В бездне одиночества

      На часах нет ещё и половины шестого утра, а Дадзай уже сидит за столом на кухне с чашкой кофе. Картина не является чем-то из ряда вон выходящим: как правило, спит он мало и просыпается с первыми солнечными лучами, причём без помощи будильника. С учётом данного обстоятельства забавно потом выслушивать ругань от Куникиды в случае опозданий к началу рабочего дня:       – Где тебя черти носили?! Десять часов, а ты только соизволил явиться, идиот! Почему опаздываешь?!       – Ах, Куникида-кун, тут такая история приключилась!.. – ну не может Дадзай ответить серьёзно и честно: театрально всплескивает руками и принимается выдумывать на ходу: – Сперва снял котёнка с дерева, потом помог заблудившейся девочке найти железнодорожную станцию и посадил её на нужный поезд; а затем переводил через дорогу…       – …целую толпу старушек?       – Как ты угадал?       – Кончай сочинять! Так и скажи, что проспал, как всегда. И за что только такой кретин свалился на мою голову!..       Дадзай в ответ лишь изображает возмущение – так, чтобы была очевидна его наигранность:       – Куникида-кун, как ты мог такое обо мне подумать?!       – А то я тебя не знаю, – фыркает тот. – Живо за дело, лентяй!       Дадзай не возражает, чтобы причиной опоздания его самый вспыльчивый коллега считал долгий крепкий сон, а с его подачи – и все остальные сотрудники ВДА. И уж тем более не назовёт истинную: элементарное отсутствие желания работать.       Чем можно заниматься, чтобы, поднимаясь на рассвете, задерживаться на час и больше? Да чем угодно. Например, бесцельно бродить по городу, думая о чём-то своём и наблюдая, как поначалу малолюдные улицы Йокогамы становятся всё более и более оживлёнными. Этим Дадзай занят и сейчас: настроения провести всё утро в четырёх стенах у него нет. Поэтому после лёгкого завтрака он отправляется на прогулку.       Недовольства, претензии, возмущения Куникиды, его гневные тирады, лекции о недопустимом поведении самого проблемного сотрудника Агентства, а то и тумаки – явление постоянное, Дадзай к нему давно привык и не особо протестует. Как и не оспаривает характеристику, данную ему однажды Куникидой: «Дадзай Осаму. Девиз по жизни: сделал гадость – сердцу радость». Не потому, что полностью с ней согласен; всего лишь позволяет товарищу думать о нём так, как тот хочет.       При желании он может дать отпор в любой момент, напрочь отбив у нынешних коллег малейшее желание посмеяться над ним, открыто показать неприязнь и уж тем более посметь поднять на него руку. В рукопашном бою он не силён, факт, но существуют же и другие средства. Бывшие подчинённые Дадзая не дадут соврать. Да и поговорка, которую сложили о нём в Портовой мафии, по-прежнему актуальна.       Но это в Мафии он наводил на коллег с подчинёнными страх и ужас. А в Агентстве пусть всё будет по-другому, и Куникида пусть орёт сколько влезет, попадаясь на все провокации.       Вот и не далее как накануне тот вновь рассвирепел: от скуки или ещё по каким причинам Дадзай в очередной раз сбил его идеальный график и вынудил впустую смотаться в другой конец города по крайне важному и крайне неотложному делу, которое на поверку оказалось несуществующим.       Куникида орал так, что казалось – сотрясаются стены. Дадзай выслушивал мнение напарника о себе и не испытывал угрызений совести.       – Эгоист! Совсем на всех наплевать? Хотя что спрашиваю; очевидно же, что да. Такой кретин, как ты, способен думать исключительно о себе. Никакого уважения к другим людям или хотя бы капли здравого смысла! Живёшь только в своё удовольствие, как будто никто тебе не нужен. Да чтоб ты знал, чёртов суицидальный маньяк: с таким твоим отношением к окружающим и ты тоже не нужен никому!       – Куникида-сан… Я думаю, Вы перегибаете палку… – Ацуши подал голос со своего рабочего места в попытке заступиться за провинившегося.       – Ничего подобного, – рыкнул идеалист. – Сюсюкаться с ним, что ли?       – Всё в порядке, Ацуши-кун, – Дадзай улыбался, и такая реакция бесила Куникиду ещё сильнее: непрошибаемый! Ничего не действует!       Накаджима согласился: нет, сюсюкаться точно не нужно. Но вместо этой мысли озвучил другую:       – Дадзай-сан, и Вам не следовало заходить так далеко. Розыгрыш получился жестоким.       Интонация, с которой это произносилось, вызывала ассоциации с наставлениями матери нерадивому ребёнку: «Будешь плохо себя вести – с тобой не станут дружить и не будут тебя любить».       Бросив взгляд на проходящую мимо него девушку, Дадзай вспоминает вчерашний инцидент и усмехается. Уж кто-кто, а вот девушки, например, его очень любят. Кроме разве что официантки из кафе на первом этаже здания, в котором располагается ВДА: в ответ на все комплименты и предложения о не лишённом доли романтизма двойном суициде она с милейшей улыбкой произносит не слова любви, а напоминание о накопившейся задолженности. В целом же на недостаток внимания со стороны прекрасной половины человечества жаловаться не приходится; к слову, и это тоже выводит Куникиду из себя.       «…никто тебе не нужен»       «…ты тоже не нужен никому!»       Славный малый этот Ацуши. Побеспокоился, что эти слова могли ранить, встал на защиту… Но Дадзай не сердится и не обижается. Сгоряча Куникида сказал такое или же всерьёз так думает – но это чистая правда. Поэтому без обид.       Дадзай не спорит: ему никто не нужен. Хотя тут как посмотреть, конечно; с какой точки зрения и под каким углом. Взять того же Куникиду: когда возникает непреодолимое желание разыграть и поставить в глупое положение кого-нибудь очень доверчивого, но при том крайне раздражительного (иначе ответная реакция будет не такой интересной), то лучшего кандидата не найти. А если представить, что Куникида внезапно исчезнет – то над кем тогда измываться; не со зла – так, забавы ради? Не наведываться же каждый день в Портовую мафию, чтобы позлить Чую, в самом деле.       Да и в работе над делами, которые поступают в Вооружённое детективное агентство, он также полезен. И является одним из тех, на кого в случае чего можно нагло спихнуть свои обязанности, расплатившись в худшем случае лишь несколькими синяками. Как от коллеги – да, пожалуй, от Куникиды есть толк. Более того: в Агентстве они считаются напарниками. Но Дадзаю кажется, что слово «коллега» всё же более уместно. Даже Чую, этого любителя хорошего вина и шляп, Дадзай с большей искренностью назовёт напарником, если им снова доведётся работать вместе, сообща.       Впрочем, вспоминать лишний раз об этой миниатюрной версии мафиози Дадзай не любит. И совершенно точно в нём он тоже не нуждается. Опять-таки, если только с целью поиздеваться, поддеть, вывести из себя – чтобы рыжему жизнь мёдом не казалась. Он помнит, как однажды Коё, наблюдая за их очередной перепалкой, прикрыла нижнюю часть лица широким рукавом кимоно и тихо засмеялась:       – Вы двое прямо не разлей вода.       Неважно, подтрунивала над ними Озаки или говорила вполне серьёзно: Дадзай был категорически не согласен с ней. Но доставлять удовольствие ни Чуе, ни его наставнице не стал: вместо выражения малейшего возмущения он равнодушно пожал плечами и, даже не глядя на порядком разъярённого оппонента, с нескрываемой издёвкой в голосе парировал:       – Старшая сестра, ты заблуждаешься. Мы относимся к разным видам живых существ и потому не можем быть дружны, как ты говоришь. Человек обыкновенный и карлик рыжий – нам не по пути.       Кажется, словесный обмен любезностями в тот день обернулся для Дадзая переломом руки.       