Все реки петляют

      Я полагал, что зимы в Англии мягкие и бесснежные, но всё оказалось не совсем так. Сибирские морозы, конечно, не трещат, но и реки встают, и снега иной раз наметает по-нашенски, и холода определённо серьёзные. В градусах не скажу, потому что термометрия у нас развивается в сторону высоких положительных температур — туда, где кипит нефть или плавится металл. Поначалу склёпывали полоски мягкого железа и меди, но до температуры плавления этой самой меди мы наши железные тигли иногда нагревали, поэтому перешли на платину.       О степени нагрева судили по тому, насколько отгибается приклёпанная к тиглю биметаллическая сборка — они все сразу делались нами одинакового размера, что давало некоторое подобие воспроизводимости показаний. То есть разницу градусов в пятьдесят улавливали, а точнее мы не интересовались. Так вот, в самые большие холода один из таких термометров вне помещения выгнулся в обратную сторону. Правда, оценить результат можно было только на глазок. На мой. Так он до двадцати градусов мороза не дотягивал — далеко не полюс холода.       Маменька стала уделять нашим ученикам некоторую толику внимания — поручила Мэри трижды в неделю проводить четвёртый урок. Урок хороших манер. И сама на нём присутствовала. Обычно он совмещался с приёмом пищи, что вызывало у учащихся совершенно здоровый энтузиазм. Кстати, выдала "студентам" отрезы добротной парусины и велела, чтобы матери пошили всем штаны и тужурки. Ребята приняли более-менее однообразный вид, потому что фасон мужской одежды в этой местности сложился давным давно.       Сонька состояла в переписке с мистером Дином, который не ленился отвечать на вопросы девятилетней девочки. Обидно было тратить время на обсуждение особенностей этих древних посудин, когда ясно, что нужно строить узкие и остроносые суда, как в моё время. Причём, с моторами, чтобы паруса оставались только на всякий случай. После удачи с шестернями я в этом окончательно уверился.       Акцент процесса обучения в этом году, как и в прошлом, сместился в кузницу, где ребята формулировали перед собой вопросы, отвечать на которые мне приходилось на уроках природоведения и математики. Нередко вместо ответа я высказывал гипотезу — не всесведущ, увы. Так вот, натренировавшись в литье из чугуна неглубоких сковородок, ребята отлили и объёмистый глубокий котёл с плоским дном. А потом и толстенькую плоскую крышку, из которой вместо ручки по центру вверх выставился довольно широкий патрубок.       Крышку к котлу притёрли хорошо — когда внутри кипела вода, пар не выходил, а подбрасывал эту самую крышку, едва внутри создавалось достаточное для этого давление. Разумеется, испытание проходило при заткнутом патрубке.       Следующей деталью был новый котёл с отверстием в дне, которым он садился на наружную обниженную кромку этого достаточно широкого патрубка, центральная часть которого выставлялась выше дна верхнего котла. И закрывалась перевёрнутой чугунной же тарелкой, кромками плотно прилегающей к дну — да я воспроизвёл самый узнаваемый элемент конструкции ректификационной колонны. Этот второй котёл-конденсатор снова закрыли крышкой с тазообразным верхом, куда налили воду. Биметаллические термометры, приклёпанные ко всем трём элементам этой сборки, позволяли грубо оценивать температуры, что давало возможность перегородками осознанно усиливать или ослаблять горение внизу, да и водичку подливать в верхний тазик.       Всё это хозяйство перенесли из кузницы в каменный сарай, где наши начинающие химики Аптекарь и Гарри Смит извлекли соляр из лишённой бензина и керосина нефти, превратив её в замечательный немного тягучий мазут — будущий пропиточный материал для корабельных или лодочных обшивок. И для будущей мачты.       Тут встала задача массового выделения из покупной бронзы и покупной меди загрязнителей, повышающих хрупкость. Отдельный горн для нагревания высоких тиглей построил мистер Смит с нашей всесторонней помощью. Но вот сами тигли требовались в большом количестве, а сгибать их из листа, который трудно катать, потому что нужен широкий, а потом его ещё с многими хитростями склёпывать — слишком утомительно.       Из нехрупкой бронзы сделали "морковку" с толстым стержнем вместо ботвы — этакую пику с наконечником круглого сечения. Под прикрепленный к потолочной балке молот поставили железный столик с дюймовой столешницей и отверстием в центре. Над отверстием установили разогретый до желтого свечения железный цилиндр, и ударили со все силы. Пика улетела в одну сторону, а цилиндр в другую.       Пробойный элемент мы зафиксировали легко — он смещается только вниз вдоль собственной оси. А вот заготовка стремится во все стороны. Но помещать её в стакан нелогично, потому что она должна раздаться во все стороны и разорвать этот самый стакан. На первый раз решили обойтись тремя подпорками, придавливающимися к заготовке собственным весом. Использовали для этого три булыжника, открошив молотками всё лишнее.       Разогрели цилиндрическую заготовку, поставили, зафиксировали, убежали и, дёрнув за верёвочку, отпустили молот. Хрясь! Подбежали и удивились — пика, конечно, заготовку пробила и даже раздала в стороны, но она ещё и прогнала часть металла сквозь отверстие в опорном столе, образовав внизу достаточно мясистый "сосок", соосно продырявленный. Глядя на этот зародыш цельнотянутой трубы, я задумчиво почесал Софочкин затылок под основанием косы и распорядился провести расчёт, проверяющий справедливость закона сохранения материи. Всему личному составу. Мистер Смит держал клещами неторопливо остывающее порождение нашего запредельно смелого эксперимента и размышлял — бросать его в воду, или не бросать. У доски на стене несколько особо нетерпеливых ребят уже выводили мелом цифры начальных условий — длину и диаметр заготовки.       Я же прикидывал толщину стенки трубы с внутренним диаметром три дюйма и длиной два фута — это должно послужить разницей между диаметрами "морковки" и отверстия в опорном столе. Хотя, если требуется выносить размягчённый металл вперёд, то не сделать ли "морковку" тупой? Зачем ей расталкивать металл в стороны, если нужно тянуть вперёд?

