***
— Хм… — Шаламе задумчиво трёт кончик носа пару часов спустя. — Это всё действительно сложнее, чем я представлял. И ты умеешь… вязать все эти красивые узлы? — Мне уже нравится, что ты считаешь их красивыми, — Арми смотрит на него с улыбкой. — Да, я учился этому. Довольно давно, но…руки всё помнят. — Но разве вы с Элизабет не… — Тимоти был уверен, что с женой подобные практики были для Арми привычными, неужели… — Мы попробовали как-то раз. И, скажем так… ей не понравилось, — Арми определённо хотел бы забыть тот вечер. — Давай только без подробностей, умоляю. — Но теперь ты боишься, что не понравится мне, — Тимоти не спрашивает, он утверждает. — Это вполне возможно, — кивает Арми. — Мои опасения даже не в том, что ты больше никогда не захочешь повторить это, а в том, что такие вещи могут повлиять на отношения в целом… Как в лучшую сторону, так и в худшую. Это на уровне психологии, ты можешь сам не понять, что именно случилось. — Есть какие-то конкретные причины, по которым ты думаешь, что мне может быть дискомфортно? Помимо того, что я ещё никогда ничего такого не делал? — Да. Одна, — Арми тихо ухмыляется. — Обычно я в тебе это просто обожаю, но для шибари, мягко говоря, может стать проблемой. — Я заинтригован. — Ты непокорный. И, когда в постели ты делаешь вид, что поддаёшься… честно — меня это чертовски возбуждает, но тут всё иначе… Чтобы всё получилось как надо, притворяться нельзя. Совсем. Тимоти пару минут молчит, о чём-то размышляя. — Я не могу тебе пообещать то, в чём сам пока не уверен, как ты понимаешь… — он смотрит Арми прямо в глаза. — Но… приготовь всё, что нужно, к нашей следующей встрече. Давай уже рискнём.***
Когда Тимоти выходит из душа, Арми ждёт его, сидя на кровати. Из одежды на нём только лёгкие брюки, висящие на бёдрах, обуви нет вовсе. В комнате приглушённый свет, тихо играет расслабляющая музыка, и в целом всё это выглядит довольно безобидным, пока его взгляд не натыкается на аккуратно сложенные мотки верёвок. В горле мгновенно пересыхает. — Волнуешься? — Арми подходит к нему и, подняв голову за подбородок, оставляет на губах короткий поцелуй. — Немного, — Тимоти ещё раз обводит комнату глазами. — Не вижу ничего такого, на чём ты мог бы меня подвесить, и это успокаивает, — он издаёт тихий смешок. — Боги! Ты что, всё это время думал, что я могу… — Арми берёт его за плечи, ободряюще поглаживая. — Никто не начинает с подобного. Это совсем другой уровень, куда более сложный и опасный. Нужно много тренироваться, прежде чем… Послушай, если у тебя появились сомнения, если ты передумал, просто скажи, и мы сейчас пошлём всё это к чёрту. — Нет, — Тимоти развязывает пояс халата, а потом сбрасывает его на пол, оставаясь полностью обнаженным. — Что я должен… — Просто садись на край кровати и постарайся расслабиться. И запомни главное: если ты почувствуешь боль, если поймёшь, что тебе всё это не нравится, сразу же дай мне знать. — Нужно какое-то… особое стоп-слово? — Я равнодушен к этим шаблонам, если честно, — Арми пожимает плечами. — Просто останови меня в любой момент, если это потребуется. — Ладно… тогда, наверное, мы можем начинать? — Тимоти садится на кровать, ощущая внутреннюю дрожь, от которой тщетно пытается избавиться. Ему бы хотелось, чтобы это было предвкушением, но, скорее, это всё же страх перед неизведанным. Арми отходит в сторону и делает пару глубоких вдохов. Он сейчас видит его насквозь. И панику, которая плещется в глубине зелёных глаз, и подрагивающие пальцы, и стиснутые в попытке всё это скрыть челюсти. Да и сам Хаммер чувствует себя не сильно лучше. Во-первых, хотя он и успел потренироваться в последнее время, готовясь к сегодняшнему вечеру, он уже несколько лет не практиковал. Во-вторых, если быть честным, ему слишком сильно хочется, чтобы Тимми разделил с ним эту его страсть. И он знает, что будет глубоко разочарован, если этого не случится. И вот она — та истинная причина, по которой он так долго оттягивал этот момент. Но сейчас единственное, о чём он должен думать — Тимоти. И он обязан сделать всё, что в его силах, чтобы у них