Чудные дни

— Люцифер, уймись! — пищал я, сидя у брата на груди и низко склонялся, легонько кусая его за кончик носа, — тшшшшш! Ну не двигайся! Он лучезарно мне улыбался, ярко блестя двумя мокрыми передними резцами. В уголках его глаз появлялось много тоненьких морщинок, а на щеках проваливались маленькие ямочки, в которые так и хотелось тыкнуть пальцем. Хватаясь руками под коленками, Люцифер пытался перевернуть меня сначала на спину, а потом просто спихнуть с себя. И смеялся, когда я, сопротивляясь, тяжело наваливался грудиной на его лицо. — Ну ты же все ломаешь. Прекрати! Золотые и смолянистые сверчки гудели в бесконечных слоях яркой зелени. Где-то там, далеко, на горизонт оперлось рыжеющее солнце, оно бодро окрашивало в свой хитрый лисий цвет мои руки и лицо, белую макушку брата, и резво игралось своими лучами, с его шумящими серебряными браслетами на руках, создавая непрекращающиеся световые отблески, блики, переливания и отсветы. Цветы с волос и лица брата сыпались. От смеха его обычно бледненькое, но сейчас дико красное лицо, багровело еще сильнее с каждой минутой. Голова беспокойно металась подо мной, а подбородок то и дело вздымался вверх. Люцифер, широко открывал рот, не больно кусаясь за шею, прикусывал мочку уха, еле до нее дотягиваясь, и с тяжестью добирался до щеки, закусывая кожу и там. — Да ты же сам все ломаешь! — хохоча, он выгибался подо мной, резко выпрямляя спину, забрасывал голову вверх и издавал визг, смешанный со смехом. Наконец он успокаивался, вытирая большими пальцами слезы, выступившие на глаза и приглаживал растрепанные волосы. — Ну все, а теперь точно не двигайся, — хмурясь, приказывал я и срывал синий цикорий, принимаясь с серьезным видом, очень сосредоточенно отрывать с него нежные лепесточки. Поочередно слюнявя ноготок каждого лепестка, я лепил мокрые листики ему на лоб. — Я пытаюсь сделать красиво, а ты не даешь, — шептал я, сосредоточенно расклеивая их по его лбу, — я делаю небо. — А солнце будет? — Нет, сегодня пасмурно. Брат поднял руку, укладывая мне ее на плечо и пустил мне в глаза яркий светлый отблеск от браслета. Солнце над нами радостно светило, и хоть медленно и верно оно заходило за горизонт, мы точно знали: завтра оно снова взойдёт и озарит нас своим сиянием. Горячие лучи грели руки, собирающие искрящиеся светом осколки стекла с нагретого пола. Попытки вспомнить о чем-то приятном заканчивались вновь всплывающими в мозгу кровавыми сценами. Меня буквально передергивало каждый раз, как я вспоминал этот тошнотворно-приятный запах горелой плоти, запах железа перемешанный с серной вонью. Было страшно отмываться от чужой крови. Но страшнее этого было оттирать грубой щеткой старое дерево, в которое кровь глубоко и упрямо въелась. — Габриэль! — надо мной послышался раздраженный голос Кроули и я выпустил из рук мыльную щетку, сел прямо, напряженно взглянув на него, — перестань херней страдать, отстань от гребаного пола. Займись реальным делом — помоги нам. Я оглядывался назад, и взгляд цеплялся за синюшную шею и черную, засохшую кровь на коже, за обезличенное мертвецкое лицо и желтые трупные пятна на нем. Сердце начинало страшно колотиться и я кусал себя за губы, ощущая жуткую тошноту, склонялся снова над пластиковым тазом, наполненным алой водой, над прозрачной бутылкой дешевого вонючего отбеливателя и закрывал глаза. — Если не отмыть сейчас, то она вообще не отмоется, — оправдывал свое нежелание помогать я, и хватался за жесткую щетку, продолжая тереть трухлявые доски. Наверное я и правда трус и неженка, раз не смог спокойно воспринять все это. Нет, мне все еще не хотелось реально блевать, но хотя бы просто спокойно смотреть, трогать мертвецов я не мог. Какое-то это вызывало невероятное отвращение. Этот запах, этот цвет кожи… ну как можно их трогать? Ну как?.. Я не понимал. «Просто думай о том, что все получили по заслугам» — пронесся