Холод

В этом году Ишвари ждала весну, как никогда раньше. Холод пришел в Кират еще в начале сентября, а в середине второго осеннего месяца сошла первая в году лавина, погребя собой некоторый скот и нескольких жителей. Во дворце по коридорам гулял ледяной ветер, и Ишвари крепче прижимала Лакшману к телу, когда перебегала из спальни в детскую. Аджай уже несколько раз успел схватить простуду, и приходилось вызывать докторов. И она, как любящая мать, крепко сжимала руки в замок, сидя напротив, моля всех Киратских богов о его скорейшем выздоровлении. Однако шли дни, недели, а выздоравливал Аджай лишь тогда, когда терпение Пэйгана Мина подходило к концу, и он притаскивал во дворец иностранных докторов с крупными чемоданами из черной кожи, набитых лекарствами. Лекарства в нужных пропорциях, укрепляющие витамины, режим питания и её сын вновь активно ползал по детской, облизывая пыльные игрушки и, иногда, собственные пальцы. В общем, холод был везде, дети страшно выматывали, несмотря на свору нянек-китаянок, лопочущих на непонятных языках. Скрипя зубами, после ежедневных служб в небольшом храме как Тарун Матара, Ишвари шелестела страничками учебника английского языка и, несколько раз в неделю занималась с иностранцем-репетитором. В последнее время вся находящаяся во дворце обслуга были одни иностранцы. После рождения Лакшманы, новый самопровозглашенный Король на пушечный выстрел не подпускал жителей Кирата к обслуживанию самого сердца страны. Охрана – сплошь китайские наёмники, нянки – китаянки, повара из разных стран менялись со скоростью света, лишь некоторые горничные были коренными жительницами Кирата, но все они всегда хранили гробовое молчание и изъяснялись лишь жестами – Пэйган приказал отрезать им языки и запретил выходить за территорию дворца, когда живот Тарун Матары стал округляться. Поэтому, когда зимний месяц плавно подходил к концу, Ишвари стала чаще улыбаться и с наслаждением вычеркивала дни из потрепанного календаря, висящего на стене храма. Она уговорила Пейгана в начале весны разрешить ей провести праздничную службу для местных жителей. За пару месяцев до этого, в придворовых оранжереях она высадила несколько маленьких клумб с цветами – в основном бархатцы и фиалки, но был один розовый куст, требующий большего внимания в таких условиях. Цветы как раз взошли ровно ко времени первого весеннего дня, она аккуратно собрала их в большие вазы и оставила в храме, планируя с утра первого марта заняться расстановкой благовоний и реликвий, чтобы успеть к вечерней службе. Последний февральский вечер выдался очень теплым, по крышам стекала вода, а снег проминался под подошвой, как мягкий ковер. Солнце било в окна с самого утра и до вечера, лишь, когда оно стало плавно уходить за горизонт, ветер похолодел. Небо стало окрашиваться в ярко-розовый цвет, отливая по золотому куполу на дворце. Ишвари куталась в китайский шелк черного халата и старалась держаться поближе к камину в этой огромной прохладной спальне. Аджай привычно ползал по полу, иногда что-то лепетал и дергал мать за края халата, когда она проходила мимо. Только Лакшмана весь день вела себя достаточно тихо, лениво переваливаясь с бока на бок, ощупывая то какие-то игрушки, то мамину одежду, то постельное бельё на кровати. Пейган Мин в большинстве случаев не входил в спальню, а порывисто врывался в неё, принося с собой запах еды, крови и бесконечного холода. Этот раз не стал исключением, когда дверь шлепнула об стену золотой ручкой, Ишвари досадливо поморщилась. Она уже отнесла детей в их комнату, оставив на попечение няням, и сама приготовилась ко сну, завтра день обещал быть насыщенным. - Я завтра буду отсутствовать, - Пейган неторопливо расстегивает манжеты на рукавах рубашки, из-под ресниц посматривая на жену, - срочно нужно слетать в Дели. - Я проведу службу одна, ничего страшного, - она понимает к чему он ведет, но уступать сразу не планирует. Мин сбросил рубашку на софу и размял плечи, хрустнув шеей. - Мне