Дадзай убеждён и сейчас: да, им не по пути. Сколько лет уже не виделись, пока ему не пришлось в рабочих целях любезно позволить Портовой мафии похитить себя – и ничего, не истосковались друг по другу, в объятия от долгожданной встречи не кинулись. Ещё как минимум столько же не видеть бы этого слизняка в шляпе – жизнь от разлуки с ним не закончится. Да и сам Чуя – Дадзай абсолютно уверен – точно так же не пылает горячей и пламенной любовью к нему. Проявлять беспокойство о нём во время совместных заданий – бывало. Отчитывать за новые попытки суицида (с обязательным добавлением в конце гневных тирад небрежной фразы: «Да пошёл ты. Делай, что хочешь») – тоже было. В конце концов, возвращаясь к тому недавнему плену – Чуя добровольно явился его проведать, в этом у Осаму нет сомнений. Но также он знает, что ещё сильнее Чуя желает ему наконец-то удачно или утопиться, или удавиться, или отравиться… Не принципиально, каким именно способом расстаться с жизнью; лишь бы поскорее.       «Сдохни уже, наконец. Без тебя мир станет намного лучше», – кажется, когда-то Накахара произнёс и такое, устав выслушивать новую порцию унизительных шуточек. Помнится, Дадзай ответил в своём стиле, с довольной физиономией:        – Будь ты девушкой, я бы, может, и подумал, а не предложить ли тебе двойное самоубийство и тем самым помочь исполниться твоему желанию.       Так что и здесь попадание в точку: что бы там ни увидела со стороны старшая сестра, Чуя Дадзаю совсем не нужен. Как и Дадзай – Чуе. Только если, опять же, в практических целях: для нейтрализации «Порчи». Но Накахара, по-видимому, прекрасно справляется и без применения самой опасной формы своей сверхспособности. Дадзай ни капли не удивлён. Быть может, и не переносит на дух, но силу признаёт.       К слову о признании силы: как долго Акутагава гоняется за тем, чтобы однажды услышать заветные слова от бывшего наставника?.. Дадзай догадывается, что творится в голове Акутагавы. И чувствует, что будет разочарован, если этот юноша всерьёз думает, будто был спасён когда-то и приведён в Портовую мафию по альтруистическому порыву одного из её представителей: того, кто ни разу не удосужился сказать хотя бы элементарное «молодец», невзирая на все старания молодого человека. Акутагава всегда являлся оружием для достижения определённых целей, не более. И остаётся таковым. Пусть сейчас Дадзай оказался по другую сторону баррикад – опасные эсперы с гигантскими амбициями с завидной периодичностью наведываются в Йокогаму как к себе домой, и для успешного противостояния им он готов использовать все доступные ресурсы. Включая человеческие.       То же самое касается и Ацуши. Дадзай останавливается на мосту через реку, совсем недалеко от того места, где они впервые встретились. Да уж, знакомство получилось неординарным. Ацуши вовсе не стоит знать, что всё было подстроено: и «плавание в речке», и спасение утопающего, и щедрое предложение об ужине за счёт Куникиды… Дадзаю ничего не стоило повязать ослабленного голодом парнишку прямо здесь, на берегу, а после сдать военной полиции в соответствии с условиями задания. Вместо этого он решил, что Ацуши должен стать членом Агентства, и помог с трудоустройством. По доброте душевной? Дадзай усмехается, продолжая всматриваться в знакомый пейзаж и мысленно возвращаясь в тот вечер.       Бросится ли на помощь, увидев человека в беде – это была своего рода проверка. Предварительный экзамен, тест. Узнав о сверхспособности и том, кто является её обладателем, Осаму быстро пришёл к выводу, что неразумно разбрасываться ценными кадрами. Послушно сдать парня-тигра властям, чтобы он потом однажды, вероятно, стал сражаться против Агентства? Куда выгоднее иметь такого одарённого в качестве союзника, да и мысль создать мощный боевой дуэт из Ацуши и Акутагавы возникла достаточно быстро. Дадзай многое знает и многое предвидит, а потому считает нужным подготавливаться ко всему заранее, чем решать проблемы по мере их поступления. И это главная причина, почему ему нужен Ацуши. Умело направляемое его руками оружие.       Нуждается ли Накаджима в Дадзае? Осаму не строит иллюзий. Однозначное «нет». Парень за многое благодарен всем в ВДА и ежедневно старается доказывать и им, и, в первую очередь, самому себе, что заслуживает всё это и имеет на это право. И если Дадзай вдруг исчезнет, то Ацуши, конечно, расстроится. Но уже вскоре забудет о нём, продолжая жить своей жизнью. Скажи ему это вслух – и Дадзай готов спорить, что моментально услышит, как Ацуши с жаром возразит и примется убеждать его в обратном. Однако бывший мафиози не умеет верить на слово и предпочитает доверять только доводам собственных разума и сердца.       