Кораблики.

Он шёл, мерно покачивая головой в такт заведённому из последних сил городу. Он шёл и совсем не замечал того, что ноги невесомо ступают на чужие головы. Нет смысла замечать то, что уже прекрасно известно. Такая заурядная музыка городского шума всегда успокаивала всё то, что скрывалось где-то в глубине души. Возможно, что-то изменится к лучшему. Неуловимо, словно подражая красочным иллюстрациям в дорогих книжках за толстым льдом витрин, тянущихся вдоль тротуара бесконечным караваном печальных зеркал. Всё же, надежда отказывалась умирать, яро протестовала, уверяя, что в мир иной она отойдёт неизменно последней, оставив вместо себя лишь тихое сумасшествие, поддёрнутое поволокой несбывшихся грёз и пугливых сетей сновидений, скрывавших по своему обыкновению всё, что посчитают недостойным присутствия. Где-то невдалеке промчалась машина, так беспардонно обожжённая полуденным солнцем. Лениво проводив взглядом гремящую махину, Америка полной грудью вдохнул спёртый рисованными и наигранными моральными устоями воздух. В этом городе американцу определённо не нравилось – время тут, словно по велению высших сил то бежало, словно спринтер, то одеревенелым трупом падало на землю, загораживая проход. Этот несуразный переход всегда происходил в одно мгновение, совершенно не заботясь о мнении окружающих его людей. Америке и это не нравилось. Ему вообще не нравилось то, что похоже на него. Не в меру уверенные шаги продолжали оставлять тропинку из мокрых следов, тянувшуюся от мутной лужи, в которую по неосторожности ступили ноги в дорогих ботинках. Впрочем, даже вода не пожелала показывать присутствия американца, поэтому следы становились всё бледнее, сливаясь с серым асфальтом, испещрённым мелкими камушками, которые, казалось, вот-вот вопьются в ступни Джонса, не желая пускать его дальше. Туда, где в тени несуразных многоэтажек всё ещё прятался последний уродливый снег, полностью потерявший свою девственную белизну; туда, где скрывалась вся суть этого странного города со странными людьми, забывшими, что значит жить так, как хочется. Резко свернув с широкого проспекта, будто сторонясь шумящих на все лады редких деревьев, Джонс поспешил спрятаться в тишине маленького двора, в котором, как и предполагалось, он увидел Его. Россия сидел на корточках, с интересом наблюдая за тем, как неподалеку резвилась малышня, тараторя что-то настолько быстро, что американец лишь скривился, отбросив попытки понять, что те пытались втолковать друг другу. Несколько уверенных шагов и американец буквально натыкается на полный спокойствия взгляд лиловых глаз. Иван сдержанно улыбается и кивает в сторону шумной детворы, которая каким-то странным образом постепенно превращалась в мутное и безвкусно-цветастое пятно, огороженное от американца линзами очков. Почему-то Альфреду совершенно не хочется спрашивать, что задумал русский, когда звал его сюда, поэтому он просто подходит ближе, краем глаза отмечая, что Россия неосознанно напрягся. Всё же, от привычек не так-то просто уйти, что бы там ни говорили различные заумные книжки, написанные большей частью для офисного планктона. Усмехнувшись, Альфред садится рядом, лишь изредка бросая отрешенный взгляд на своего взъерошенного, как огромный воробей соседа. Где-то вдалеке слышался заунывный вой сирены, пела свою песню реклама с огромного рекламного экрана, люди всё так же спешили куда-то, не утруждая себя направлением. Всё это казалось до смешного неправильным и нелогичным, нелогичным настолько, что и сказать нечего. Вопил лишь давно съехавший с катушек город. А они лишь молча взглянули друг другу в глаза, не произнося ни слова. - Кораблики, - бездумно выдал Брагинский, отрешённо наблюдая за оставленными ребятней игрушками, - помню, как-то частенько их пускал по ручейкам. - Инфантил, - добродушно подвёл итог американец, - сыграем в морской бой? - Кто еще здесь инфантил? – озадаченно осведомился русский, вставая с холодной земли и направляясь к месту, где одиноко ютились деревянные модели маленьких корабликов, потрёпанных временем настолько, насколько это оказалось вообще возможным, - Сыграем, - после небольшой паузы согласился Брагинский, задумчиво наблюдая за тем, как американец устремился к ближайшей проталине, зияющей чёрной землёй, грозившейся вот-вот разродиться первой весенней травой, так не подходящей этому городу. На деле проталина оказалась заполнена мутноватой водой, в