Satisfying

— Ну, знаете, — солидный мужчина обречённо вздыхает. У него очки в узкой оправе, и выглядит он, будто должен быть не здесь, а в офисе, бизнесменом, но никак не психологом. Кажется, ему совсем неинтересно слушать нытьё людей, и, в частности, крутые истории парня, который беспокоится из-за того, что ему нравится, когда его лучший друг детства порет его и связывает, — в этом нет ничего из ряда вон выходящего. — Нет, вы не понимаете, дело в том… — пациент мнётся, и его можно понять: не каждый день приходится рассказывать об аспектах своей сексуальной жизни, — я не хочу, чтобы меня порол кто-то, я не хочу подчиняться кому-то, я хочу, чтобы со мной это делал именно он. Поверьте, я бы в жизни не позволил делать со мной такое кому-либо ещё! — Может, вы просто влюблены, друг мой, — мужчина усмехается, и, наверняка, понимает в тот момент ещё чётче, что занят не тем. Поднимая глаза, пациент думает, что психолог сдерживается от того, чтобы сказать: «Да мне похуй! Просто свали уже отсюда, ты, кусок озабоченного дерьма! Чёртов педик!». И ждёт этих слов, ему даже хочется поругаться сейчас, подраться, лишь бы хоть как-то себя успокоить, дать хоть какой-то выход злости на себя, на происходящее, но врач, как назло, молчит. — Исключено. Мне нравится заниматься с ним сексом, но я его не люблю. Это… как бы вам объяснить. Он мудак такой, что невозможно его любить, но мне так хочется отдаваться ему и… отдаваться. Да, просто отдаваться в его власть, чтобы он делал с моим телом всё, что захочет! — Ну, знаете, — психолог поправляет очки, мужчине перед ним думается, что этот человек настолько стереотипен, что кажется, будто он срисован с книжек о врачах. Даже эти чёртовы гляделки, — бывает так, что тянет к человеку сексуально, но не романтически, это вполне нормально. Я более чем уверен, скоро вам надоест, вас отпустит это пристрастие, так что не о чем беспокоиться. — Сколько ещё лет оно должно меня отпускать? — Простите, — психолог хмурится, уже сам начинает беспокоиться о том, адекватный ли человек сидит с ним рядом. «Это ещё и дольше месяца?». — Вы думаете, это вчера началось? Три года. Как вам такое? — пациент как-то надменно усмехается, хотя тут и нечем гордиться, на самом-то деле. — Ну, знаете… Наступает тишина, и она затягивается, превращаясь в неловкую. Доктора спасает только взгляд на часы. Он улыбается уголками губ, как-то нервно и неестественно. — Я понял вас. К сожалению, на сегодня наше время истекло, но я буду ждать вас на следующей консультации через неделю, и мы об этом поговорим. — Да, спасибо, — вместе с ним и пациент меняется в лице, тоже наигранно улыбаясь, после чего встаёт из мягкого кресла, в котором он словно тонул в течение всего часа, и жмёт мужчине руку. — Я вам советую найти новые знакомства, желательно, новые влюблённости, тогда вы переключитесь, и ваша тяга к тому юноше может пройти. — Я попробую, — обещает он, прекрасно понимая, что ни за что не попробует, потому что ему попросту нравится происходящее. Нравится настолько, что не устоять. Он хочет этого всегда и везде: сидит ли на парах или едет в метро, он просто хочет скорее домой, чтобы там опять оказаться в чужой власти и подчиниться, склонить гордую голову к таким родным ногам. Да, мужчину пугает это пристрастие, но нравится оно ему куда сильнее. Когда дверь кабинета закрывается, психолог замученно шепчет себе под нос «о Боже», и отмечает, что Иваиузми Хаджиме посетил консультацию.

