Москва.

       Шёл пятый день после моего отправления. Моя жизнь, которая никогда мне и не принадлежала, вмиг стала полностью… моей. Смесь удивления, осознания и жалости к самому себе, как мерзкий плоский червь-паразит, разъедала моё нутро, заставляя полностью абстрагироваться и потеряться в ирреальных мечтах. В первый день из Новой Москвы меня спустили на нижние уровни — туда, где отбывали свою жизнь те, кто имел контроль над своим «Я». Меня отправили ближе к земле. Я попал на самый нижний уровень как совершенно ненужная вещь. Никогда не думал, что за свою жизнь хоть раз пройдусь по настоящей зернистой почве.        Шёл пятый день с момента моей неполной деактивации. Во мне произошёл сбой, такой сбой, который смог вывести систему за рамки написанного в программе. Деактивация сильно ударила по мне. Это как смертельная болезнь, которая, поглощая твоих близких, никак не доберётся до тебя, но вмиг ты заболеваешь и приходит такое ощущение, что «не пронесло» и ты весь выходишь духом. Теперь же мой центр нервной системы постоянно заходился в каких-то приторно-сладких мыслях, что всё-таки чип не вечен, что всё-таки у устройства есть слабые места. Находясь в какой-то послестрессовой истоме, пожирая остатки контролируемой не мной части мозга мыслями разной степени опасности, я был будто в ожидании облегчения и не сразу заметил, что на верхних уровнях, где я жил до этого и проходил службу, были какие-то волнения.       Проекторы, светясь гипер-яркими картинками счастливых активированных, заражали людей навязчивыми мыслями о «благе и своевременности установки чипов», крича и рекламируя это так, что на нижних уровнях, которые отделены друг от друга не менее чем сотней метров высоты, воздух сотрясался звуковыми волнами, которые, несомненно, достигали таких как я. Завуалированные приказы передавались по проекторам, которые были метра три в высоту и вдвое, а то и втрое раз больше в длину. Вблизи ячейки проектора, как у фотокамеры древности, переливались всеми цветами, они ослепляли и зачаровывали, даря ощущение «правдивости всего зарекомендованного», но это было только в моей памяти. Хотя прошло всего ничего времени и, скорее всего, ничего не изменилось. За последние две недели количество отторжений чипов у людей возросло, конечно, об этом не говорилось открыто, но годы службы сделали своё. Эти невинные объявления все как один кричали: «Только попробуй ослушаться, и тогда к тебе придёт чистильщик».        К сожалению или к счастью, сейчас я склоняюсь ко второму, я попал в это количество деактивированных.        Служа чистильщиком, никогда не думал, что мои товарищи по работе когда-нибудь придут за мной, чтобы, как когда-то делал и я, сопроводить на нижний уровень. Сопроводить туда, откуда не выбираются. Их яркие оранжевые костюмчики неприятно шуршали при каждом шаге, пока они вели меня в отделение для спуска. Лица не выражали ровным счётом ничего, как будто мы и не были знакомы, как будто не мы когда-то вместе встречали новую службу, и не мы вместе выполняли задания. Глаза их были пусты, тогда я и понял, что я слишком много понимаю для «послушного скота», которым являлись все мы и я, в частности, когда-то.        Я понял, что за последние триста лет люди привыкли, что всю их жизнь контролируют. Быть послушным — быть обеспеченным. Быть послушным — никогда не встретить чистильщиков. Люди и сами не понимали, что простая безопасность государства обходится им слишком дорого. Светлая одежда, которую носили все и вся, за исключением чистильщиков, создавала ощущение стерильности и неосведомлённости. Она была светла и чиста как девственница, вступающая на особую службу. Полностью открытые и одинаковые люди встречали и провожали день за днём, никогда не задумываясь, что могут носить одежду зелёного, жёлтого или даже фиолетового цвета, так же как и девушка, что принесёт свою девственность какому-то активированному человеку просто потому, что это её долг перед государством, никогда не задумывалась, что вправе сама решать свою судьбу. Всё было под контролем. Начиная от того, что активированные люди будут есть на завтрак и заканчивая тем, каким объёмом из них будут выходить отходы.        