кажется, что тебе лучше остаться во дворце, - он забирается к ней под одеяло, холодными руками касаясь ее оголенного живота, - я все еще против, когда ты покидаешь дворец в мое отсутствие. Ишвари молчит, она сама знает, что это достаточно опасный шаг, но не может же она вечно торчать в стенах дворца, прячась как кухонная крыса. - Все будет хорошо, завтра праздник, никто из жителей Кирата не захочет омрачать его, - аккуратно дотрагивается пальцами до его кистей и тихонько их поглаживает. Пэйган выдыхает ей в шею, зарываясь носом в волосы и продолжительно молчит. За прошедшие полтора года она так и не смогла распознать, что может значить его многозначительное молчание – отказ или одобрение. Поэтому напряженно вслушивается в его дыхание и спиной прижимается к груди сильнее: во-первых, чтобы согреться, во-вторых, чтобы ощущать лопатками его сердечный ритм. Ишвари может лишь тактильно и, иногда, интуитивно его прощупывать, чтобы найти нужные точки соприкосновения и аккуратно, по-кошачьи мягко, надавить на них. За окном уже вовсю расстелилась последняя зимняя ночь в этом году и звезды сияют так ярко, что Ишвари видит их сквозь прозрачно-мутную ткань белого тюля. Мужчина позади неё молчит еще долго, напряженно, но в итоге устало закрывает глаза. - У тебя будет час, с пяти до шести вечера, - он глубоко вдыхает и целует ее в затылок, давая понять, что на этом их разговор окончен. Тарун Матара улыбается себе под нос и, вслед за Королём, погружается в тягучий, неспокойный сон. Всю ночь ей снятся цветы, падающие прямо с голубых небес подобно дождю, а затем кровь расстилается ей под ноги уродливой огромной лужей. Ночь с 28 февраля на 1 марта 1989 года. *** Крови было так много, что едва Ишвари свалилась на колени у бездыханного тела родной дочери, как она пропитала подол плотной юбки насквозь. Дышать было страшно, она в онемении смотрела на закрытые глаза ребенка и свежие колотые раны, а затем воздух резко как будто переполнил легкие и вырвался из ее горла истошным отчаянным криком. Слезы застелили глаза и она продолжала вскрикивать, шептать имя, касаться холодными пальцами маленького лба, носа, рта. Весь персонал застыл на пороге маленькой детской, как каменные изваяния. Ишвари Гейл, уже практически коронованная, как Ишвари Мин, истошно рыдала, сидя в луже крови своей мертвой дочери, прижимая посиневшее тело к своему сердцу. Она развернулась к ним резко, с повадкой хищной раненной тигрицы. - Пошли вон отсюда, - голос, поначалу зашипевший, сорвался на визг, - Вон! И в один момент она вновь осталась одна со своим безутешным горем. Сколько прошло времени, прежде чем по коридору раздались торопливые, встревоженные, тяжелые шаги. Пэйган впервые входил в опочивальню в собственном дворце, как незнакомец, боясь вздохнуть, ступить ногой. Мир треснул перед глазами в тот момент, когда сгорбившееся тело жены развернулось к нему лицом. Лакшмана безвольно висела на руках матери, вся перепачканная в собственной крови, с посиневшим лицом и рваными ранами. Он лишь безвольно открыл рот и рухнул на пол рядом с женой. Она смотрела ему в глаза невидящим, потерянным взглядом, пока Пэйган забирал из ее рук мертвое тело собственной дочери. Похорон не было, она вдвоем стояли на вершине горного склона, пока догорала их дочь, уносясь в небо густым черным дымом из дымоотвода. - Я убью его, сегодня же, - голос Ишвари звучит в его ушах будто сквозь вату и он кивает, понимая, что сделать это первым не успеет. За день он казнит всех, кто был во дворце, без разбора. Затем снаряжает себя, несколько вооруженных отрядов и тихой тенью вычищает путь для жены. Когда они оба загоняют Мохана Гейла в ловушку в собственном доме, то Пэйган лишь наблюдает, как Ишвари бесконтрольно наносит удары ножом и, подавляя желание вмешаться, позволяет ей совершить месть. Утро второго марта Пэйган Мин встречает уже совершенно один, рассматривая крошечную записку в руках. Он утыкается лбом в ладони и вдыхает колючий весенний воздух.