***

На улице уже темно, но пока что тепло, на всё вокруг даже падает какой-то приятный нежный свет, будто солнце село только-только. В кармане Иваизуми бренчит телефон. Смс-ка. «Ива-чан, ты где? Я вот уже поужинал, а тебя всё нет!» Хаджиме быстро отвечает, что скоро будет, и проскальзывает в метро, сбегая вниз по эскалатору. Даже сейчас он безумно хочет скорее опуститься перед Тоору на колени, чтобы, подняв взгляд, увидеть в его глазах животное желание унижать. Отдаться. Скорей бы. — Ну, наконец-то, Ива-чан! Что это такое?! Почему так долго? — Ойкава отчитывает любовника, словно мамочка. Хотя, в данном случае — скорее папочка. Он стоит на пороге, скрестив руки на груди, и не пускает Иваизуми в квартиру. — Прости, пожалуйста, — Хаджиме опускается перед ним на колени. Увидь это кто из соседей — точно отшатнулись бы, да у виска пальцем покрутили. Тоору, чувствуя, как узды вновь оказываются в его руках, кривит брови, вытягивает губы уточкой, думает: прощать, не прощать. Он провёл целый день без ощущения полного контроля и чертовски по нему соскучился. Да он сам заложник ситуации не меньше Хаджиме! Ему тоже стоило бы посетить пару консультаций психолога. — Надеюсь, тебе достаточно стыдно, что заставил меня ждать, — он ставит стопу на голову Иваизуми и давит, опуская его лицом на пол, а тому это нравится. Ему безумно нравятся ноги Ойкавы. Нравится трогать их, целовать или обсасывать пальцы, гладить; он любит, когда эти стопы тычутся ему в лицо или он сам трётся о них. Иваизуми действительно всей душой обожает смотреть на ноги партнёра. Иногда он сидит на коленях около Тоору, когда тот читает, потому что он закидывает ногу на ногу, и выглядит это зрелище невероятно сексуально, как и сам Ойкава. Домашняя одежда и очки выглядят мило, но спокойные строгие черты лица заставляют Хаджиме томно вздыхать, видя в них укор, и вот ему уже кажется, что Ойкава намного старше, что он — его учитель, к примеру. Так придумывается новая ролевая игра на вечер. — Умоляю, прости меня, — судорожно шепчет он, чувствуя, как тело пробирает озноб. Иваизуми так хочет Ойкаву, что ему не по себе. Он касается лбом стопы любовника и начитает тереться о неё, желая поднять на него молящий взгляд, но просто не решается. Какое он имеет право смотреть на него, такого прекрасного, лишний раз? — Позор какой, — фыркает Тоору. Хорошо входит в роль. Хотя роль ли это? Это уже скорее стиль жизни. С утра они просыпаются, разбредаются по университетам, а вечером вновь встречаются в этой съёмной однушке, отдаваясь друг другу. Ойкава любит Иваизуми, любит его сильнее всех на свете, но он ни за что не поцелует его лишний раз, потому что поцелуй — это награда, и её нужно заслужить. Так что никаких чмоков ни во время ролевых игр, не во время секса. — Какой ты жалкий щ-щенок, — Ойкава смачно тянет «щ» и медленно уходит в комнату. Хаджиме в это время не смеет пошевелиться, его буквально пригвоздило к полу, а чем? Тоору ему не приказывал, он не говорил: «сядь на колени и моли меня о пощаде». Иваизуми сам себя усадил. Он делает так каждый раз, и это ему доставляет такую эмоциональную разрядку, такое удовольствие — подчиниться. Он опускается до уровня животного, и ему так хорошо. Тоору возвращается через несколько минут, явно не торопится, подходит вплотную, стопой поднимает лицо Иваизуми и любуется, после чего садится на корточки, дабы застегнуть на шее юноши ошейник. «Наконец-то», — думает Иваизуми. «Наконец-то», — думает Ойкава.