Чипы могли контролировать всё: рост, вес, цвет глаз и волос. Родители могли выбрать, как будет выглядеть их ребёнок. Гены, что были в древности тем самым пределом, когда у светлокожих и голубоглазых родителей не мог родиться чернокожий и кареглазый малыш, сошли на нет. Чип мог подстроить всё. Давно минуло то время, когда гемофилия, карликовость или дальтонизм наследовались и вообще являлись проблемой. На сегодняшний день все как на подбор активированные были идеалами… идеалами всего.        Все были довольны. Особенно власти.        Сам чип представлял собой ромбообразное выпуклое устройство, которое было изготовлено из био-компонентов постностью подходящих для человеческого тела. Вещество, из которого было выделано покрытие чипа, было мягким и иногда, если прислушаться и поплотнее зажмуриться, казалось, что покрытие пульсирует или даже живёт своей собственной жизнью. Само внедрение чипа происходило в течение первого месяца жизни ребёнка.        Примерно между седьмым шейным и первым грудным позвонком, на спине, внедрялось ромбообразное устройство. Оно находилось в дерме, не слишком глубоко, но и не совсем на поверхности. Одна выпуклая верхушка сильно выпирала, создавая своеобразный бугор на спине. Со стороны выглядело, как тёмная шишечка ромбовидной формы. Многие люди, что считали себя прозревшими пытались отключить устройство, но это было невозможно, хотя те, кто был деактивирован, часто пытались даже вырезать его.        К сожалению, это тоже невозможно. Устройство по своему виду и составу уникально. Всё, что знали обычные активированные люди было то, какую форму и цвет имеет чип. Об опасности или какой-либо другой дряни, коей обладало устройство, люди не подозревали. Только чистильщики в меру своей профессии были осведомлены о некоторых возможностях чипов. Самое страшное и жуткое было то, что при попытке вытащить устройство, в кожу, как защитный механизм, взбрызгивался яд, который приводил к смерти человека. А устройство самоуничтожалось, впрыскивая кислоту, которая разъедала конструкцию. Ужасное во всём — это то, что до деактивации я думал, что всё это нормальный порядок вещей и что такой контроль и жестокие меры вполне приемлемы. Умертвлять людей с помощью яда за их, возможно, не слишком безопасные мысли. Хотя, это происходило не всегда, только при попытке удалить устройство или же при полной деактивации, то есть при полной потере контроля, но всё же это было распространено.        В этот момент я вспомнил своих родителей, с какими безучастными взглядами они смотрели на меня, когда, можно сказать, отправляли на верную смерть на нижние уровни. Их лица будто застыли в маске полной отчуждённости, ни один мускул не дрогнул, а губы ни на секунду не обезобразились в вымученной улыбке, которая говорила бы о том, что они жалеют меня, но ничего не могут сделать. Мать и отец просто стояли и смотрели на всё, как на проектор с каким-то давящим на психику фильмом. Тогда в моей груди что-то сжалось и противно закрутилось в кокон, давя на мою нервную систему и разъедая остатки моего достоинства и, как я думал, значимости.        В тот момент я думал о том, что лучше бы меня убило ядом, чем этими пугающе пустыми взглядами. Когда я заходил на станцию, что напоминала «допотопный лифт», в голове крутилось только то, как медленно в мою кровь проник бы яд и как яростно я бы содрогался в судорогах, смотря на свою семью и людей в оранжевых костюмчиках. То, что буквально через несколько секунд створки закроются, и я ухну вниз, навсегда без шанса на возврат, меня не волновало. Только яд, который казался настолько реальным и осязаемым, давил на меня.       