nightcall

8, 7, 6, 5, 4, 3..3..3..3, 2, 1 – выдох, кнопка вызова четыре часа ночи – или утра? чонгук не ложился, и можно бы сказать, что сердце стучит (совсем не там, кстати, где оно положено, а в горле) от хронического недосыпа, но этой ночью он отказывается врать. его почти лихорадит от страха (если уж совсем играть в правдоруба, то колени его не подкашиваются только из-за того, что он уже сидит и уже подкошен своим наконец-решением) и эйфории от того, что вот-вот он наконец! наконец!! седьмого гудка (конечно, он считает) чонгук уже не слышит, вместо него – хрип разбуженного и ничего еще не понимающего человека. - тэхён, - пауза, взятая чонгуком не драматизма ради, а случайно, от облепившего в секунду смущения из-за собственного дрогнувшего голоса - это я. в нескольких километрах – и в паре сантиметров, если считать от уха к трубке – угуканье, заторможенное шевеление, пауза и – «чонгук, ты время видел?» - я..слушай..-втягивает воздух в легкие, вроде бы как перед прыжком в воду, но на самом деле - начало дистанции, еще столько до финиша!, и продолжает торопливо, лихорадочно, фальшиво-возмущенно, - вытаскивай давай свое тело из постели, ночь просто зашибись, поехали кататься, или может ты часто ночью у моря гуляешь?» чонгук закрывает глаза и почти видит, как секунду назад у тэхёна – темная комната и сонный воздух, а сейчас прыжок с кровати и по мини-фейерверку в каждом глазу. он почти чувствует себя экстрасенсом или кем-то даже покруче – время словно застывает, и перед чонгуком раскручиваются 40 секунд ближайшего тэхёниного будущего – вот он собирает все углы в поисках очков, еще немного углов (уже не из-за зрения, а от природной неуклюжести) – на пути к лампе, вот штаны, и вся прыгучесть и детскость, и стремление с первого раза в них не залезают, тэхёнины ноги спотыкаются, но со второго заскока mission complete. но все сбывается не из-за того, что чонгук экстрасенс, а от того, что знает он тэхёна давно и крепко. давно и крепко он закрепился в чонгуковском сознании, таким супер-клеем – не отклеишь. называется «любовь». такая любовь.. не с первого даже взгляда, а с ослепления – вот были серо-зеленые стены старшей школы, пара любимых компьютерных игр и раз в неделю репетитор по английскому, а вдруг полыхнуло огненным (вообще-то рыжим, тэхён, бестолочь такая, перед переездом в их город перекрасился, и не из бунта, а из эстетических соображений. хотя сам тэхён, конечно, тогда такими фразочками бы не разбрасывался – просто заблестел бы глазами и зубами и – «ну а чо, красиво же!») и жизнь чонгука, такая равнинная, что в принципе все видно до самого ее горизонта с закатом, свернула непонятно куда – не пойми во что. тэхён быстро чонгука с собой подружил (не только его, а весь класс, с тэхёном по-другому не бывает) и – да. больше они не расставались, как бы разные университеты, тэхёновская почти маниакальная экстравертированность и чонгуковский страх перед своей огромной любовью не пытались их развести. такая ночь, когда чонгук «наконец!» - она не первая – до нее были: - 6 ночей с так и ненажатым вызовом -2 – со сброшенным после первого гудка -2 – с вылазкой вместе покататься и победившим чонгука страхом. но этой ночью конечно все будет иначе. «да» - почти уверенно кивает себе чонгук, страшно треморя пальцами и не сразу из-за этого заведя машину. радио, включенное совершенно без участия мыслительного процесса, выдает с середины лондонгрэммаровский кавер «nightcall», и чонгуковский автомобиль на секунду уводит в сторону. к подъезду чонгук приближается с дрожащей улыбкой – знает, что тэхён давно на улице, порядком замерзший, веселый и злой. человек-смерч, хоть и с черными давно волосами, ослепляет чонгука