Соперницы

Пакура и Карура никогда не были подругами — скорее соперницами в учёбе, спаррингах… Любви. Раса, вероятно, и не подозревал о той закулисной борьбе, что вели две куноичи за его сердце. Обычно умный и проницательный, в вопросе женских чувств он становился поразительно невежественным. После свадьбы дороги девушек разошлись, ведь сражаться больше им было не за что: Карура победила, а Пакура умела достойно принимать поражение. Тогда все казалось ясным и простым, но так ли все очевидно на самом деле? Кто из них проигравший, а кто побежденный? В потемневших от боли и невыплаканных слез глазах звенел натянутой струной тот же вопрос. Пакура даже не сразу ее узнала: взъерошенные волосы, черные синяки под темными провалами глаз, сгорбившаяся фигура с выпирающим животом и осунувшееся лицо не вязались с улыбчивой молодой девушкой из воспоминаний. Хотя, в любом случае, жена Четвёртого Казекаге — последний человек, которого она ожидала увидеть на пороге собственного дома. В голове вертелось множество вопросов, но, пропуская старую знакомую внутрь — нечего беременной в начинающуюся бурю делать на улице — Пакура задала лишь один, самый неважный: — Как ты узнала, где я живу? — Яшамару подсказал. Пронырливый АНБУ-шник с миловидным лицом… Ей доводилось бывать с ним в одной команде, так что объяснение вполне понятное. Пусть и такое же бесполезное, как сам вопрос. Напиток попался неудачный. С терпким горьковатым привкусом, который не перебивала даже медовая сладость - гостинец от напарника. Карура к кружке и вовсе не притронулась, уставившись стеклянным взглядом куда-то в окно. — Мне недолго осталось… Шепот, слившийся с воем ветра и шелестом песка, но их не зря учили читать по губам. — Пришла попрощаться? — насмешливый обычно тон застревает в горле и слова становятся слишком сухими и пустыми. Карура медленно кивнула: — Что-то вроде. Навещаю старых друзей, напарников… Он рад был бы запереть меня дома, отрядил едва ли не целый взвод следить, — потрескавшиеся губы чуть дрогнули в тени такой знакомой ироничной полуулыбки. — Да только сам же подарил мне оружие… Вокруг поднятой на уровень глаз худой бледной ладони закрутился песок. Куноичи мимолетно отметила обломанные ногти, сбитые в кровь костяшки и, когда широкий рукав скользнул вниз, молодые шрамы. Будто Карура пыталась разодрать себе руки. — Им не пройти сквозь песчаную бурю, — улыбка расползлась ещё шире, однако теперь в ней отчетливой тенью залегла печаль. — Они не пройдут, а я могу. Это все казалось бредом. Бывшая соперница, не виденная уже года три, безумие и горечь в темных глазах, чертовы биджу. Один конкретный чертов биджу. Кем нужно быть, чтобы запечатать демона в… — Он запечатал Шукаку в Гааре, — свободная рука легла в защитном жесте на живот и Каруру сотрясло в сухом кашле. …в собственного нерожденного ребёнка? Что же ты наделал, Раса? Как до этого дошло? Пакура не пытается утешать — только смотрит. Карура не примет ни сочувствия, ни жалости. Точно не от неё. В конце концов, они обе шиноби. — И все же, почему ко мне? Не сестры, не подруги и даже не товарищи. Знакомы лет с семи, да и только. — Мы долгое время были связаны, — озабоченные морщины чуть разгладились и смурное лицо посветлело, — у нас столько воспоминаний… Да, пожалуй, я хотела вспомнить. Карура говорила мало, но когда говорила — не останавливалась, совершенно не дожидаясь ни ответа, ни какой-либо реакции, словно сама с собой. Возможно, так оно и было. Скорее всего, она даже забывала временами, где и с кем находится. Карура безумна, как всякий джинчуурики Шукаку. Только как раз на это им совершенно все равно. Когда буря начала стихать, и утомленная, но куда более живая женщина собралась уходить, Пакура только бросила напоследок: — Мой тебе совет: если пойдёшь к Сасори, то приведи себя в божеский вид. Он не терпит нерях. Карура улыбнулась. Наконец-то — по-настоящему, почти как когда-то очень давно.