Чип содержал в себе не только яды и кислоты, но ещё много разных растворов и смесей. Все вещества, которые он содержал, были очень концентрированы. Как они размещались в самом устройстве и как поддерживались их свойства, я не знал. Но был уверен на сто процентов, что таких растворов очень много и они как-то по-особому отсортированы. Там определённо были витамины и био-добавки, кроме того устройство было уникальным, значит частично могло синтезировать необходимые компоненты, если вдруг то или иное вещество заканчивалось. Только яды и кислоты были неподвластны синтезу в организме, именно по мере их затраты люди пополняли запасы, присоединяя специальную иглу с трубкой к устройству. Хоботок, как называлась игла, был покрыт некоей слизью, я даже думаю, эта слизь и являлась покрытием чипа, а трубка, покрытая белесыми складками, уходила куда-то в стену. Процедура была неприятна, но терпима. Игла входила глубоко через ту самую выпирающую вершинку в самое основание устройства. Эту процедуру обязательно нужно было делать минимум раз в полгода в специальных центрах. Но никто не знал, как происходит само пополнение веществ, и зачем оно вообще нужно. «Обязательный мед.осмотр» — значилось на таких вот процедурах. Конечно, никто бы не сказал активированным, что они ходят на пополнение ядов, в которые, я думаю, входили и наркотические вещества, коими неизменно пичкали всех. Всё было до жути продумано и просто. «Послушный скот» сам приходил на пополнение этой бомбы замедленного действия. Это всё я понял уже после деактивации, хотя и раньше замечал все махинации, но мой контролируемый мозг упрямо отказывался складывать цепочку.        Только биотехнологи и представители власти знали, что из себя внутри представляет чип. Биотехнологи были особыми людьми. Не знаю точно, но думаю, что все они были под особым контролем у власть имущих. Возможно, их пичкали морфием с какими-то особыми добавками, но никто из них точно даже не думал, что есть другая жизнь, кроме как постоянная разработка усовершенствований и жизнь в стенах лаборатории. Биотехнологами становились в шестнадцать-двадцать лет, проходя специальный экзамен. Стать одним из них было престижно, но никто из прошедших экзамен больше не возвращался домой. Всю свою оставшуюся жизнь они проводили в лаборатории, постоянно мучаясь в галлюцинациях, и лишь изредка выходя из-под воздействия наркотиков, становясь обычными людьми, которые могли предаться удовольствиям на несколько часов. Про то, что им вкалывают какие-то галлюциногенные препараты, я знал совершенно точно, ведь ещё будучи чистильщиком, а не деактивированным, отправленным умирать на землю человеком, я сталкивался с тем, что биотехнологи умирали от передоза, но так как это государственная тайна их утилизацией занимались мы — тупоголовые и послушные амбалы-чистильщики.        Мы растились специально, чтобы не задавать вопросов и исполнять самые дикие поручения. Я не знаю, по каким особым критериям детей избирали на службу, но после того, как ребёнка выбирали, он тут же отправлялся в специальную школу, где и учился последующие десять-пятнадцать лет. Жёсткая дисциплина и постоянные показы психоделических фильмов в купе с ЛСД веществом делали из нас послушных бесчувственных роботов. Как так вышло, что у меня произошёл сбой? Это удивительно и почти так же нереально, как, например, жизнь на верхних уровнях совсем без чипа.        