***

— Быстрее к папочке, — он нежно воркует, и Хаджиме успевает заметить улыбку на лице Тоору перед тем, как встать на четвереньки, следуя за ним. Ещё Иваиузми улавливает взглядом продолговатый предмет. Стек, что ли? О черт, лишь бы это был стек! Голое тело пробирает дрожь от нетерпения. Как вообще они дошли до этого? В какой момент всегда грубый ко всем Иваизуми захотел, чтобы появился один-единственный человек, который будет груб с ним? Искупление ли это за былую жестокость или просто больной фетиш? Иногда Иваиузми пытается вспомнить тот день, с которого всё началось, но каждый раз понимает, что такого дня просто нет. Ведь они пришли к тому, что имеют, не сразу. Не было такого, чтобы Хаджиме встретился вновь со своим старым добрым другом Тоору и сказал ему: «А давай я буду твоим щенком, рабом, подчинённым, да кем угодно, просто унижай меня, пожалуйста». Он предлагал подобное понемногу, по-чуть-чуть. Впрочем, если уж и говорить о точке отсчёта, Иваизуми сразу же вспоминается один глупый случай. Конец старшей школы. Они сидели у Ойкавы дома. Тогда Хаджиме впервые в шутку показал Тоору гулявшую по интернету картинку с жестами, используемыми в ролевых играх, чтобы приказывать без слов. И так же в шутку друг ответил ему: «Запомни, а я проверю!». Зачем? Да чёрт его знает! Им было весело, они оба была слегка пьяны. — Неправильно. Плохо, Ива-чан! Плохо! — он так наигранно его ругал. Но это было лишь начало. А сейчас… — Вытяни руки, смелее, ну же, — приказал Ойкава. У Хаджиме плывёт перед глазами, он несколько раз смотрит на Тоору и ещё два — на то, что делают его пальцы. Ойкава обвязывает вокруг его запястий чёрную верёвку, фиксирует крепко, так, что ими не пошевелить, вытягивает, чтобы и Иваиузми протянул свои руки над головой. — Хороший мальчик, — успокаивающе, нежно хвалит Тоору, дёргая Хаджиме на себя, подводя его к небольшому столику. Необычному столику. Он размашисто гладит возлюбленного по спине, давит ему на затылок, опуская на поверхность столешницы так, чтобы грудью Иваиузми лежал на ней, но ноги свисали. Тоору продевает оставшийся кусок верёвки в колечко сбоку стола, тем самым вновь вытягивая руки Хаджиме над его головой, завязывает узел и оставляет так. Иваиузми дёргается и тихо скулит. Его ведь собираются выпороть? Да?! Пожалуйста, пусть выпорют! Он представляет себе, как всё будет происходить, и невольно ёрзает, отклячивая ягодицы кверху. Хаджиме чувствует себя как-то неправильно, но не может противиться желаниям, да и не хочет просто-напросто. Скребётся что-то внутри, из-за чего он и посещает каждую неделю психолога, но что это? Гордость взыграла через столько лет? Отвращение к себе? К Тоору? К происходящему? Может, им нужно просто недолго оставить все эти игры в стороне и пожить, как обычная пара? Иваизуми бесится от того, что противоречит сам себе. Говорит психологу, что не любит Ойкаву, хотя хочет с ним ванили и нежности. Он бы продолжил накручивать себя, однако удар стека возвратил его в реальность, да ещё как. Хаджиме всего пробирает, и он скулит. — Хей, я не позволял издавать звуки! Молчи! — Ойкава вновь замахивается новым ударом, а Иваизуми просто не может выполнить его приказ, хоть и старается. Перед новым шлепком он весь напрягается, готовый к боли, думает, что на этот раз точно не пискнет, но новая полоска на коже оказывается такой неожиданной, что Хаджиме ойкает. — Молчать! — повторяет Тоору, как назло прибавляя и в скорости, и в силе. — Я не могу! Не мучай меня! — Иваизуми чуть ли не плачет, а Ойкава только этого и добивался. Этого и то, ради чего Хаджиме всё ещё здесь — эмоциональной разрядки. — Чёрт! Я не могу молчать! Очередной удар заставил мужчину глухо вскрикнуть, дёргая зафиксированными руками. А Тоору остался непоколебим. — Больно! Мне больно! — Иваизуми продолжает дёргаться, но не может освободиться. Ойкава, заметив шевеление, оставляет на некоторое время порку, прижимает юношу к поверхности стола, поставив руку ему чуть выше копчика. Ждёт, пока Хаджиме затихнет, угомонится и продолжает. Иваиузми начинает мельтешить опять — Тоору тут как тут, чтобы пресечь это. И такие подходы повторяются снова и снова, снова и снова. Хаджиме в конце концов бессильно хнычет, содрогается, невнятным шёпотом умоляя прекратить, обещает сделать что угодно, лишь бы Ойкава сжалился. Тоору не обращает внимания. Ещё рано. Только тогда, когда Иваизуми начинает умолять громко, вслух рыдая, Ойкава решает, что, наверное, действительно хватит. –… прошу тебя! Пожалуйста! Хватит, я больше не вынесу! — Хаджиме уже не ждал ответа, из-за чего его голос звучал измученно и вяло, у него не было сил стараться увильнуть от очередного шлепка стека. И потому, когда Ойкава протянул загадочное «хмм», мужчина тут же оживился, умоляя с былой прытью. — Прошу, Тоору… господи, господин, хозяин, умоляю! — Говоришь, сделаешь всё, что угодно? — Да! Да! Всё сделаю! Что угодно! Развяжи меня, пожалуйста!

