The Eleventh Hour

Билли смотрит на землю, потому что он не может смотреть на Марти. Не сейчас, не пока он это говорит. — Я люблю тебя, чувак, — произносит он, и это самые правдивые слова, сказанные им за эту неделю. И, всё ещё глядя на свои собственные ноги, он слышит: «Я тоже тебя люблю». Тихо, как будто это секрет, известный только им двоим. Его сердце сжимается в груди, всего на мгновение. Он умрет. Билли, черт возьми, знает, что он умрет, и это произойдёт сегодня. Наверное, через несколько часов. Фильм закончится так, как он закончится, и этот единственный момент — последний, который он когда-либо будет у них с Марти. Так что, чёрт возьми, он может потерять? С этой мыслью Билли убирает пистолет и Бонни со своих коленей, кладёт руку на шею Марти и целует его. Он думает, что это должно длиться только одну секунду. Он на самом деле так думает. Этого достаточно, чтобы Марти мог разоблачить его последний, самый большой секрет, достаточно, чтобы Марти посмотрел на него с отвращением и сказал убираться отсюда, как он должен был сделать давным давно. Но его губы настолько мягкие и теплые, и что-то в Билли говорит: «Да», а потом он, должно быть, теряет рассудок, потому что его руки поднимаются, запутываясь в волосах Марти, и он целует его. Дико и с таким, таким безнадёжным голодом — Я ждал так долго, чёрт, я хочу тебя, хочу тебя — и он чувствует вкус Марти, и его дыхание на своём лице, и… И теперь Билли точно знает, что он сходит с ума, потому что губы Марти раскрываются под его собственными и их языки переплетаются. Марти целует его в ответ, и это невозможно, это замечательно, это больше, чем Билли заслуживает. Марти отыгрывается достаточно долго, задыхается и отдаляется на мгновение, чтобы удивленно выдохнуть: «Билли, блять». А затем Марти снова поцеловал его, обнимая, чтобы удержать Билли, прижав свои губы к его с таким напором, которого Билли от него никогда не ожидал. Ты тоже? О Боже. Никогда не останавливайся. И они почти, они почти принимают горизонтальное положение, Марти практически забирается к Билли на колени и, если Билли бы сейчас откинулся немного назад, они улеглись, Марти был бы на нём. Билли вздрагивает от этой мысли, прокладывая линию поцелуев на его шее. Сосать и кусать так, чтобы Марти пришлось запомнить это. Он должен смотреть на себя и знать, кому он позволил себя отметить. Господи, Билли — жадный ублюдок. Марти снова произносит его имя, мягко, с напевом его акцента, заставляющим звучать слово так, как Билли никогда не слышал от кого-либо ещё, и их губы как-то снова соединяются — как гравитация — и Билли потерян, безгранично потерян. Марти теперь может разорвать его на миллион кусочков или сбросить его с обрыва, может делать с ним всё, что он захочет до тех пор пока он никогда не прекращает это. Рано или поздно это должно было прекратиться. Что и происходит. В конце концов, им нужен воздух. И вот Билли смотрит на свои ботинки, на землю, на пустыню вокруг них, куда угодно, лишь бы ему не пришлось смотреть на Марти, потому что его губы всё ещё припухшие и влажные от того, что Марти облизывал их, его тело всё ещё трясётся от близости Марти, сидящего напротив, и он ещё никогда за всю свою жизнь не чувствовал себя более уязвимым. Он выложил всё, что чувствовал уже много лет, просто выложил и ждёт, пока Марти разобьет его сердце, если захочет. Но Марти этого не делает. Вместо этого, руки Марти обхватывают его лицо и разворачивают обратно к нему, чтобы он мог поцеловать его ещё раз, мягко и сладко, не так, как это было раньше, медленно, и Билли может чувствовать летающий неподалёку призрак фразы «я люблю тебя», и это заставляет его дрожать и открываться. И вдруг он чувствует себя намного лучше, чем в течение долгого времени.       