***

      Слишком уж глобальных экспериментальных работ мы не развёртывали. Ограничились получением трубок длиной в фут с просветом в два дюйма и стенками по три-четыре линии. Донышки в них вставили на горячую посадку, да и принялись за переработку имевшегося запаса бронзы и меди с целью извлечения из них вредных добавок. Дело несложное, но занимающее много времени.       Начали изготовление деревянного макета малого, весом фунтов десять, якоря новой конструкции. Появилась мысль сделать разъёмную керамическую форму — ребята со своими сковородками и котлами с крышками сильно продвинулись в создании довольно хорошо повторяющихся отливок весьма хитрых форм. Вдруг справятся!? Сначала на небольшом чугунном изделии, а там увидим. Правильный-то якорь на папином флейте только один.       Чтобы было понятно, объясню — у сковороды или котла с плоским дном есть поверхность, образовавшаяся остывшим металлом — через это место расплав и заливают. А потом и извлекают остывшую отливку, не разрушая форму. Зато, если на изделии имеются выпуклости в разные стороны, то форму приходится разрушать. Но лучше разбирать, чтобы потом собирать обратно и снова использовать.       Постоянно используемые формы, которыми будущая отливка замыкается в сложной конфигурации объём — вещь непростая. Для рого-лапной детали якоря она далась нам не в один присест. Тем более что и саму форму детали пришлось сильно переработать по сравнению с прототипом. Лапная часть, предназначенная для загребания грунта, осталась прежней, а вот веретено теперь вдевалось сквозь отверстие в пятке снизу, причем целиком в него не проходило, и стержнем лишь фиксировалось. Теперь даже его поломка не приведёт к разборке всего якоря. Всё ж эпопея с шестернями чему-то меня научила. А то привык к марочным сплавам с заранее известными свойствами, и даже не подумал, что тут вам не там, пока гром не грянул.       Сначала была куча работы с макетом, который изготовили из дерева, потом решение проблемы отверстий в нём — наши инструменты крайне неохотно сверлят сплошной металл — они значительно охотней превращают неопрятную дыру в аккуратное отверстие. А сверловка целяка — натуральное протирание, аналогичное сверловке каменного топора деревянной палочкой с подсыпанием песка. Словом, дабы избежать подобного издевательства над здравым смыслом, мы напробовалисть вволю, но добились изготовления многоразовой керамической формы, которые позже принято было называть кокилями. Отверстия с боков к месту, куда войдёт веретено, образовывались и пропускали ось точно до нужного места.       Отлитый из чугуна якорь получился вполне работоспособным — послушно втыкал лапы в землю, по которой его волокли. После этого мы взвесили изделие и принялись за новый макет, увеличив все размеры в четыре с половиной раза, то есть добиваясь увеличения объёма в девяносто один раз. С учетом, что плотность бронзы на известную величину превышает плотность чугуна, отливка должна дать детали якоря примерно той же массы, что сейчас используется на папином флейте. Который и доставит готовый кокиль в литейку, способную на отливку подобного рода. На веретено тоже приготовили кокиль, но тут особых сложностей не было — просто ещё одна тяжеленная штука. Зато стержень отлили сами из нехрупкой бронзы — на подобное нам хватило и своих возможностей.       Ученики уже считали до тысячи, и не видели предела в этом немаленьком числе. Знали четыре действия. Имели представления о геометрических фигурах и измерении углов. Хотя группа заметно расслоилась — материал усваивался детьми в разном темпе. Поэтому каждый урок непроизвольно делился на три занятия с соответствующим различием заданий. Это я про математику. Природоведение все усваивали прекрасно. С грамматикой было непросто — ни я, ни Софи не были в ней, английской, особенно сильны, поэтому поручали ученикам переписывать тексты из книг этого времени, чтобы усваивали методом подобия. Ну, или просто запоминали, как что должно выглядеть на бумаге.       Я с нетерпением ждал наступления тепла, чтобы начать строительство своей неломаемой мачты, и с интересом констатировал изменения, происходящие с учениками. В прошлом году они были всё-таки первоклашками. Слегка неуверенными и чуточку зажатыми. А нынче освоились и начали капельку борзеть. Началось это в прошлом году, когда все наковали себе ножиков и вволю натрудились, насаживая их на рукоятки и изготавливая ножны. Потом литьё сковородок для мам. Летом, делая тушёнку, часть женщин селения побывала на хозяйской кухне, где Бетти не могла не похвастаться диковинкой — чугунной сковородой. Дальше у хозяек возникло желание обладать чем-то столь же удобным. В принципе, достаточно было одной, ясно донесшей его до ушей сына, после чего начался закономерный процесс, использованный мною наилучшим способом — методом попустительства. Не могу же я руководить решительно всем! Зато мистер Смит способен многое подсказать.       Вот и сейчас пацаны снова увлеченно городят что-то для души. Но на этот раз попустительствует им мистер Смит. Потому что я не в силах — Сонька снова изучает латынь, а я торчу в её бестолковке, мечтая о великих технологических прорывах. И, чтобы эти мелкие скорее подросли.