Каждый активированный точно знал, что чип обладает функцией GPS. Если твой муж или жена сбежали от тебя или ты просто соскучился, то ты можешь в любую минуту найти их. Можешь знать где он или она и что делает. Люди, живущие на верхних уровнях, думали только об этом, но никак не о том, что это такой способ контроля. Ведь каждый активированный человек стоял на учёте у службы чистильщиков. Именно GPS функция, которая была дополнена некоторыми усовершенствованиями, не только выдавала местонахождение, но и постоянно передавала отчёт о состоянии каждого активированного. Так что, как только ты подумаешь о чём-нибудь опасном, то жди, ведь чистильщики действуют быстро и оперативно. Не успеешь и вздохнуть нормально, как окажешься размазанным по стенке с пеной у рта и пустыми глазами, а твои близкие будут просто наблюдать со стороны, как жгучий яд разъедает твои ткани, и как судорожно будут ещё некоторое время сокращаться твои мышцы после смерти головного мозга.        Мне повезло. На момент моего осознания окружающей реальной действительности моё устройство не работало только наполовину, именно поэтому я не был убит на месте, а просто отправлен на нижние уровни.        Я давно догадывался о том, что устройства в большей степени внедряются не для того, чтобы поддерживать физическое и эмоциональное здоровье человека, а для тотального контроля. Хотя это было и понятно, но всё же чипы подавались с такой гуманностью и честностью, что все мысли об обмане улетучивались при виде доброжелательных улыбок властей. То, что нас постоянно пичкали психоделиками и при этом отвратно врали о гуманности своих намерений, навевает меня на мысли о мести. В тоже время, а что я могу? Зависимый от ЛСД деактивированный чистильщик, который в новом для себе нижнем мире ничего не знает. Да, я могу только накидываться наркотиками и продаваться за деньги, надеясь когда-нибудь увидеть чужую месть за все грехи перед нами.       Тех, кто хоть что-то подозревает и является наполовину деактивированным, не просто так спускают в самые низы. Мы будем гнить и копошиться в ногах как безмозглые черви и вскоре сдохнем, так что никакой опасности мы не представляем — так они думают. Нанести какие-либо повреждения конструкции уровней мы не можем, так как тогда истребим не только их, но и себя. Если это произойдёт, то наступит свободное время для планеты Земля, один из великих империалистических городов падёт. Всё, что остаётся, попытаться выживать некоторое время. Если отторжения чипов продолжатся, то низы будут перенаселены, и тогда наступит месть. Что неудивительно, но недовольных властью за триста лет не было. Все жили счастливо, но сейчас настал тот переломный момент, когда умирающая цивилизация решила прекратить деградацию.        Несомненно, деактивация происходила и триста лет назад, но то были единичные случаи. В тот период, находясь на распутье между смертью от радиации и жизнью в полном неведении и послушании, люди выбрали второе. Они подсознательно хотели избежать стресса и страха. Жизнь в роли «скота» им нравилась больше, чем простое осознание своих ошибок и попытки их исправить.        Окончательно собравшись с мыслями, я встал с пролёжанного синего дивана, на котором ночевал уже пятую ночь, и решил отправиться на заработки. Ноги сводило жуткими спазмами, коленки шатались туда обратно, будто норовя наконец-то уложить меня на пол и дать сдохнуть как крысе. В голове был лёгкий туман, к которому я привык за свою жизнь, ведь он не покидал меня никогда. Пол, покрытый многолетней пылью, но уже разбавленный моими следами, противно скрипел. Воздух был густой, но совсем не застоявшийся, стёкол на окнах не было. Взяв свой оранжевый костюмчик, что так сильно напоминал мне о моём прошлом, быстро натянув его, я обратно сел на покоцанный диван.        Выдохнув и подумав о том, насколько я жалок, вытащил из кармана недавно добытую пачку с ЛСД. Я хотел сопротивляться, хотел завязать, а в первые дни даже думал о том, что у меня и нет зависимости, думал, что я вполне себе свободный теперь. Рука тряслась, мозг разрывался в противоречиях. Если я приму сейчас дозу, то признаю, что я «безмозглый скот», который даже после деактивации подчиняется прошлым порядкам. Напряжение достигло высшей точки и мне начало казаться, что моё тело окутывают осязаемые щупальца, они давят на меня, заставляя ворочаться ком в груди. Они заползают в меня, окутывая и сжимая череп, пролезают между пальцами, часто и мерзко пульсируя. Заползая в уши, создают громкий свист, который с каждой секундой усиливается. Ноги свело, это похоже на судорогу, на мгновение я даже забыл, что всё это ирреально, что сейчас в комнате только я и упаковка ЛСД. Свист нарастал, и я, шумно и мелко выдохнув, положил на язык очередную дозу. Всё же я зависим и ничего не могу с этим поделать.        