в голове голос Кроули, но легче от него совсем не стало. Да, я готов был заниматься чем-то бесполезным, бессмысленным, создавать иллюзию занятости, лишь бы никак не взаимодействовать с мерзкими трупами. Поэтому, аккуратно цепляя средние по размеру стеклины ногтем, я уже привычно укладывал их себе на ладонь и аккуратно пересыпал в целлофановый черный пакет. Пытался перенаправить мысли. Значит вот от чего я не сдох еще тогда, когда Люциферовы подпевалы были тут. Только на благодати, выходит, и держался, умудрялся сохранять относительную состоятельность адекватно мыслить во всем этом бедламе, умудрялся относительно неплохо для подобного положения выглядеть. Забавно, а ведь я думал, что все это — заслуга лишь моей силы воли и желания жить. Внимательно, стараясь не наткнуться на осколки, я упирался коленями в деревянные доски, склонялся совсем низко и медленно вел рукой по стекольной крошке, собирая на влажные пальцы самое мелкое, то, что нельзя было бы убрать тряпкой или чем-либо другим. Вдруг странная мысль посетила меня: теперь, когда окна у входной двери разбились, в прихожую стало проникать куда больше воздуха и света. Это не было хорошо, но… мне нравилось. Возможно, от того, что это создавало маленькую иллюзию нахождения за пределами этого склепа. Было приятно ощущать, как легкий, очень тонкий ветерок раздувал единично выбранные волоски, заставлял их щекотать лоб, нос. Господи, какая же мусорка у меня в голове. Тишина напряженно продолжала давить, она сдавливала виски словно бы тисками, а затылок как-то неприятно болел. Слова Кроули не хотелось вспоминать больше, чем не хотелось, чтобы в голове возникали те уродливые картинки. Я ссыпал собранную на ладонь стекольную крошку. Откуда-то спереди послышался хруст, а чья-то темная тень вдруг перекрыла мне свет. Мой взгляд медленно полз по чужой тени, по лаковым носкам шпилек и смуглой тонкой лодыжке и икре, по черной ткани строгого платья и… — Привет, — выдавил я из себя, продолжая смотреть на женщину снизу вверх. Сердце тревожно ушло куда-то вниз. — Чего это ты тут по полу ползаешь? — пренебрежительно спросил ее круглый рот и искривился, — знал я, что ты низко пал, но не думал, что настолько. Выпуская из пальцев только что поднятый осколок, я поднялся и, вопреки желанию сразу же уйти, пересиливая себя, изобразил на лице радушную улыбку, повторился: — Привет, Рафаил. Мне он не ответил, а лишь поморщился, поднял высоко подбородок и, обойдя меня, выплюнул: — Я пришел не к тебе. Где Люцифер? Я указал на дверь, что вела в гостиную комнату и тогда он направился туда. — А ты продолжай и дальше ползать по полу. Там тебе и место. Я поджал губы, но ничего не ответил. Как-то не нашлось слов, не нашлось смелости. И, видимо, не нашлось и гордости. Я тихонечко развернулся и поплелся за ним следом. Рядом с дверью, ведущей в подвал были понавалены холодные, мертвые тела. С кухни показались затылок и спина какого-то демона, тащившего труп своего «коллеги» за щиколотки. За ними тянулся кроваво-красный след и запах гнилости и смерти, я не смотрел на них, старался по крайней мере этого не делать. — Последний, — на выдохе рыкнул он и бросил чужие ноги на пол. — Весело здесь у вас, — мрачно заметил Рафаил и все живые обитатели комнаты обернулись на него, — пять трупов? Не мало. — Трое наших, двое ваших, — размыкая уставшие глаза, поднимая голову с диванного подлокотника, отвечал Кроули. — Всё… — выдохнул демон, наконец аккуратно уложив последнее тело ко всем другим, оперся на стену, запустил пальцы в свои короткие черные волосы и медленно скатился вниз. Но на него никто даже не взглянул — сейчас всеобщее внимание было приковано к Люциферу. Рафаил, низко склоняясь над ним, производил странные телодвижения. Его тонкие дамские руки почти касались чужого лба и кончика носа, подбородка и шеи, задерживались на груди, в области сердца, и