Когда Марти отстраняется в этот раз, он улыбается той самой теплой улыбкой с морщинками вокруг глаз, которой Билли уже давно не видел на его лице. Его пальцы рассеянно гуляют по подбородку Билли, глаза все затянуты мутной дымкой, когда он говорит: — Ммм. Ты ведь давно ждал подходящего момента, чтобы сделать это, да? — Точно, — шепчет Билли в ответ. И снова эта улыбка, достаточно сладкая, чтобы Билли смог почувствовать тепло, разливающееся в животе. — Ты не должен был ждать, — говорит Марти. А потом Билли улыбается сам и тихо смеется, и ничего не существует за пределами этого маленького пузыря, который они создали из тепла и дыхания, и… и любви… Билли позволяет себе так назвать происходящее между ними, и этого достаточно, чтобы вскружить ему голову. Марти любит его. Любит его. — Нам придётся потом о многом поговорить, — говорит Марти, немного прижимаясь к нему, — я имею в виду, когда мы закончим здесь. И пузырь лопается. Потому что Билли вдруг вспоминает, что Марти, любящий его, не отменит одну грёбаную вещь. Он умрет, когда Костелло приедет сюда. У него есть то, чего он действительно хотел. И он уже мертв. Блять. Марти смотрит на него, ожидая ответа, и поэтому у Билли вырывается: «Да, конечно, Марти». Так как будто он не говорит самую большую ложь в своей жизни. Как будто они на самом деле получают шанс выбраться отсюда и найти подходящее место, чтобы спрятаться там ото всех и разобраться в годах отрицания, чтобы найти то, что они оба чувствовали всё это время, найти их версию счастливого конца. И это так чертовски заманчиво, эта мысль. Было бы так легко позволить этой игре идти так, чтобы он выжил, так легко уйти с Марти куда-то туда, где они будут вместе. Они могли бы — они могли бы стать чем-то, если бы он позволил им. Но есть фильм, о котором нужно думать, финал. Он, блять, планировал этот финал. Этот шанс, наконец, сделать свою глупую жизнь чем-то. Шанс стать частью одной из тех невероятных, значимых вещей, которые может создать Марти, когда он получает толчок для вдохновения. И — если уж быть действительно честным с самим собой, каким он обычно не является — Марти лучше без него. Билли знает, какие сумасшедшие вещи с ним происходили, даже до этого беспорядка. Марти заслуживает шанса с кем-то, кто не лжет, не убивает и не нуждается, как Билли. В конце концов, он это осознает, как только Билли совершит этот последний эгоистичный, бескорыстный поступок. У него впереди будет вся его жизнь, и никакого психованного друга тянущегося следом. Ему станет лучше после того как он сначала преодолеет свою боль. Господи, Марти, мне так жаль.       Билли моргает, долго, так он хочет избавиться от этого и пытается превратить эмоции, написанные на лице, во что-то приятное. Он почти уверен, что ему это не удастся, потому что Марти смотрит на него смешно, его брови поднимаются и на лбу появляется беспорядок из беспокойных складок. Его губы сжимаются, прежде чем он снова заговорит. — Просто… просто береги себя, ладно? — Марти говорит, тихо и честно, ударяет, попадая в самое ранимое место в душе Билли. — Пожалуйста, не надо, знаешь, пытаться убить себя или… или что-то в этом роде. Я бы не смог… Я бы просто не смог двигаться дальше, если бы ты умер. И глубокий вздох Билли выдает его с головой, прорывая плотину установившегося спокойствия. Да, Марти иногда вёл себя глупо. Билли знает это лучше всех. Но Марти также знает его, знает, как он думает и чувствует, лучше, чем кто-либо, и иногда у него получается, сделать выводы так, что это чертовски выбешивает Билли. И это на самом деле было не лучшее время, чтобы сделать это, не тогда, когда Билли уже так напрягся, поэтому он почти уверен, как он начинает говорить, а Билли удивлен, виноват и пойман, но это не его вина. Но это уже не имеет значения, потому что он может видеть, как всё это мгновенно собралось для Марти в единую картинку, может видеть свой собственный план, разворачивающийся перед глазами у Марти во всех разрушительных и ужасных подробностях. — Я так и знал, — начинает Марти, и его голос поднимается, срываясь. — Я, черт возьми, так и знал… — Марти, — говорит Билли, паникуя, — просто, черт, успокойся. — Просишь меня успокоиться? — сердито кричит Марти. — Ты, блять, пытаешься умереть! Пошёл ты! Успокойся, блять, сам! Голова Билли крутится. Это плохо, это очень, очень плохо. — Это не то, что ты думаешь, ладно, это… — Чёрт, это