем телом, так тесно, жадно, жарко, жарко и голодно, целовал, сжимая зубами кожу. – Гордый король под горой, – почти мягко прошептал он, ведя рукой по груди, чуть царапая аккуратными ногтями, а потом Торину показалось, что сердце зашлось и пропустило один или два положенных ему удара, – уверенная, мягкая ладонь стала грубовато массировать член. И это было стыдно, мерзко, грязно и гораздо более унизительно и страшно, чем плетки, угрозы расправы над товарищами по отряду, раскаленный воск и холодный пол подземелий, но все же...Все же. Торин невнятно выдохнул нечто похожее на вымученный стон, запрокидывая голову, насколько позволяли болезненно раскинутые в стороны руки. Он даже не представлял себе, что подчиниться может быть так хорошо. *** Утреннее солнце окрасило Эребор причудливым кроваво-рыжим, преломляясь о склоны и отражаясь непоседливыми лучами. И сквозь узкое окно тронного зала они скользили по лицу короля эльфов, который почтительно, но чуть насмешливо склонял увенчанную венком голову перед Торином, Правителем Эребора. Трандуилу еще только предстояло узнать, как крепки выкованные гномами тонкие, изящные, как и его запястья, цепи. Потому что теперь борьба, следы и истоки которой давно потерялись и забылись в лесах, долинах и пещерах Средиземья, будет вестись на территории, подвластной лишь сыну Траина. Который мог позволить себе проиграть, только чтобы потом выиграть свой самый ценный приз.