их обладатель вдруг замирал. — Ну что? — тревожно спросил я и, словно бы на автомате, подошел ближе, оперся на спинку дивана, крепко схватился за руку Люцифера. Поднимая ее вверх, приложил к своей теплой щеке мертвенно холодную, сине-желтую, покрытую багровыми синяками от отлившей вниз крови ладонь. — Из хорошего: он жив. — О, спасибо! — язвительно искривил я губы, продолжая как котенок ластиться о его руку, — а то мы-то не были в курсе. Рафаил одарил меня неодобрительным взглядом, но ничего не ответил, а лишь продолжил тихо, безмолвно ощупывать Люцифера. Тишину нарушил Кроули, все смотревший столь внимательно за движениями архангела: — Думаешь, опять нужна будет кровь? — Непременно. — И благодать? — Точно. После никто ни о чем не переговаривался. Один демон апатично сидел рядом с горой трупов и просто наблюдал за нами, второй вновь уложил голову на ладонь и сомкнул веки; брат уселся на низенький столик, закинул одну ногу на вторую и стал постукивать алыми длинными ногтями по деревянной поверхности, а я просто грустно вздыхал, все еще не выпуская из пальцев Люциферовой руки. *** Тик-так. Стрелки часов упрямо отбивали свой ритм, а я не прекращал глядеть на Рафаила. Тик-так. Время близилось к ночи, а я все не мог перестать вспоминать. — Я устал, они больше не работают… — плаксиво произносил я, виновато опуская глаза вниз, а он все продолжал давить, подходил ближе, склонялся ко мне, угрожающе укладывая руки на плечи. — Какой же ты жалкий и бесполезный. — Я не бесполезный. — Бесполезный. — Нет… — Ты не можешь справиться с собственными крыльями, не можешь держать в руках ни меча, ни копья. Не можешь лечить. Ты бесполезный, дефективный! — Люцифер сказал, что… — Да замолчи уже со своим «Люцифером», — раздраженно фыркал он, начиная зло трясти меня назад-вперед, — Я — твой наставник. Я! Я, а не он, ты понимаешь? Тебе интереснее круглосуточно бегать с ним? Хорошо! Но не думай, что я не сообщу Михаилу о твоем прогрессе и он не прекратит это в два счета, найдя Люциферу занятие. А то у него-то, видимо, дел совсем нет, раз он с тобой возится. Брат с силой толкал меня и уходил прочь, а я, упав в траву, поджимал к груди коленки, обнимал их и начинал тихо и жалобно плакать. Волосы падали на лицо, липли к горящим мокрым щекам. Тик-так. — Ну и чего смотришь? — выводил меня из мыслей холодный женский голос и я немедленно прекращал пялиться, быстро отводил взгляд на собственные пальцы, которые вот уже несколько минут нервно крутили окровавленный край рубахи Люцифера. — Для чего ты тут сидишь вообще? Тебе нечем заняться? Дело тебе надо найти? Его неприятный тембр голоса резал слух будто вилка скользила по стеклу. Я раздраженно закатывал глаза и укладывал голову брату на бедро: — Отвянь. Хочу и сижу. Не твое дело. — Мое. Я старше, а значит, ты будешь слушать меня. Нечего действовать на нервы. Хватит тут сидеть. Лучше иди к Демону и разберись с тем, что он принес, — важно указывал Рафаил и раздавливал белую дрянь в пиале толкушкой. Та наконец громко крякнула и прекратила метаться по дну посудины. Тик-так. Я искривил губы, резко поднялся и бодро зашагал на кухню, себе под нос бубня: — Придурок. Достал уже… Тик-так. Шумно входя к Кроули, я сначала громко и противно, — само собой, не специально, — скрипнул, а через секунду хлопнул дверью, раздраженно упал рядом с ним и уткнулся лбом в стол, где были разложены травы, корни и расставленны органы в бутылках. — Этот парень и тебя доканал? — горько усмехнулся демон. — Парень, да, — кивал я и брал в пальцы склянку с сердцем. Демон устало вздыхал и протягивал мне нож: — - Вытащи-ка эту дрянь оттуда и пошинкуй, а?.. — Всю? — Всю. И я лез пальцами в мокрую банку. Металлическое лезвие скользило по некогда перегонявшим кровь мышцам. Я не мог прекратить думать. Образ Рафаила не выходил у меня из головы, как бы сильно я ни пытался его оттуда выгнать. Рядом