не то, что я думаю! Как, чёрт подери, я это пропустил… — Марти тяжело качает головой, прерывая себя, он действительно зол. — Ты хочешь, чтобы тебя убили! Ты планировал это! — У меня есть причина. — Мне всё равно! — затем Марти схватил его за плечи, и гнев исчез, превратившись во что-то отчаянное, делая его глаза дикими — Не смей, не смей этого делать! Билли не может думать. У него есть какие-то чертовски хорошие аргументы, он это знает, но теперь всё это летит из его головы, когда Марти здесь, когда он смотрит на него так, и он хочет закрыть глаза, чтобы он больше никогда его не видеть, но он не может, он не может. — Ты не понимаешь, хорошо, твой фильм должен закончиться… — Нахуй конец грёбаного фильма! Разве тебе не приходило в голову даже на одну ёбаную секунду, что я предпочел бы, чтобы ты был жив и остался со мной?! И с этим всё резко останавливается, и они смотрят друг на друга, тяжелое дыхание Марти — единственное, что разделяет тишину. Секунды растягиваются и превращаются в одну минуту. Две. Похоже, что что-то дошло до внутренних органов Билли и охватило его там, и это больно. Он хочет сказать что-то мудрое и глубокое, как что-то, что придумал Ганс, что-то, что заставит Марти понять, насколько неважен Билли в сравнении с тем, что он мог сделать, как только всё это закончится. Он просто хочет помочь. Он открывает рот, чтобы попытаться объяснить это, но слова, которые выходят, не похожи на то, что он собирался сказать. — Ты, ты хочешь быть со мной, ты по-настоящему хочешь меня? — спрашивает он этим тихим и сломанным голосом, и он чувствует себя умирающим изнутри, едва находясь на грани надежды. Марти выглядит чертовски испуганным, как будто ему угрожает смерть, и его глаза всё ещё темные, яркие и влажные, когда он шепчет: «Да, да, я хочу быть с тобой, ты мне нужен, просто не умирай, пожалуйста, не умирай, Билли». Билли остается совершенно неподвижным в течение долгого, долгого времени, позволяя этим словам прочно засесть в его голове. И затем он говорит: «Ладно, хорошо». Он никогда не мог сказать Марти нет. Дыхание Марти рваное, как будто его пронзили, его плечи упали, и внезапно он снова поцеловал Билли, его руки сжались вокруг него достаточно крепко, чтобы причинить боль, и он ожесточённо прошептал в губы Билли: «Обещай, обещай мне». И Билли до сих пор витал где-то далеко, так что он просто шепчет: «Да, да, я обещаю». Марти поцеловал его, запечатывая слова между ними, как обет, и чёрт, Билли считал, что если бы его план провалился в любом случае, то это было довольно приятный способ.

***

Когда появляется Костелло (невооруженный, какого чёрта?!), Билли ударяет его по затылку одним из его орудий и вырубает его, а Бонни остаётся рядом с его бессознательным телом. Никакой большой финальной перестрелки для него. Билли садится на место водителя машины Костелло и, выбросив то, что осталось от бурбона, Марти присоединяется к нему. Билли одобряет двигатель — это была довольно приятная поездка — и везёт их на границу. В их будущем есть дешевая мексиканская гостиница и, возможно, даже общая кровать, когда они туда доберутся. Билли думает, скользя взглядом по Марти, что он с нетерпением ждет выяснения отношений. Как только они оба успокоятся. — Теперь мы преступники, — говорит он Марти, — ты ведь это знаешь, не так ли? — Да. Это приходило мне в голову пару раз, — пожимает плечами тот. — Как Бонни и Клайд, — говорит Билли, нажимая на педаль газа и заставляя машину ехать максимально быстро, без всяких причин, только потому, что он может. — Мы не умираем, чёрт подери, — брови Марти резко опускаются, он сердится. — Да, — говорит Билли, — ты довольно ясно это доказал. — Я это и имею в виду, Билли. — Я просто говорю, если мне нужно будет выбрать способ умереть, то это будет рука об руку с тобой. — Это не так романтично, как ты думаешь, Билли, — хмурится он. И они проводят следующие несколько минут в тишине. — Марти? — Да, Билли? — Ты, точно, Бонни. — Ты идиот, Билли. Но рука Марти крепко сжимает его руку, так что Билли понимает, что тот имел в виду совсем не это.