***

      В этом году отец пришел с Карибов достаточно рано:       — Нет, Софи, — улыбнулся он в ответ на моё предложение сделать ему лёгкую и неломаемую бизань. — Наша, хоть и поскрипывает, и работ на салинге изредка требует, но везёт. А вот всякие бандиты буквально жизни не дают прямо на пороге дома. Если уж ты такая придумчивая, изобрети средство от пиратов, — ответил он на моё просто великолепное предложение снабдить флейт лучшей в мире мачтой. Для начала одной.       — Так "Убежать и спрятаться" — лучшие приёмы самообороны, — ответил я, ни секунды не мешкая.       — Молодчина, — отец с чувством чмокнул дочку в макушку. — Мне нравится ход твоих мыслей. Но в открытом море прятаться трудно, а убегать от того, кто быстрее, вообще не выходит. Не могу точно сказать, фламандцы это были, французы или испанцы, потому что флага так и не показали но, судя по ухватке, и команда, и капитан родом из Дюнкерка. Да и корабль у них оттуда же — очень резвый. Считай, тот же флейт, только поменьше да поуже. А парусов — столько же. От такого ни в какую не уйти.       — А как?.. — обомлела Софочка, не понимая, каким образом отцу удалось оторваться от столь стремительного преследователя.       — Наш флейт быстрее поворачивает. Каждый раз, когда он нас догонял, мы меняли галс и немного отрывались. Правда, случалось при этом и ядро получить, однако фатальных повреждений не случилось, а там и ночь наступила.       "Из таких пушек с непросверленными, то есть с не очень ровными внутри стволами, попасть даже по целому кораблю можно с дистанции от силы полкилометра, да и то почти случайно, потому что ядро внутри ствола бьётся об стенки, отчего вылетает под углом в пару-тройку градусов к направлению оси, — рассудил я. — Сами пушки наводить тяжело — им порты мешают ворочать пушками хоть по вертикали, хоть по горизонтали. Разве что небольшими орудиями с верхней палубы ещё можно куда-то прицелиться. Но эти мелкашки опираются на вертлюги, следовательно особо высокой кинетической энергией их выстрелы не наделены..."       "Вот! Внутренний голос! Придумай, как отогнать всяких там от папиного флейта!" — возопила Совочка в моей голове, попутно озвучивая мои измышления об артиллерии отцу.       — Умница ты моя! — расслабившийся дома Джонатан изливал на дочь всю накопленную любовь, попутно просвещая, — Полмили — это для пушки на берегу. Большие кулеврины и на милю могут. А вот в море и кабельтов — солидная дистанция. Качка. А на подумать у тебя время есть — "Агата" застряла в нашем доке до следующей весны. Повреждения, да и тимбероваться пора. Океан небрежения не прощает!