по-прежнему. высказав все, что требовала душа, по поводу нерасторопного чонгуковского «сервиса», тэхён, бодрее всех бодрейших, рассказывает о приближающемся квартальном, о наоравшем на него начальнике (который у них, к слову, общий – судьба притащила их, разделенных университетами щенят, в одну компанию), об убийственно вкусном пироге, который передала мама, о фильме, на который надо просто обязательно! и не смей спорить!, об этом ужасном ноябре, чонгук слушает и ему - словно в остановившейся наконец змейке американских горок – так хорошо и удивительно чувствовать, как расслабляются все-все мышцы (а он и представить себе не мог, что их настолько много и как они, оказывается, были напряжены). «о чем переживать? он – самый близкий и понятный человек для меня, а я – для него. он все чувствует и все знает, нужно просто озвучить, подтвердить, сделать первый шаг, я и так столько уже тяну, что мы жалеть будем о потерянном времени!» за дверями машины ветер и потихоньку выцветающее в синий небо. и две фигурки, бегущие к бессонному и бессмертному морю. перестав мельтешить, они выровнивают траекторию и гуляют теперь в почти спокойном ритме, параллельно кромке стихии. даже если стоять у машины, можно услышать смех тэхёна – чонгук и в менее нервном состоянии совершенно не король стенд-апа, но тэхёну все равно всегда смешно. этот смех, совершенно детский, подбадривает чонгука и он достает купленные для этого случая еще год назад бенгальские огни. за пару секунд до – утихающий ветер, сереющее спокойствием море, тэхёновские глаза, вспыхнувшие от удивления раньше бенгальских огней, холодные тэхёновские руки, которые он вот-вот согреет, тэхён.. ширк раз, ширк два – огни горят, тэхён тянет к ним руку и удивленно глядит на чонгука, который почему-то не хочет делиться. чонгуку уже полчаса нестрашно, просто волнительно и радостно. он опускает взгляд и, отчаянно дрожа ресницами и немного руками (и, как следствие – огнями), шепчет: «я люблю тебя, тэхён. я так давно уже..» - и снова будто смотрит в будущее – тэхён замирает и загорается глазами, улыбкой, сердцем, берет протянутый бенгальский и порывисто обнимает чонгука, шепчет в ворот куртки «ну наконец!». и так четко чонгук это видит, что уже как будто сбылось, и его счастливая улыбка на пол-лица смотрится, наверное, очень глупо, когда он наконец поднимает глаза, чтобы увидеть ими застывшего тэхёна. не то чтобы чонгук рассчитывал, но из него все-таки никакущий экстрасенс – в глазах тэхёна отражаются бенгальские огни, но они где-то на поверхности – в глубине такой тысячелетний холод, что он за секунду сковывает все чонгуково существо. обессилившие руки отпускают огни и те нехотя тлеют на мокром песке. чонгук видит мельчайшее движение – как тэхён дергается отшагнуть от него, но в последний момент себя сдерживает, видит и отстраненно думает о том, как было бы здорово, будь это кино или клип, где упавшие умереть в песке огни – финальный кадр, а потом титры и благодарности спонсорам. но здесь ничего не закончится, потому что слова его оказались заклинанием, открывшим для него врата в персональный ад, где надо как-то закончить эту встречу с морем, как-то ехать обратно в одной машине, как-то наращивать себе защиту и спасение от тэхёновских льдов, раз уж инстинкт самосохранения его подвел. его ждет ад пятиминуток и совещаний, ад корпоративов (никто не уйдет с работы из-за случившегося, но не потому что они взрослые люди, а оттого что неясно, кто из них упрямее) и ад пятничных тусовок у общих друзей. от попавшего в кеды сырого песка почему-то очень противно; с новым порывом ветра чонгук машинально дозастегивает куртку – заболеть, когда на носу сезон дедлайнов, было бы совсем некстати.