получилось. — Я завяжу тебе глаза, — Арми опускается на корточки перед кроватью и, получив несмелый кивок, затягивает чёрную атласную ленту вокруг головы. — Не давит? — Шаламе в ответ слабо качает головой. Отсутствие возможности видеть сейчас отнюдь его не успокаивает. — Вытяни руки перед собой и сложи их ладонями друг к другу, — произносит Хаммер, разматывая самый маленький из заготовленных мотков верёвки. Он лично выбрал её в магазине на прошлой неделе, где почти вывел из себя двух продавцов, которые никак не могли взять в толк, почему какой-то верёвке уделяется такое внимание, а потом нарезал на части и дотошно обработал каждый конец, чтобы исключить малейшую возможность повреждения нежной кожи. Он складывает верёвку пополам и делает петлю, в которую продевает сложенные ладони Тимоти, прежде чем надёжно стянуть запястья и завязать свободные концы узлом. Тимоти вздрагивает, когда веревка впервые затягивается вокруг груди. Пальцы Арми почти невесомо касаются его кожи, медленно обвязывая плечи, протягивая жгут под руками, фиксируя узлы между лопаток. Лишившись зрения, он воспринимает всё совсем иначе. Не видя, не имея возможности предугадать, что Арми собирается сделать с его телом дальше, он не может подготовиться, настроиться на это, и оттого каждое прикосновение ощущается намного острее. Страх постепенно покидает его, уступая место лёгкому возбуждению. Хаммер кладёт верёвку идеально ровно, виток к витку, внимательно следя, чтобы не перетянуть сосуды, но вместе с тем наслаждаясь покраснением кожи в тех местах, где она оказывается чуть сдавленной. Он не торопится, растягивая удовольствие от контраста между бархатной кожей и немного шероховатой верёвкой под своими руками. Традиционно шибари не предполагает разговоров, поэтому удостовериться, что с партнёром всё в порядке, он может лишь по косвенным, но весьма очевидным признакам: грудь Тимоти вздымается чаще, чем следует в спокойном положении, а тело сладко подрагивает каждый раз, когда верёвка глубже врезается в кожу после глубокого вдоха. Что ж, кажется, отвращения к происходящему тот точно не испытывает. Проходит около часа, прежде чем Арми заканчивает с хитросплетениями на его торсе и останавливается на несколько минут, любуясь своим творением. Ему пришлось поломать голову над схемой, чтобы получилось то, что хочется, но результат того стоит. Чёрные треугольники, переплетённые между собой в чётком узоре, идеально подчёркивают бледность кожи. Он долго сомневался, какой цвет выбрать — красный тоже смотрелся бы неплохо, но чёрный просто восхитителен. Однако, ему следует сохранить самообладание хотя бы до конца обвязки, поэтому он отрывается от созерцания этого роскошного зрелища, и фиксирует ещё один моток веревки на животе, пропуская свободный конец между ягодиц и под яичками, а потом осторожно укладывает Тимоти на спину. Согнув его ноги в коленях, он накидывает на них петли, делая несколько витков вокруг лодыжек в двух разных направлениях, и после скрепляет узлами. В этот самый миг Тимоти в полной мере осознаёт, что имел в виду Арми, говоря о покорности и о том, что подсознание может повести себя совершенно непредсказуемо. В какой-то момент то, что у него поначалу, на удивление, получалось воспринимать как просто ещё одну эротическую фантазию, перестало ей быть, уступив место чему-то другому, чему-то, чего он никогда раньше не чувствовал. Беспомощность — вот, что он сейчас ощущает каждой клеткой своего тела. Невозможность пошевелиться, отсутствие возможности видеть, и совершенно бесстыдно разведённые в стороны ноги, открывающие взгляду Арми абсолютно всё. Если Хаммер захочет, то сможет сделать с ним что угодно. Он в его власти. И, даже появись у него желание освободиться, ничего бы не вышло. Он прислушивается к себе в попытке отыскать самые логичные для данной ситуации эмоции: стыд, страх или, может быть, злость, но ничего из этого не чувствует. Он принадлежит Арми. Полностью от него зависит. И это не вызывает никакого отторжения. Прикосновение губ к левому соску оказывается настолько неожиданным, что Тимоти