с ним я вновь ощущал себя маленьким и бесполезным, таким тупым и, как всегда, ничего не понимающим. О, он прекрасно всегда мог внушать подобное. Казалось, что с того времени ничего не изменилось и сколько бы я не прожил, он все-равно будет относиться ко мне как к чему-то бесполезному и бесконечно глупому. Я чувствовал его к себе отношение; буквально каждый его жест, каждое его слово, каждый взгляд говорил о холодном пренебрежении. Как тогда, так и сейчас он раздражался не только любому моему слову, но и просто присутствию. Он — один из последних, кого я не хотел бы здесь и сейчас видеть. Меня напрягало просто его присутствие, его дыхание рядом, его голос. Я словно бы снова возвращался в ту среду, в которой рос: я, ничего не способный и глупый, он, вечно всем недовольный, постоянно доводящий меня до слез, и Люцифер, единственный, кто действительно мог защитить от всего и всех. — И даже не брезгуешь, гляди-ка. — улыбнулось мягкое колючее лицо рядом, а плечо легонько пихнуло меня в бок, — да ладно, не грузись. Мне тоже все это дерьмо не особо нравится, но они исправляли подобное раньше, а значит, мы сможем исправить это и сейчас. За Люцифера переживаешь? И я напряженно растягивал свои губы ему в ответ и еле заметно кивал. Я погружал в теплую воду ступни, и вода начинала нежно щекотать кожу. Совсем близко плавали рыбы. Они размыкали свои маленькие ротики, ожидая того, что я им что-то дам, их серебряный рой крутился вокруг моих ног. Я низко склонялся, смыкал ладони и пытался поймать хоть кого-нибудь, но все речные обитатели были куда проворнее и успевали сбежать от меня прежде, чем я успевал поднять руки с водой вверх. Спереди послышались всплески и я поднял голову. Люцифер стоял по колено в чистой, прозрачной реке и самодовольно улыбался. В одной руке он сжимал цветок, а другой придерживал длинную юбку. Ее зад все равно был отпущен в глянцевую гладь воды, а перед, сжатый крепким кулаком, поднятый высоко вверх, сильно обнажал левое бедро. Я не сдержался и прыснул в кулак, уже забыв о своей затее поймать живность. — Ты почему тут, — заголосил я, широко открывая глаза и указал на розу, — а это мне?! — Нет, — подчаливая ближе ко мне, улыбался он, — это я себе сорвал. Я открыл рот, чтобы возразить, но он уже оказался рядом и накрыл мои губы своими. Целовал он так мягко и ласково, с такой любовью, что я буквально таял от количества тепла по отношению ко мне. Я таял от тепла, которого ранее никогда почти ни от кого кроме него не получал. От тепла столь нужного мне, невероятно важного. Но только я расслабился и поддался вперед, схватил его за уши, как Люцифер резко оторвался от меня, взволнованно шагнул назад, глядя куда-то мне за спину, и, сунув в пальцы мне цветок, выдохнул из себя весь воздух, быстро уходя под воду. Я пару секунд непонимающе глядел на то, как он распластался по дну, держась, чтобы не уплыть никуда, за мою щиколотку, а потом тоже обернулся и, о бог мой, увидел Михаила. Он шел еще не слишком близко, прикрывая глаза от палящего ярко солнца ладонью. Я вновь повернулся к брату и начал топить, наклоняясь, его пузырящиеся, вздымающиеся вверх ткани. Когда они почти полностью ушли под воду, я взволнованно обернулся на Михаила, который уже был почти рядом. — Почему ты здесь и чем ты занят? — Строго прогремел его голос надо мной и я испугано поднял глаза. — Рыбок ловлю… — И как улов? — Плохой. Не идут в руки. Хмуря смолянисто-черные брови и щуря яркие синие глаза, брат скрещивал руки на груди и кивал головой: — Они бездельников не любит. Это всем известно. Я виновато опускал взгляд. Михаил присел рядом со мной на колени и проговорил уже менее строго: — Почему убегаешь? Пальцы Люцифера вдруг скользнули по моей ступне и мне стало очень смешно, я не смог сдержаться и хохотнул. — Думаешь, это забавно? — мрачно поинтересовался брат, а я тут же вновь сделал провинившееся