которой как на фотографии застыли далёкие тягучие облака, грозящиеся вот-вот превратиться в увесистые тучи, что склоченной ватой свисали бы с небосвода. Проследовав за Альфредом, Брагинский выжидающе взглянул на потрёпанные суда с облезшей и потрескавшейся краской, как будто ожидая, что те бы ответили ему вместо Джонса на ту бесчисленную кучу вопросов, что накопилась в его голове. Однако чуда не произошло – кораблики не заговорили, как, впрочем, и Россия. Шмыгнув носом, Америка выхватил из рук Ивана пару судёнышек и повертел их в руках, придирчиво разглядывая деревянные макеты. - Они вообще на плаву-то держатся? – критично осведомился американец, отвлекаясь от своей ноши на собственное отражение в грязной луже. - Обижаешь, - улыбнулся Россия, - смотри, - аккуратный палец указал на небольшой ручеёк, ведущий от уже небезызвестной лужи к старому и захламленному водостоку. Ржавая решётка, отделявшая внешний мир от канализации была настолько хлипкой, что, казалось, тронешь её рукой, и всё окружающее тебя свалится в зловонную пропасть. Подумав об этом, Америка поёжился. Брагинский же аккуратно подцепил одно суденышко пальцами и без раздумий опустил его в мутную воду, отдал на растерзание придуманным волнам, бушевавшим лишь в сердцах стран, с каким-то трепетом наблюдавших за тем, как потрепанный парусник с трудом держится на плаву. - Знаешь, Америка, - аметистовые глаза с болезненным вниманием впились в кораблик, будто от крохотного судёнышка зависело что-то жизненно важное, - всё когда-то кончается, - макет тронулся с места, всё же поддаваясь импровизированному течению, лишь иногда цепляясь за высохшие травинки, которые словно величественные маяки выныривали из лужи, - но потом всё снова идет по кругу. Всякое происходит, - Джонс вопросительно взглянул на собеседника, опустив на воду свой кораблик. - Ты о чём-то конкретном или снова включаешь пессимиста? – второе судёнышко стартовало гораздо уверенней первого и двигалось, похоже, по собственному желанию, совершенно игнорируя происходящее вокруг себя. Могло показаться, что ещё чуть-чуть и оно поплывет против течения, но, увы, - Такие мысли обычно плохо заканчиваются. Всегда можно попросить о помощи. - Знаю я эту помощь, - почти болезненно скривился Иван, тут же спрятав скепсис за не в меру доброжелательной улыбкой. Американский кораблик догнал своего собрата и по инерции ткнул его в бок, от чего тот трагично накренился и медленно пошел ко дну, невозмутимо провожая вырвавшееся вперёд судёнышко торчащей из мутной воды мачтой. - Ой, - Альфред виновато улыбнулся, - всякое бывает, - лёгкий парусник всё набирал скорость, буквально впитывал в себя лёгкие порывы ветра, поторапливающие его изо всех сил. - Действительно, - проговорил Брагинский, отрешенно взглянув на последнее мгновение судёнышка, балансировавшего на краю канализационной решётки - кораблик так сильно рвался вперёд, что не заметил обрыва, которому было суждено предрешить судьбу потрёпанного макета. -Решил параллели провести? - довольно хмыкнул Джонс, обратив свой взгляд на уже казавшийся забытым кораблик, покоившийся на дне ручья, - Тогда ты снова не заметил, как тебе повезло, - вздёрнутый нос американца в очередной раз громко шмыгнул – всё же, для Америки здесь было холодновато, - весна пройдёт, наступит лето, ручьи высохнут и кораблик останется просто лежать на земле… - Пока на него кто-нибудь не наступит, - совершенно серьёзно выдал Иван. Настолько серьёзно, что мгновение молчания прервалось громогласным смехом с американской стороны. Альфред никак не мог понять, что же такого нужно сделать, чтобы спрятать придирчивость в словах Брагинского, то и дело сквозившую, словно открытый холодильник, как часто выражался сам Америка. Не говоря ни слова, Джонс облокотился на Россию, зарывшись носом в мягкие пепельные волосы. Тот лишь тихо взглянул на своего соседа и улыбнулся настолько необъяснимо и невесомо, что в следующее мгновение американец уже задавался вопросом, а была ли это улыбка на самом деле? Хотя, какая разница? И пусть любопытство, вспыхнувшее на первых парах, было безжалостно задушено, не стоит тормошить тот покой, что воцарился между ними хоть на несколько мгновений. Слова всегда были лишним, если не обременяющим элементом в его общении с Россией. Вопил лишь давно съехавший с катушек город, а они молчали о чём-то, что невозможно передать словами... (прим. беты - итого пять "всё же" :Р)