вздрагивает, натягивая верёвки, и мгновенно чувствуя, как по всему телу проходят лёгкие волны удовольствия. Хаммеру нравится эффект от этой незамысловатой ласки, и он проделывает то же самое с другой стороны, заставляя Шаламе пытаться выгнуться, но вместо этого каждый раз стимулируя жгутами различные чувствительные участки тела. Всё повторяется несколько раз подряд, и к концу Тимоти уже почти готов умолять о более близком контакте. Сорванная с глаз повязка в первые секунды шокирует его настолько, что он даже не сразу понимает, что произошло. Лишь потом он видит Хаммера с каким-то новым незнакомым выражением лица, прикладывающего палец к губам, показывая, что разговоры всё ещё нежелательны, и опускает взгляд вниз, всё же не сумев удержаться от восхищённого возгласа. Его просто ошеломляет, как то, что он довольно равнодушно рассматривал на картинках в интернете, выглядит на его собственном теле. Это действительно искусство. Он сам — произведение искусства, которое Арми так долго и терпеливо создавал виток за витком, подчёркивая его красоту. И в этом неожиданно оказывается куда больше любви, чем в самом эмоциональном письме, разговоре или дорогом подарке. Он никогда ещё не чувствовал себя таким ценным и таким…желанным. И единственное, чего ему сейчас хочется — стать единым целым с человеком, сотворившим с ним подобное, раствориться в нём, позволить сделать с собой всё, что тот захочет. И он надеется, что Арми поймёт его без слов. Между ними сейчас такая эмоциональная связь, что это действительно срабатывает — и одного взгляда оказывается достаточно для того, чтобы Хаммер оказался максимально близко к нему. Тимоти смеживает веки, полностью расслабляясь и предоставляя Арми карт-бланш. Хаммер бездействует около пары минут, скользя глазами по подрагивающим ресницам, чуть приоткрытым губам, чётким линиям жгута, покрывающим обнажённое тело и блестящей от выступившего предъэякулята головке, ярче прочего демонстрирующей, в каком состоянии сейчас находится Тимоти. Арми хочется сделать с ним такое множество разных вещей, что, кажется, им потребовалось бы несколько дней и ночей целиком для того, чтобы воплотить всё это в реальность, но сейчас он возбуждён настолько, что член почти болезненно натягивает ткань брюк. Слишком долго сегодня ему пришлось проверять свою выдержку на прочность. Он стягивает брюки, откидывая их в сторону, и с наслаждением несколько раз проводит рукой по члену. На долгую подготовку у них сейчас точно нет времени, оба не продержатся до её окончания, поэтому он надеется, что завтра Тимоти не будет слишком зол на него за то, что пару дней ему придётся избегать твёрдых поверхностей. Сложенная вдвое верёвка между ягодиц пропущена таким образом, чтобы при малейшем движении бёдрами надавливать на кожу возле узкого колечка мышц, стимулируя нервные окончания, и Арми раздвигает её в разные стороны, вводя внутрь сразу два влажных пальца. С губ Тимоти срывается короткий выдох. Хаммер растягивает его мышцы быстрее, чем обычно, и совсем скоро пальцев внутри уже три. Арми умышленно почти не касается его простаты, неплохо представляя, какое воздействие на тело оказывает верёвка и не желая, чтобы Тимоти кончил раньше, чем он ему это позволит. Запрет на разговоры и движения оказывается мучительно-сладкой пыткой, испытывающей на прочность его покорность. Тимоти хочет сказать Арми о том, что он выдержит это, хочет умолять его, наконец, соединить их вместе, чтобы стать единым целым, хочет притянуть к себе сильное тело, обхватив торс ногами, помогая войти внутрь до упора. Но сегодня всё решает не он, и единственное, что ему сейчас остаётся — ждать, когда Арми решит, что он готов. К счастью, ожидание не затягивается надолго. Щедро выплеснутый гель приятно холодит кожу перед тем, как в него медленно проникает контрастно-горячая головка. Он прикусывает губу почти до крови, подавляя непроизвольно рвущийся наружу стон, потому что это, конечно, оказывается гораздо больнее, чем он рассчитывал, за время их отношений привыкнув к тому, что обычно Хаммер крайне внимателен по части подготовки. Арми ждёт