По этой же причине он знает и то, что жажда Акутагавы добиться его признания – мотив сугубо эгоистичный. Услышать из первых уст, что Дадзай считает его сильным, и тогда самому уверовать в свою силу. Вот и всё. Если сообщить Акутагаве о кончине его бывшего наставника, то он расстроится лишь из-за того, что не успел добиться желаемого. Скорбеть точно не станет.       Дадзай продолжает свой путь; без какого-либо определённого маршрута – так, куда ноги выведут. Перебирая и дальше в памяти имена лиц из широкого круга его знакомых, он неизменно находит подтверждение словам Куникиды. Другой человек, наверное, страшно обиделся бы. Но не Дадзай. Куникида прав, и он не открыл ему глаза: Осаму сам давно уже прекрасно всё осознаёт.       Воспоминания выдают ещё один образ, и он мог бы послужить опровержением. Тем не менее, его Дадзай не принимает в расчёт. Слишком поздно сумел понять, что был более важен для этого человека, чем думал сам, и как на самом деле к нему относился – к тому, кто смог стать ему другом. Это дела прошлого. А речь сейчас о настоящем.       И в настоящем, постоянно окружённый людьми, Дадзай по-прежнему остаётся один. Он не жалуется, не страдает от одиночества, и сердце не рвётся на части от боли и безграничной тоски. Он смирился. Смирился с тем, что сильно отличается от окружающих, и даже не из-за ненормальной тяги к самоубийству. Уж об этом можно вспомнить где-то в последнюю очередь. Отличается во всём. Внешне – вроде бы обыкновенный молодой человек (хотя и тут бинты, обмотанные вокруг шеи и рук, невольно приковывают взгляды). А внутри…       Нужен ли Дадзай хоть кому-то? Ну конечно, да. Гениальный стратег, не менее гениальный манипулятор, обладатель огромного количества ценной информации (а то и бесценной), носитель уникальной и крайне полезной сверхспособности… Но есть ли что-то ещё? Дадзай не видит. Так, чтобы в нём кто-то нуждался просто по-человечески, без оглядки на всё перечисленное – такого человека в его окружении не существует. Может быть, Ацуши возразил бы и на это. Но нет. Он тоже не тот.       Понимая это, Дадзай и сам ни с кем не сближается. Ежедневно находясь среди людей, каждого из них он держит на определённой дистанции от себя. Не собирается кому-либо открываться, доверяться, ни к кому не привязывается. Будучи неотъемлемой частью Портовой мафии, а затем став такой же неотъемлемой частью Вооружённого детективного агентства, он, тем не менее, всегда остаётся сам по себе. При себе держит истинные мысли, чувства, эмоции. И таким образом лишь подтверждает адресованные ему слова нынешнего напарника о том, что Дадзаю никто не нужен. По-человечески, а не из корыстных расчётов – да, никто. Ни единая живая душа. И его такое положение дел устраивает.       Но «смирился» – не значит «потерял к жизни весь интерес». Состояние апатии, пустое бессмысленное существование, одинаковые серые дни, ничем не отличающиеся друг от друга – это не про него. Он старается отыскивать то, что сумеет его увлечь; и отвлечь, если уж на то пошло: отвлечь от скуки, способной довести его до такого. Например, находит (или придумывает) новые способы самоубийства и опробует их на себе. Либо организовывает наблюдение за Акутагавой, следуя за ним по пятам по всему городу. Неважно, что рабочий день в самом разгаре, и что Куникида непременно в своей манере припомнит ему самовольное отлынивание от дел:       – По каким подворотням ты шатался, транжирящая бинты сволочь?! Кто будет за тебя работать?!       – Как – а разве не ты, Куникида-кун?       – Может, мне тогда и зарплату за тебя получать?       – Вынужден отклонить столь великодушное предложение: уж с этим справлюсь самостоятельно.       – Ах, ты!..       