лицо. — Прости. Это все рыбка какая-то. Он бросил взгляд на мои свешанные в воду ноги. — Ты же не делаешь это все на зло мне? — Нет, — в шуме слабого течения мой голос звучал глухо и тихо, — не тебе. Рафаилу. Он плохо говорит со мной. Михаил понимающе изогнул брови, подвигаясь ко мне ближе и по-отцовски поцеловал в лоб. — Я знаю, что иногда с ним бывает сложно, но каким бы он ни был, он в первую очередь твой брат. Как и я. Как и Люцифер. Мы уважаем тебя, а ты — нас, помнишь? — Помню. Но он не уважает меня. Почему тогда я должен? Вы с Люцифером любите меня, поэтому и я вас, а он — иногда даже толкает, плохое говорит. Мне грустно, я не хочу с ним сталкиваться и вообще говорить. Он вздохнул и обнял за плечи. Обычно сдержанный и холодный Михаил очень редко был нежен и ласков как сейчас. — Я поговорю с ним, но постарайся, пожалуйста, понять, что все это нужно в первую очередь тебе, поэтому ты не смотря ни на что ты должен заниматься. Не расстраивай нас с Отцом, ладно? Будь хорошим мальчиком, — он легонько потрепал мои волосы, — и не убегай в следующий раз так далеко, договорились? Я волнуюсь. Я кивнул, а когда он уже уходил, крикнул ему в след: — А вообще я всегда сюда ухожу, когда грущу! — Учту, — улыбнулся он, быстро обернувшись и добавил: — кстати, опусти юбку хотя бы ниже колен. Так сидеть — очень некрасиво, — и стремительно ушел прочь. Его высокая фигура медленно пропадала в цветущей, пахнущей зелени. Громко смеясь и сильно окатывая меня прохладными брызгами, из воды выныривал Люцифер. Он через силу вставал на две ноги, вода продолжала тянуть его к низу, но он упрямо хватался руками за невысокий обрыв, за траву, и вот, наконец умудрялся окончательно подняться и достаточно стойко встать. Я глядел на его блестящее улыбающееся лицо, и начинал улыбаться сам. Он опирался на крутой берег, склонялся к моим ногам и начинал легонько целовать коленки, поднимался выше: — Не слушай его. Сиди как хочешь. Это очень красиво. И, мокрый весь, липкий, заваливался на меня, крепко сжимая в объятиях плечи и шею. Когда приступ любви у брата прекратился, он уселся рядом со мной, взялся за руку и шлепнул ступней по глади воды: — И все-таки какой же он противный, — он рассмеялся, и разлохматил пальцами свои светлые волосы. — А я люблю Михаила. — А я разве нет? Но того, что он противный, это не отменяет. Я пожал плечами и положил свою голову ему на плечо. Мы совсем немного так посидели вместе, молча, и он поспешно начал собираться. — Ну все, — Люцифер легонько и аккуратно отстранился от меня, поднимаясь на ноги. Тяжелые драпировки громко и грузно шлепнулись о воду, — Думаю, я должен идти. А то я обещал Дшошуа очень скоро быть, а задерживаюсь. — Ладно. А увидимся вечером? — с надеждой крикнул я, когда он быстро и стремительно пошел от меня все глубже и глубже заходя в воду, все так же придерживая ткани, чтобы те не путалась в ногах, наматывал их на кулак. — Увидимся! И, свободной рукой, прежде чем схватить еще один слой ткани, обернулся, поцеловал ладонь и подул на нее, а я буквально ощутил физически его губы на собственной щеке. Я крутил в пальцах его яркую красную розу с обломанными шипами и уже с какой-то грустью смотрел на водную блестящую гладь и фигурку, буквально исчезнувшую в дали. — Не переживай. Он у тебя мальчик не слабый — выкарабкается. И не веря Кроули, не веря вообще ни во что хорошее в общем то, я медленно кивал головой и вытирал о тряпку липкие пальцы. Сквозь бледное синее небо уже с самого утра не пробивалось солнце, не было слышно крика птиц, шума хотя бы изредка проезжавших машин, голосов людей. Холодная апатия поглотила наш ветхий дом и все ближайшее пространство вокруг него. — Что-то еще нужно сделать? — Нет, сиди, жди, я уже заканчиваю. И я уложил голову на столешницу, прикрыл глаза, не желая говорить, стоило мне только вспомнить, что все это дерьмо из-за меня.