***

— Как ваши успехи? — сегодня психолог выглядел менее раздражённым, он даже иногда улыбался, кажется, успел отдохнуть от всех своих психов и хорошо провёл вчерашний день. Иваиузми, во всяком случае, на это надеялся. Этот мужик ведь совсем неплохой человек, раз решил помочь такому конченному извращенцу как Хаджиме. — Как новые симпатии? — Да… — Иваизуми растеряно смотрит сначала на свои руки, потом в сторону и тихо сообщает, будто стыдится того, что не сделал домашнее задание: — Не особо. Вчера мы занимались с ним сексом, и на самом деле у меня вся задница в синяках, я сейчас еле сижу, — усмехнулся Иваиузми, удивляясь самому себе. Что он только нашёл такого в порке? Потом ведь просто жесть как всё это болит! — Но вам хоть понравилось? — Лучше бы уже разонравилось, — пациент покачал головой и сложил руки в замок, крепко сжимая пальцы, чтобы они захрустели. — Эх, я всё-таки настаиваю на том, что раз уж у вас есть такая тяга к… мазохизму, — его перебили. — Это не мазохизм. Я не мазохист. Врач поправил очки, недоуменно улыбаясь. — А как вы хотите, чтобы я это назвал? — Я уже говорил, мне нравится, что именно он меня бьёт. — Хорошо-хорошо, раз у вас есть такая тяга к тому, чтобы ваш возлюбленный причинял вам боль, может вы просто смиритесь с этим? К тому же, по вашим словам, вам самому это нравится, — психолог быстро черкнул что-то в блокноте. — Да, но это как-то… ненормально. — Ненормально зверушек насиловать или детей, а БДСМ ведь вполне себе уже обычная практика. — Я всё равно не могу смириться. Психолог недоумевал, зачем Иваизуми напридумывал себе проблем на ровном месте. Ладно бы возлюбленный насильно его избивал, но нет! Они оба хотят это делать и делают, в чём тогда проблема? Что не так? Мужчина искренне не понимал логики пациента, сколько не старался. «Да, мне нравится, но мне не нравится». Как такое бывает? Как дети малые, ей богу! Загадка. — Я бы знаете что вам посоветовал, — психолог равнодушно улыбается, однако даёт вполне себе дельный и элементарный совет. — Поговорите с ним. Расскажите всё это ему, а не мне. Он ваш парень, в конце-то концов. Почему бы вам не попытаться решить проблему вместе, как все парочки? — Мы не парочка.