Если Акутагава когда-нибудь заметит слежку и решит, что всё-таки небезразличен Дадзаю, то… будет прав лишь отчасти. Предлагая ему вступить в Портовую мафию, Дадзай знал о его сверхспособности и уже просчитал, как такой эспер может быть полезен в будущем. То же относится и к Накаджиме. Однако Осаму понимает, что в таком вопросе невозможно просчитать абсолютно всё, и им движет неподдельный интерес: узнать, увидеть – насколько способны раскрыться эти двое? Как ещё сумеют развить свои способности? Как велик их потенциал? Ацуши всё время находится на виду по понятным причинам, наблюдать можно сколько угодно. С Акутагавой требуются иные меры. Дадзай находит своё занятие в чём-то забавным. Как и полные праведного гнева крики Куникиды, периодически сопровождающиеся рукоприкладством, когда он всё-таки возвращается в офис Агентства.       А ещё Дадзай сохраняет надежду найти собственную причину жить. Найти её, обозначить, предельно чётко сформулировать, и тогда уже знать, для чего же он живёт; ради какой цели. Он помнит последние слова Одасаку, дословно, все до единого.       «Ты сказал, что вступил в мир насилия и крови, потому что надеялся найти причину жить дальше. Ты её не найдёшь. …Ты навсегда останешься в этой тьме».       Помнит Дадзай и то, как был потрясён услышанным: скорее всего, потому, что сам думал так же, и не предполагал, что кто-то сумеет заглянуть в его сердце, озвучив затем ему прямо в глаза то, чего он боялся. Что все поиски напрасны. Пустая трата времени. И что не хватит целой жизни, чтобы они увенчались успехом.       У Дадзая нет оснований не верить Одасаку. Но при этом он хочет верить, что не так уж всё безнадёжно. Пусть он так и останется никому не нужным, и всё так же никто не будет нужен ему самому. Причину жить можно найти и без этого; необязательно же она должна быть связана с кем-то из людей. Здесь снова можно добавить одно «но», и снова Дадзай отгоняет эти мысли, не беря их во внимание. Прошлое – это прошлое; история, как известно, сослагательного наклонения не терпит. Сейчас у него есть настоящее и будущее. Искомое должно быть в них. Нужно двигаться вперёд, и тогда, быть может, удастся увидеть слабый свет в конце этого длинного тёмного тоннеля, который по мере приближения к нему будет лишь увеличиваться.       Разумеется, он не отбрасывает прошлое – ничего из того, что с ним происходило. Воспоминания об Одасаку дороги его сердцу и вместе с тем болезненны; уж конечно, самую сильную боль приносят не те последние слова. И в настоящем, и в будущем – память об Одасаку остаётся с ним и будет с ним всегда.       У Дадзая нет причин ему не верить. Но он хочет верить, что в словах о вечной тьме его друг всё же ошибся.       Дадзай не замечает, как за время своей утренней прогулки приходит к переулку, в котором располагается хорошо знакомый бар. А когда замечает, то не удивляется: подобное случается не впервые, стоит ему только задуматься об этом человеке. Сейчас он идёт дальше, не сворачивая в переулок. Не сейчас. Возможно, вернётся вечером.       В восемь часов утра Осаму останавливается возле здания, где на четвёртом этаже расположены помещения Агентства. Явиться на работу вовремя и уж тем более за час до начала рабочего дня – это непозволительная роскошь. Ни к чему давать Куникиде повод для выискивания подвоха или же бормотания: «Наконец-то ты не опоздал. Наверное, сейчас посреди июня снег выпадет в честь такого события, или полюса поменяются местами».       Ещё часа полтора или два можно заниматься чем только душа пожелает, так что Дадзай, задержавшись возле здания буквально на пару секунд, проходит мимо. И затем его рабочий день в Агентстве начнётся как обычно:       – Опять проспал, идиот?! Будильник купи!       – И я рад тебя видеть, Куникида-кун. Кстати, я слышал, что звонок будильника негативно сказывается на нервной системе человека. Когда организм расслаблен и находится в состоянии сна, резкий выход из него вызывает сильный стресс… Ты записывай, записывай…