Поиграем?

Они сидят на темном, пыльном чердаке, расположившись друг напротив друга, а между ними – старенький проектор. У них мало развлечений: только пугать взрослых – своих будущих жертв – и пересматривать давно набившие оскомину записи по очереди, одну за другой. – А сейчас они начнут глупо дергаться и мычать, – скучающе комментирует девочка в желтом солнечном дождевике. – Всегда одно и то же. Хоть кто-то бы отличился. – Серию про тебя мы почему-то смотрели молча. Вот и ты заткнись, – обрывает ее сидящий рядом высокий и худой мальчик, и на пару минут голоса замолкают, слышится только нарастающий гул от огня и треск прокалившегося металла. Следующая пленка – повешенье. За ней – расчленение. И у каждой веселенькое название. – Зато на этой Он лучше всего вышел, – снова открывает рот белокурая девочка в дождевике. Они все знают, как Его зовут – Багул, – но никто не называет Его по имени. Им хочется верить, что если позвать Его по имени – Он обязательно придет. По крайней мере, именно так получается у взрослых: сначала они узнают, с чем имеют дело, а потом демон приходит. – Я старалась, – самодовольно усмехнулась другая девочка, рыжая, последняя из прибывших. – Я же не зря ходила два года в кружок «Юный кинооператор». – Два года?! Незаметно! – Тебе просто повезло больше. – Да вы завидуете! – обрывает она. – Вас-то Он и на руках не носил! И все смолкают, бурча что-то под нос, но крыть тут нечем. – Интересно, что эти дети внизу так топочут? – переводит разговор в более безопасное русло полноватый мальчик. – У них праздник. Рождество. Глупость какая! – фыркает желтый дождевик, отвернувшись. – Может, ты когда-то тоже праздновала Рождество и так же прыгала вокруг елки с ангельскими крылышками, как дура? – Нет, – отрезает она. – Но если такое и было, я точно была не в себе. – Ну конечно, лучше так сидеть и пересматривать эти затертые до дыр пленки… – Эти дети называют взрослых мамой и папой, – задумчиво говорит девочка с записи о повешенных. – И мы тоже когда-то называли так тех, кого убили. – Вот бред, – невольно морщит нос рыжая. – Что это вообще такое: мама, папа, семья, родители? – Эти дети внизу сейчас жмутся к ним. Мальчик и не догадывается, что все не по-настоящему. – Интересно, скоро он присоединится к нам? – Интересно, для чего им нужны эти родители, если от них только плохо? Не бегай, не кричи громко, не рисуй на стенах, не издевайся над людьми. Ходи в школу каждый день… Никакой радости от этой их «жизни». Почему-то все они, забыв многое из прошлой «жизни», помнят, что самый настоящий ад – это школа. Багул появляется незамеченным, когда они уже устали от кинопленок, разговоров и друг друга, когда люди внизу уже угомонились, дети были уложены спать, папа тоже заснул с бутылкой виски у потухшего камина, а мама уселась в спальне на широченной кровати, обложившись распечатанными листами с древними письменами и символами вокруг себя. Багул выходит из тени и улыбается. Дети на чердаке точно знают, что Он улыбается. Пусть даже у Него нет рта. «Поиграем», – пишет Он цветными мелками на серых половых досках.