Узнавание

На базе Альянса, где они находят временное пристанище после разрушения Замка Львов, проблемы с термостатом. Конечно, духота в помещениях — последнее, что волнует сейчас Широ. У него нет руки; несколько месяцев он провёл, заточённый на окраине сознания Чёрного Льва; он умер и воскрес, в конце концов. Сломанный термостат — ерунда, право слово. Зато им выделили одну комнату с Китом. Широ не помнит, как уснул. Он и прибытие на базу помнит смутно (кажется, он всё-таки дошёл до душа, и там было зеркало — его волосы теперь совершенно седые, но Широ не уверен в том, что это ему не приснилось), и всё, что происходило после того, как Аллура буквально перенесла его душу обратно в чужое тело. Он помнит пробуждение, тепло Кита рядом, его плечо — надёжное, самое крепкое, и бесконечно светящиеся глаза. Широ чувствовал, что вернулся домой, но, по правде, это было не из-за того, что он снова был во плоти — это было из-за Кита. И вот, он уснул: на базе Альянса, в комнате со сломанным термостатом — в одной комнате с Китом, рядом с Китом, в объятиях Кита. Кит рядом. Его запах не изменился. Он стал больше, крепче, сильнее, даже голос, кажется, чуть ниже теперь (и обо всём этом Широ обязательно подумает, но — чуть позже). Но его кожа пахнет так же, как и вечность назад. Широ засыпает, кутаясь в этом запахе, словно в единственном подтверждении реалистичности происходящего. Просыпается Широ от духоты. Киту теперь приходится вниз сползти, чтобы, как раньше, устроиться у Широ макушкой под подбородком. Волосы привычно лезут в рот. Широ ещё даже глаза не открыл, но улыбается: всё, как в последнее утро перед отправкой на Кербер. Разве что теперь Киту, чтобы уместиться в такой позе на койке, приходится ноги в коленях согнуть. Не хватает руки. Обнять бы его сейчас, ещё раз убедиться, что всё реально. Реально ведь? Широ на это надеется. Как надеялся, что Кит сумеет найти его, чувствуя его присутствие каждый раз в Чёрном Льве. Он сосредотачивается на всём, что есть сейчас: волосы Кита лезут в рот, его дыхание ровное, колено втиснуто меж ног Широ. И, конечно, Широ коснуться, чтобы почувствовать, не может — но может представить, как мокро под волосами. Кит очень горячий, они лежат без футболок, и Широ чувствует липкую влажность его кожи, а значит — самые короткие волоски на шее закручиваются. И там пахнет острее всего. — Кит… Кит заслужил свои часы сна, да все они заслужили: Аллура, Ханк, Лэнс и Пидж. Они спасли Вселенную, и Широ ими так гордится — это его ребята. И Кит, лидер, каким его всегда видел сам Широ. Будить его не хочется совершенно, но хочется просто сползти ниже, перевернуться на пустующий без руки бок, чтобы можно было Кита обнять, коснуться носом под волосами, урвать ещё пару часов крепкого сна на двоих в этой томной духоте. — Я здесь, — хрипло, сонно шепчет Кит. От его голоса Широ словно Вольтроном придавило. — Мы здесь. Всё хорошо. Уверенность, с которой Кит говорит это, будучи фактически спящим, вызывает у Широ улыбку. Тело не до конца слушается его. Приходится сделать несколько попыток, прежде чем удаётся рывком перевернуть Кита на другую сторону. Широ перелезает через него, и Кит, слишком сильный для спящего, наваливается, заставляет лечь на спину, на груди устраивается с абсолютным комфортом. Волосы снова лезут Широ в рот. Он улыбается, проваливаясь в сон. Позже Широ снова просыпается — от тяжести на бёдрах, от духоты, от пристального взгляда. Первые мгновения он видит только блеск глаз Кита; нужно несколько секунд, чтобы привыкнуть к темноте, распознать в ней хорошо знакомые очертания. Кит чувствует, что он проснулся: сдвигается выше, касается ладонью плеча. Свет в комнате загорается постепенно, оставаясь приглушённым, но его достаточно, чтобы увидеть. Второй раз за ночь (день? вечность? в космосе теряется чувство времени, а когда столько спишь без остановки — вдвойне) Широ чувствует на груди гнёт бесконечной мощи Вольтрона. — Привет. Кит улыбается так, как умеет он один. Его губы почти не двигаются — лишь слегка вздрагивают в уголках, но всё видно по глазам. Он так изменился — теперь у Широ есть шанс увидеть это в каждой детали. Темнее глаза, жёстче — линия челюсти, и по размаху плеч видно, что теперь не выйдет совсем уж играючи уложить его на лопатки в спарринге. Его тело помнит то, каким был Кит раньше, а вот разум — смутно. Сознание всё ещё похоже на беспокойное море в месте встречи двух течений. Тот, кто был вместо него… Его нет больше, Широ чувствует, но его память осталась, и эта память тянется к Киту. Широ касается его щеки — не по шраму, но рядом. Линия скул твердеет под пальцами, Кит сжимает зубы на пару мгновений, а затем руку его накрывает, прижимая плотнее. — Он зажил. Можешь коснуться, — Кит говорит это так спокойно. В нём вообще теперь много этого спокойствия, расслабленности, не так, как раньше — тронь и обожжёшься. И дело не в том, что Широ забыл, а что Кит действительно изменился. Сколько же он пропустил? Как наверстать упущенное? Широ прижимает пальцы к шраму, обводя его: чуть выпуклый, темнее, чем собственный шрам на носу — может, из-за крови галра, а может, потому что Кита сама квинтэссенция обожгла. Хочется видеть больше, только с одной рукой и подняться толком не выходит. Широ не знает, как это — без руки. Протез поставили почти сразу, как отняли настоящую. И тело всё ещё как будто не до конца его. Кит спасает — как обычно; подхватывает его под спину, тянет на себя, помогает сесть. Широ, качнувшись навстречу, на мгновение касается носом щеки. Теперь, когда Кит у него на бёдрах, их лица на одном уровне — не приходится чуть вниз смотреть. — Два года, — Кит словно мысли его читает. — Я теперь старше на два года. Дыры во времени и пространстве. Сколько ты помнишь? Так прямо, в лоб. Широ даже теряется на доли секунды. Хороший вопрос, да вот бы и ответ был таким. Он хмурится, напрягая сознание, и обрывочные воспоминания путаются: единой картинки не получается, лишь пёстрое лоскутное одеяло. — Я помню то, что видел Чёрный, и помню то, что было с ним. Словно книгу прочёл, и не осталось деталей — так, отголосок сюжета. — Отголосок лучше, чем пустота. — Кит тянется к нему, прижимается лбом, не целует даже — его губы находят точку соприкосновения на щеке, и Широ кожей чувствует, как они изгибаются от улыбки. Он не хочет думать, будут ли среди этих отголосков воспоминания о том, как кто-то другой целовал Кита. Важнее то, что Кит теперь рядом. Губы скользят по коже в слепом ритуале узнавания. Пару секунд спустя они целуются, и теперь очередь Широ улыбаться: может, у Кита и было два года в пространственно-временной дыре — но привычку обкусывать губы до ранок и сухости он не истребил. Кит целует его, полный уверенности — что делает, зачем, и это привлекает сильнее. Даже в этом вырос, мысленно усмехается Широ, а раньше ведь инициатива была за ним, а Кит — принимал, осторожно, не позволяя себе расслабиться до конца. Широ больше не спрашивает, можно ли. В груди что-то ёкает, подсказывая — можно, Кит разрешит. Он целует шрам с нежностью и совсем немного с надеждой, что поцелуи способны стереть его с кожи. Шрам почти доходит до глаза, и покоя не даёт мысль: Господи, а что, если… Широ не даёт себе додумать. Отдаёт себя в объятия Кита, сжимает рукой волосы, убирая их с лица. Теперь он может видеть. Теперь он может… — Что ты… Под кончиком языка шрам не просто горячий: раскалённый, словно чистая квинтэссенция. Широ целует под челюстью, там, где отметина только начинается, и медленно ведёт языком выше. Звук, что слетает с губ Кита — это стон, всхлип, изумление, смех, счастье одновременно. Пальцы впиваются Широ в плечо. Он не останавливается. Это бессознательное желание. Широ его не осмысливает толком. Ему просто нужно прикасаться. Пальцы чувствуют испарину под волосами Кита, язык — неровный рельеф ожога. Кит очень близко. Не убирая пальцы из волос, Широ ведёт к шее, сжимает: знакомая дрожь в который раз убеждает его в реальности. Кит, боднув носом в щёку, задирает голову; Широ целует его подбородок, покрасневшие губы, скулы, о которые можно (и хочется) порезаться. Словно знакомится заново с тем, что и так знает наизусть. Они изменились оба, но о своих переменах думать Широ не хочет. Сколько прошло с последнего момента, как он (именно он, не кто-то другой) прикасался к Киту? Для Кита — больше двух лет, для него — несколько вечностей. Когда Широ отстраняется, он видит в глазах у Кита ответный осторожный интерес. Так смотрят на людей, видя их впервые. — Нужно привыкнуть к этому, да? — усмехнувшись, он касается собственной чёлки. Видимо, отражение не обмануло. Широ и к поседевшей-то пряди не сразу привык, а теперь, когда серебром подёрнулись все его волосы… Кит качает головой: — Нет, всё в порядке. — Может, на просторах Вселенной есть краска для волос. — Почему-то хочется смеяться. Что в нём осталось от прежнего Широ? Даже тело — чужое. Разве что любовь к Киту неизменна. Широ улыбается, когда