Жара

Жарко. Раскаленный капот чёрного блестящего порше обжигает нежную кожу. Виной всему слетевшее с катушек солнце, или небесные тела, метеориты, или это атомная жара предвещает глобальное потепление. В общем-то, Майкл готов винить в том, что его тело плавится, всё, что угодно, но только не член Дэвида в своей заднице. — Бля, я сейчас сдохну, — стонет Майкл и поддается инстинкту самосохранения — сбрасывает руки Дэвида со своих взмокших плеч. — Сукин же ты сын, — вырывается из его глотки, в которой невозможно сухо. Вот только внутренний голос рвёт гортань криками: «Ещё-ещё-ещё. Да, чёрт, вот так». К спине прилипает мокрая от пота футболка, а бока обжигают раскаленные руки Дэвида, и он гладит, гладит, гладит, пока вконец очумевший Майкл не скидывает его с себя с утробным рычанием. У Дэвида стоит так, что любой позавидует, и Майкл расползается в ухмылке, чувствуя на кончике языка вкус отмщения, но даже не пытается скрыть своё возбуждение — в голубых глазах плещется предвкушение перемещенное с удовольствием. — Будь хорошим мальчиком, Майкл, — Дэвид влажно целует его в ямочку между ключицами и сжимает пальцами его член, а свободная рука порхает по телу, как неуловимая бабочка. Слишком горячо. Слишком невозможно. Слишком… Майкл не слышит собственного грудного, низкого стона, когда кончает. Он приходит в себя, когда чувствует слабый укус на плече и злобно шипит, но не вырывается, а Дэвид благодарно целует ему кадык, ведёт губами по обнаженной шее и мерно поглаживает широко разведенные бёдра. — Ты. Мой. Весь, — шепчет между поцелуями Майкл, — чёрт, как же жарко. И он почти не скрывает своего раздражения, когда Дэвид смотрит на него своим фирменным взглядом «тыдебил», и, что бы Майклу было не так обидно, добавляет вопросительные нотки, но это только для вида. А сам Майкл давится воздухом, который можно жевать, и слабо, но удовлетворённо выдыхает, когда Дэвид одобрительно шлёпает его по заднице. — Твой. Майкл по привычке просится за руль, хоть и знает, что его ждёт отказ, а если довести Дэвида, то грубый отказ. Дэвид вообще любит грубо. Особенно с Майклом. Майкл не относится к числу стеснительных людей, но многие вещи стесняется говорить Дэвиду, лишь действует тонко — намёками. Вот только тот воспринимает их с упорством и стойкостью горного барана, подстраивает их под себя, переосмысливает на свой лад, под свои взгляды на жизнь и свою психологию. И когда Майкл заявил, что ему не хватает острых ощущений, то Дэвид повел его в Диснейленд, где целых два часа кормил мороженным и сладкой ватой. Настроение было поднято. Вопрос об острых ощущениях остался открытым. У воздуха противный вкус песка, зубы начинают скрипеть. Волосы прилипают ко лбу, и Майкл сейчас бы с радостью продал душу за снижение градусов в воздухе. Шотландская тварь даже не вспотел. Он держит руль изящными, загорелыми пальцами и не отрывает глаз от дороги, часто моргая короткими пышными ресницами. Кожа горит под ярким солнцем, пот липкой пеленой покрывает лоб, скатывается в ложбинку меж ключиц. Майкл цепляет край футболки пальцами и вытирает ею лицо. Ткань забирается складками, обнажая кожу, и Дэвид не сдерживается — съезжает на обочину. — Хочу кое-что попробовать… — Дэвид задирает мягкую ткань выше. На груди Майкла видны яркие укусы и засос прямо под соском. Майкл хотел было возразить, но врождённый интерес берёт своё. Он судорожно сбрасывает с себя футболку. Распалившийся за несколько часов мозг и влажный рот Дэвида выживают сознание, а в голове раненной птицей бьётся мысль: «хочу — хочу — хочу. Боже, сейчас!». Дэвид творит какие-то чудеса там, у него между ног, слабо кусает член сквозь толстую ткань брюк и непозволительно долго расстегивает туго затянутый ремень. Майкл гортанно стонет и выгибается всем телом, когда ловкие пальцы скользят вверх и впиваются в кожу, болезненно шипит и что-то ворчит себе под нос. Дэвид останавливается, потому что не хочет, чтобы всё закончилось так быстро, а долго Майкл точно не выдержит. Он с усилием заставляет себя оторваться от Майкла, рывком подымает его, и ждёт, когда тот поудобнее устроится на сидении. Кусает соски, ключицу, царапает, цепляет и гладит, доводя Майкла до невменяемого состояния. Майкл замирает и хватает ртом воздух, будучи доведенным до исступления, наблюдая за тем, как Дэвид берёт у него в рот. Он цепляется за покатые плечи и стонет, громко и протяжно, с губ само собой слетает мантра из одного лишь слова «ещё». — Чёрт, ещё! Только не останавливайся. Дэвид неожиданно для себя стонет и сжимает в руках ягодицы Майкла, хихикает, оставляя за собой трескающееся желание, легко проталкивает смоченные слюной пальцы в растянутое пару часов назад отверстие, гладит поджатый живот. Майкл не может под ним стоять спокойно: покачивается в стороны, терпение отказывает, как и всегда в такие моменты. Но Дэвид не тянет с подготовкой, припускает штаны и осторожно проталкивается в сжатое колечко мышц. Кожа горит, а сверху давит горячее солнце, Майкл теряет рассудок, прижимается к Дэвиду, случайно включает магнитолу и, кажется, вырывается клок тёмно каштановых волос из головы шотландца. Тот лишь хрипло выдыхает и целует маленькую родинку у него на шее. Дэвид мог бы любоваться своим Майклом вечно, открытым, доступным и только его, но он злобно шипит и вертится. Ремень на брюках Дэвида неприятно натирает нежную кожу бёдер, а Майкл в отместку больно царапает ему спину. Дэвид кончает с глухим стоном и плотно обхватывает член Майкла у основания, делая поступательные движения, помогая достичь разрядки. Майкл неровно дышит и выгибается под руками, его щёки виновато краснеют, когда сперма попадает на рубашку Дэвида. Глупо улыбается, наскоро вытирается протянутыми салфетками и лениво натягивает штаны. Он чуть ли не за шкирку тянет к себе Дэвида для поцелуя и радостно говорит, что они уже опаздывают. — Не люблю Техас, — недовольно бубнит Дэвид и поворачивает ключ в зажигании. — Такими темпами мы туда не доедем. И Майкл надеется, что не доедут. Дэвида ведь тоже устраивает такой расклад.