***

Демон грубым рывком сдвинул стол к стене и недовольно глянул на меня: — Ну и скоро ты? — Да, — пальцы наконец скрутили второй длинный шнур, я обвязал конец вокруг черного мотка и сунул вилку в петлю, после чего быстро отпрыгнул в сторону, — Двигай. И он таким же резким движением протащил ящик с телевизором к стене, а после чего встал у изголовья дивана и поднял моего брата под руки. — Давай. Кроули подхватил его за ноги и они аккуратно спустили его на пол. Я снимал с Люцифера весьма неловко рубашку, пытался стянуть футболку, но это оказывалось сложно, поэтому я брал в пальцы ножницы и резал ее, освобождая грудь и шею. Рафаил, низко присев слева от него, начинал вырисовывать знакомые символы белым мелом, держал старый кусок бумаги, и, внимательно вглядываясь в него, чертил. — Подай пиалу. И я протягивал ему пустую посудину. — Подай меч. И я протягивал ему блестящее оружие. В желтом, искрящемся свете свечей еле заметно подсвечивалось его лицо. По черной коже скользило серебристое лезвие и темная кровь ручьями струилась из тонких вен. Шепот заклятий волнами распространялся по комнате, с каждой минутой становясь все громче и громче, быстрее, звучнее, сильнее. Дул холодный ветер и дребезжали, звеня, стекла. Дверь, ведущая в прихожую, медленно качалась на петлях, то открывалась, то закрывалась, словно бы леденящие потоки пытались ее сломать. Свечи одна за одной гасли, но мы не должны были отвлекаться. — Рисуй. И я, несколько морща нос, окунал два пальца в теплую зыбку кровь и в соответствии с листком начинал выводить знаки. Полоска поперек его лба, солнцеобразная окружность посередине грудины и лучеобразные отростки от нее, ведущие к ключицам и горлу. Кроули с силой размыкал челюсть Люцифера, несколько приподнимая голову, белый сухие губы размыкались, и Рафаил вливал содержимое прозрачной пиалы. Шепот продолжался, а кровь из второго вместилища следовала все туда же — в рот. Пальцы сидящего архангела приобретали свечение, оно с каждым мигом становилось все ярче, все ослепляющее и в какую-то секунду даже больно жгло глаза, излучая вместе со светом тепло, от которого учащалось сердцебиение, от которого бросало в жар и поднимались давление и температура тела. Демона рядом начинало трясти, он сжимал виски, хватался за шею и голову, страшно открывал рот и склонялся низко к полу, судорожно дрожал и мычал. — Выйди, — оборачивался и шептал я ему, тря собственную шею, — слышишь меня? Выйди. Тебе сейчас еще хуже станет. И он поднимал голову на Кроули, будто бы спрашивая разрешения. Демон, так же тяжело дыша, крепко смыкая челюсть, прикрывая глаза, делал взмах рукой и тот, получив разрешение, резко подскочив, торпедой вылетел из гостиной. А мы втроем все еще оставались рядом с Люцифером. Я ощущал, как на смену холодному ветру пришла тяжелая, душная жара. Свечи словно бы начинали жарить в сотню раз сильнее, а в пальцах Рафаила будто мерцал настоящий огонь. К спине мерзко липла ткань одежды, волосы у висков мокли от испарины, лицо и уши багровели. Брат кусал себя за мягкие круглые губы, теплым потом покрывались его шея и грудь, лоб и впалые щеки. Темные глаза прекращали моргать внимательно глядя в центр светящейся сферы, длинные ресницы дрожали. Кроули припадал спиной к спинке дивана, закрываясь ладонями от света. Руки его судорожно сотрясались. Тишина сменялась тяжелым визгом, свистом, трещало и звенело все вокруг. И демон, не выдерживал. Уже не имея возможности встать, он быстро покидал собственный сосуд, темно-багровым облаком дыма метался от стены до стены. Наконец он находил щелку между косяком и дверью и, истончаясь, проходил сквозь нее. А руки брата моего, наконец выждав достаточное количество времени, сдвигали световую сферу к Люциферовой груди и вжимали ее туда. Тишина. Я смотрел на то, как тяжело поднимается на тонких ногах, качаясь, Рафаил, поправляет волосы и пустыми глазами смотрит на брата, а потом на меня. — Все. — Все? — Все, — и, опираясь о мягкий подлокотник, падает на диван, вытягивает ноги вперед, упирается каблуками в щели досок и, забрасывая голову вверх, тихо, почти плача, просит остановить кровь и перевязать руку. Я почти впервые вижу его в таком состоянии, поэтому быстро пытаюсь помочь. Тик-так. Рафаил сказал, что это должно помочь. Тик-так. Я в этом совсем не разбираюсь, но невероятно этого желаю, поэтому стараюсь даже не ставить под сомнения его слова, а лишь крепко и сосредоточенно перевязываю его руку бинтом, отчаянно надеясь на лучшее. Тик-так.