Кит тоже трогает его волосы. — Вернуться к чёрному? Или немного экспериментов? Как тебе фиолетовый, Кит? — Мне нравится так, — отрезает Кит. Он говорит с нежностью, но нотки, не терпящие возражений, всё равно прорезываются. — Тебе идёт. Широ… — М? — Тебе идёт, — повторив, Кит зарывается обеими ладонями в его волосы, скребёт по бритому затылку. Широ падает спиной назад, укрываясь Китом, и встречает его губы с готовностью. Ему не хочется сейчас сопротивляться, наоборот: инициативность Кита, его напор, его уверенность, такие знакомо незнакомые, теснят в груди — словно Кит внял, наконец, его бесконечным «можно». С ним рядом Широ позволяет себе расслабиться — всегда позволял, в общем-то, но сейчас всё немного иначе. — Я готов тебя и дальше спасать. — Говорит Кит чуть позже, когда уже Широ — на нём, остаток одежды — на полу, и совсем не потому, что в комнате душно. Широ тянется выше, попутно исследуя губами правый бок Кита: россыпь шрамов, некоторые из них — незнакомые, синяки после битвы с ним, родинки — привычные до боли в груди. — Но постарайся больше не умирать. — Это просьба или приказ? — Широ прикусывает его со стороны правой груди, и Кит вздрагивает, проезжается коленом по его бедру. — Приказ? — Мне показалось, тебе понравилось командовать. — Есть вещи, которые нравятся мне сильнее, — Кит обхватывает его лицо: большие пальцы скользят по шраму на переносице, спускаются ниже, встречаются на губах, и Широ прикусывает солоноватые подушечки, усмехаясь. Он прекрасно чувствует своим животом, что именно нравится Киту; он прекрасно знает это наизусть. Кит ведёт: потому что ему это нужно, потому что им обоим это просто необходимо, потому что, в конце концов, оставшейся руки Широ хватает лишь на то, чтобы держать его на весу над Китом, не придавливая массой к постели. На горячей ладони кожа грубее, чем Широ запомнил, но он не испытывал прикосновений нежнее, чем эти. Кит подставляет шею — полностью открытый только для него, полностью доверяющий даже сейчас, и Широ снова целует под шрамом, ведёт языком от края до края, пока Кит не начинает дрожать. — Широ… — он давит на затылок, подталкивая голову Широ к своей, и они врезаются зубами: самую малость больно, больше смешно. Когда ладонь Кита судорожно сжимается, Широ уже не до смеха. Вся его выдержка, что осталась, уходит на то, чтобы не закрывать глаза. Хочется смотреть, как темнеет взгляд Кита, как фиолетовеет радужка. Никакой задумчивости, чистый, бескрайний восторг: такой взгляд у Кита был, когда он впервые зашёл в симулятор, и когда впервые прокатился на гарнизоновском глайдере, прижимаясь к спине Широ, — тоже. Взгляд бесконечный, как Вселенная, и на глубине плещется счастье. — Кит? — Кажется, он отключился. Впрочем, Широ и сам словно не здесь, первые мгновения — так точно. Кит лениво открывает глаза, и тут же закрывает обратно. — Всё хорошо. — Над его губой россыпь бисеринок испарины; Широ слизывает и их тоже, вызывая у Кита короткий смешок. Хорошо, теперь можно не переживать, что он раздавит Кита, если ляжет сверху, поэтому Широ обнимает его, пропуская ладонь под талию, и довольно устраивает голову на изгибе плеча. Между ними так влажно и липко от спермы и пота. Широ совсем не против прилипнуть и остаться так если не навсегда, то ещё на пару часов — точно. Кит, кажется, тоже. Так хорошо ощущать его волосы под ладонью. Широ всё-таки немного смещается, чтобы видеть лицо Кита — и опять жадно смотрит, запоминая каждую деталь. Словно не знает его наизусть, способный вслепую нарисовать мельчайшую чёрточку: подшёрсток на лбу, видный, стоит Киту откинуть чёлку назад, хмурую морщинку между бровей, красное пятнышко на губе — всё-таки опять не сдержался, содрал сухую кожу. Теперь к общей картине примешивается ещё и шрам. Широ с собой честен: ему просто нравится любоваться Китом, всегда нравилось. И он может позволить это, когда они наедине. — Ты ведь знаешь, что я — тоже? — Широ шепчет практически ему в губы, и Кит улыбается, прекрасно понимает, о чём он: — Ты не говорил мне этого… — Очень долго, — Широ касается губами виска, позволяя себе каплю слабости, и Кит этим пользуется: мигом позже он снова сверху, остро впиваясь бёдрами в колени. Пальцы вжимают запястье в подушку; Кит хитро щурится, наклоняясь всё ниже. И пусть Широ не может трогать его в ответ, он может чувствовать, как ладонь Кита ложится ему на грудь. Губы Кита прижимаются к его уху. Широ очень жарко, и причина этому — совсем не сломанный термостат.