***

— Иду-иду! — Ойкава громко шагал в сторону двери. — Кто там? Кто там? Мой мальчик! — он радостно встретил Иваиузми, который отчего-то выглядел невесело. Тоору это насторожило, и он недовольно нахмурился. Почему это его Ива-чан не рад встрече с ним?! Какой беспредел! А у него было хорошее настроение, думал наградить своего покорного Ива-чана, но он вон какой хмурый! Даже не поздоровался. — Ива-чан, что-то случилось? — он забрал у Хаджиме плащ и отложил его в сторону, подступая к возлюбленному вроде как совершенно без угрозы, но на самом деле уверенно, заставил его отступить, прижал к двери. — Или почему ты так недоволен? Неужели не рад видеть меня? — Нет, ни в коем случае, — Иваизуми тут же замотал головой, податливо прижимаясь к двери и не осмеливаясь поднять глаза. — Я хотел серьёзно поговорить и всего-то… — сердце у него тогда громко застучало, а по спине прошёлся холодок. Тоору выдержал паузу перед тем, как фыркнув, отстранится. — Поговорить? О чём? — он сложил руки на груди и отвёл взгляд, делая спокойный вид. На самом деле у него слегка подрагивали пальцы от волнения. — О нас. — О нас? Тебя что-то не устраивает? — Не совсем, — с каких это пор всегда уверенный Иваиузми стал говорить так тихо, будто боится, что скажет что-то не то? Ойкава же хмурится сильнее, задерживает на возлюбленном тяжёлый взгляд, но после отпускает его и уходит на кухню. Хаджиме вскоре следует за ним. Тоору сидит за столом, мешая чай в кружке. Видимо, Иваиузми его как раз за чаем и потревожил. От этого он чувствует себя так, будто сейчас же должен броситься Ойкаве в ноги и просить прощения за то, что посмел его расстроить своим непонятным поведением. У него даже подгибаются колени, но мужчина уверенно сглатывает и садится не у ног партнёра, а на стул. Вообще, с каких это пор он боится Тоору? С каких пор игра превратилась в нечто нездоровое? — Я думал о наших отношениях в последнее время. Много думал. Услышав эти слова, Тоору сильно сжал ложку в ладони, будто вымещал на ней свой гнев, которого, по идее, сейчас быть не должно. Они просто болтают, на что тут злиться? Хаджиме заметил это, однако заострять внимание не стал. — Мне… как бы тебе сказать, не нравится то, до чего мы докатились. Послышался глубокий вдох Иваизуми. Ложка вылетела из ладони Ойкавы и упала на пол. Оба потянулись за ней, но Тоору останавливает возлюбленного улыбкой и жестом. — А до чего мы докатились? — невинно, будто не понял, с каким-то глупым выражением лица спросил юноша, вновь зажимая в пальцах ложку, только что поднятую с пола. Всё он понимает, однако напуган сейчас не меньше Иваиузми, точнее, даже больше. В голове Тоору бешеным волчком крутилась страшная мысль: «Он меня бросит?». Он кусал и без того уже искусанные губы, так, чтобы было больно. — Ведь сейчас всё не так, как было, когда начиналось, — торопливо и нервно попытался объяснить Хаджиме. — Я чувствую себя, будто делаю что-то неправильное. — Я спрашивал не об этом, Ива-чан, — его собеседник сделал голос ниже и требовательней, оставил несчастную ложку на столе и сложил пальцы домиком. — Даже сейчас, Ойкава! Я уже не играю, я хочу поговорить. Ты, кажется, не видишь границы между игрой и жизнью. — Я прекрасно всё вижу, — и чего тогда ты так трясёшься? Он ведь в твоей власти, нет смысла пытаться отговаривать, уступать. Захочет уйти — принудишь остаться. Всё просто. Иваиузми же видит, что раздосадовал Ойкаву и начинает жалеть о том, что завязал эту беседу. — Что конкретно тебя не устраивает? — голос Тоору заставляет его вздрогнуть. — Меня? Многое: то, что я сплю у тебя в ногах… и что сижу чаще всего на полу и то… — почему Ойкава встал с места? Почему обошёл Иваизуми? Последний с недопониманием обернулся на партнёра. — А ещё то, что, — уверенно продолжил было Хаджиме, но когда ладони Тоору приземлились ему на плечи, а сам он наклонился к его уху, мужчина невольно замер. — А теперь правду. Скажи мне правду, — прошептал обольститель, и Иваиузми почувствовал себя жалким на его фоне. Будто он никчемный слуга, побеспокоивший покой фараона без всяких на то причин. «Я должен извиниться! Боже, что я натворил! Он меня не простит!» У Хаджиме была паника. Такая же, как пару минут назад у Тоору. Его пробирало. Что делать? Секунда. Две. Ойкава дал Иваизуми время подумать, однако не отпустил его, и дышал прямо на ухо. Нужно ведь игнорировать это сейчас! Нужно нормально поговорить! Но Хаджиме не может. — П-простите, — заикнувшись, он слетел со стула, бросившись на колени и принявшись целовать стопы Ойкавы. — Умоляю, простите! «А я ведь даже ничего не приказывал. Грязный футфетишист» — захотелось сказать Тоору, но он лишь самодовольно фыркнул, подставляя ноги под поцелуи. Про себя Хаджиме ругался. Он опять ничего не смог сделать. То ли это слова Ойкавы так не него действуют, то ли его вид, а может и то, и другое, но он просто бессилен перед ним. Любой смелый запал сходит на нет. И Хаджиме чувствует себя бесхарактерным.