А если лучше уже не будет?

«Насколько мерзко быть изнасилованной? Чувствовать на себе и в себе отвратительное, мокрое от пота тяжелое тело? Не понимать, жива ты еще или уже умерла от стыда и ненависти ко всему этому гребанному миру, которому никак не надоест смотреть на то, как ты унижена и разбита в этой поганой жизни. Насколько противно от самой себя, каждый раз заглядывая в зеркало и наблюдая в отражении потухший взгляд и презрение? Измеряется ли это в литраже выпитой от безысходности водки или выкуренной на балконе травки, пока нет родителей и их извечных наставлений, как будет лучше. А если лучше уже не будет? Если это все, что может предложить реальность девчонке с испачканной навсегда грубыми мужскими руками и губами кожей? С использованной, будто дешевый контрацептив за пару баксов, в своей же комнате. Что если это единственное, что достанется в дурацкой погоне за беспощадной модой? Быть как все, держать марку, переспать с первым встречным, только бы не отставать от помешенного на бессмысленных стереотипах «мира старшей школы Либерти». Даже пусть это и не твое желание вовсе. Даже если это и лучший друг твоего парня. Твоего гребанного парня, который позволил уничтожить тебя» Джессика откладывает дневник и тянется к крепкому кофе, который уже окончательно остыл. Руки ищут тепла у прохладной керамики, но она только холодит кончики пальцев, не принося желанного удовлетворения. Хочется отшвырнуть куда подальше, но руки не слушаются. В голове снова и снова проносится тот вечер, стерший ее память до дыр, своими постоянными возвращениями в бесконечную вереницу воспоминаний. Холодные пальцы сдавливают бедра, грубо стягивая белье и отшвыривая в сторону. Дурман от выпитого алкоголя мешает сконцентрироваться на размытом очертании лица, которое уже нагло тянется к шее, оставляя багровые следы на смуглой коже. Хочется кричать, звать на помощь, но голосовые связки сдавливает сильная рука, и тишину нарушает хмельное «мы просто повеселимся». А потом пустота. Джессика чувствует, что снова плачет, уже даже не обращая на это внимание, наверное, потому что привыкла не спать по ночам, заглушая душевную боль литрами алкоголя и кофе (если родители дома). Телефон вибрирует, и на дисплее выплывает фото с цветами и Джастином, с той самой вечеринки. Руки по инерции тянутся ответить на звонок, но вместо этого она включает беззвучный режим и отшвыривает его в ящик стола. Больше всего на свете, Джесс хочет никогда в жизни не встречать Фоули, не влюбляться в него и не верить. Никому. Никогда. Не верить. Рука нащупывает дневник и продолжает старательно выводить в нем строчку за строчкой. «Это нормально желать смерти человеку, которого любишь? Если нет, то можете считать меня ненормальной». Она выводит рукой эти строки, подписывая приговор человеку, который, не смотря на все дерьмо, что сотворил, был самым, черт возьми, близким для нее. Где-то на другом конце города скорая упаковывает труп подростка в черный мешок, складывая в пакетик для улик старый телефон с единственным набранным номером «Джессика».