какое-то время, давая ему привыкнуть, лаская пальцами его бёдра, прежде чем одним резким движением входит на всю длину, и сдержать стон во второй раз у Тимоти уже не выходит. Но теперь к боли постепенно примешивается наслаждение, потому что Арми начинает медленно двигаться, задевая простату и заставляя чаще дышать и выгибаться. Его тело, стянутое жгутами пребывает в состоянии лёгкого онемения, но там, где сейчас Арми, он чувствует всё гораздо острее, чем обычно. Хаммер обхватывает пальцами напряжённый член Тимоти, постепенно увеличивая амплитуду своих движений. Шероховатая верёвка между ягодиц Шаламе то и дело задевает тонкую кожу на его собственном члене, добавляя остроты в происходящее сейчас между ними. Они будто оказываются связанными одной и той же верёвкой, и уже почти не метафорически. Он сжимает Тимоти у основания, когда чувствует, что тот близок к краю, не давая кончить прежде, чем сам Арми сделает это, и отпускает, изливаясь внутрь его тела, парой резких движений руки вдоль члена толкая его за грань. Тишина, воцарившаяся в комнате, пока они оба пытаются прийти в себя, становится почти осязаемой. — Можешь открыть глаза, — голос Арми доносится до его сознания сквозь какую-то пелену. Он с трудом разлепляет веки, чувствуя себя абсолютно обессиленным. — Как ты? — Арми уверенными движениями развязывает узел и разминает его запястья. — Разговаривать уже можно, — на всякий случай уточняет он, так и не получив от Тимоти никакого ответа. Но Шаламе, на самом деле, просто не знает, что сказать. Он хочет одновременно смеяться и плакать от того, насколько неожиданно-невероятным оказалось то, что он сегодня испытал. А ещё почему-то хочется куда-нибудь сбежать из-под внимательного взгляда, чтобы наедине с собой осознать произошедшее и понять, что со всем этим делать дальше. — Тимми, — Арми быстро распутывает верёвки на его ногах, начиная ощутимо волноваться. — Пожалуйста, скажи хоть что-то. Может, хочешь воды? Или поесть? — Выпить не откажусь, — произносит Тимоти, используя это, скорее, как предлог для того, хотя бы на несколько минут остаться одному. Едва Арми выходит из комнаты, он с трудом спускается с кровати, едва не падая в попытке удержать свой вес на онемевших ногах, и медленно бредёт по направлению к ванной комнате, рассчитывая смыть подсыхающую сперму и остаться там до тех пор, пока не вернётся в нормальное эмоциональное состояние. Если он теперь вообще способен в него вернуться. Проходя мимо зеркала, он бросает туда быстрый взгляд, и его ноги буквально прирастают к полу. Он не знает, сколько стоит там, растерявшись ещё больше, разглядев, наконец, каким именно рисунком была украшена его грудь. — Я должен был догадаться, — Арми появляется из ниоткуда и набрасывает халат на его плечи. — И куда ты собрался? — Почему шестиконечная звезда? — тупо спрашивает Тимоти в ответ. — Я просто не смог придумать символа, который связывал бы нас больше. Тебе… не нравится? Давай я всё это сниму… — Не надо, — Тимоти мягко отводит его руку в сторону. — Просто я… чёрт, Арми, я просто не знаю, что мне теперь делать… Наверное, ты был прав, когда сомневался… Мгновение спустя он оказывается в крепких объятиях Хаммера, надёжно прижатым к его обнажённой груди. — Ответь мне, только честно, на один вопрос, — шепчет Арми ему на ухо, чувствуя как его собственное сердце начинает биться чаще. — Ты сейчас хочешь остаться или уйти? Тимоти утыкается носом в подключичную ямку и обнимает его руками за талию в полуосознанном стремлении стать ближе. И панический бег мыслей в его голове внезапно прекращается, словно это единственное правильное место в мире, где ему следует находиться. — Остаться. Определённо. — Тогда у нас определённо всё в порядке по части моих опасений, — улыбается Арми, целуя его в макушку. Им, конечно, потребуется какое-то время, чтобы адаптироваться к неизбежным последствиям произошедшего, к той новой степени близости, открывшейся для них сегодня, но одно уже ясно точно — теперь они связаны друг с другом чем-то большим, чем несколько часов назад. А верёвка — всего лишь инструмент.