Выбравшись из покосившегося здания, в котором я на данный момент проживал, отправился изучать местность и анализировать всё вокруг, чтобы определиться, смогу ли я выжить здесь. Данный район был самым близким к спуску, откуда доставлялись все деактивированные. Местные жители обходили это место стороной, оно казалось самым тёмным и мерзким на всём нижнем уровне. Дома, с потрескавшимися стенами и пустыми окнами, смотрели как-то сурово и предостерегающе. Земля, что была главным покрытием, здесь была сплошь покрыта ржавчиной и какими-то отходами. В основном этот район был единственным и последним пристанищем всех деактивированных. Они попадали сюда исполненные страхом, со слезящимися глазами и заходящимся сердцем, одетые в белые одежды и умирали невинными жертвами просто от того, что не знали как по-настоящему жить.        Воздух был холодный и горький. Земля под ногами издавала странный звук при каждом моём шаге. В первый раз ступив на настоящую почву, я ощутил лёгкую вибрацию и услышал звук. Тогда я испугался. Верхние площадки всегда были покрыты мягким материалом, из-за этого я никогда и не слышал, чтобы при соприкосновении и трении обуви о покрытие можно было что-то услышать. Кора планеты была покрыта ржавой неплодородной землёй и кое-где ещё поблёскивающими островками асфальтом. Хотя это не точно. То, как выглядит «асфальт» я только догадывался. Возможно, эти бетонные плиты с отверстиями и есть «асфальт». Нагромождения каких-то балок, которые были соединены между собой длинными проводами и крепились к покосившимся жилищам, когда-то были средством связи, наверное. Так нам рассказывали на уроках по истории человечества. Люди в прошлом пускали ток по этим проводам и тем самым обеспечивали себя энергией.        Отведя взгляд от созерцания чёрных гладких проводов, я почувствовал отвратительный запах разложения. Мой желудок мгновенно свело в каком-то жёстком спазме, который, казалось, выворачивал мои внутренние органы на подобии вещицы, и прокатывал молотком по каждому сантиметру моего и так истерзанного тела. Глаза заслезились, выпуская из себя горячую солёную влагу, которая тут же поползла вниз, мгновенно остывая и высыхая, противно стягивая кожу. Мой взгляд зацепился за что-то бесформенное и серое, фокус настроился, и я заметил насекомых, которые кружили над этим серым и бесформенным. Подойдя ближе, мне почудился дьявольски ужасный звук. Булькающий и хлюпающий он вызывал страх и отвращение. Возможно, я уже понимал, что увижу, и мой мозг, будучи под властью наркотика, всего лишь спроецировал этот звук, но об этом было поздно думать. Желание освободиться было нестерпимым. Глаза словили нечто изуверское, дыхание участилось, от чего рвота подошла, казалось, к самому горлу. Черви рылись и поедали гнилую одеревеневшую плоть, противно хлюпая и ползая. Когда-то это страшное нечто, наверно, было человеком. Деактивированным неудачником, который так и загнулся здесь, умерев от своей неприспособленности. Теперь он пожирался безмозглыми личинками, с каждой секундой становясь всё более бесформенней и кошмарней. Его вздутый и выпирающий живот, который выделялся через грязную белую одежду, был наполнен всякой живностью, которая крепко основалась в разлагающихся тканях. Убийственный гнилостный запах кружил вокруг, не давая сосредоточиться, но в тоже время не давая отвести взгляд. Шумно выдохнув и закрыв глаза, я попытался вернуться в реальность и двинуться с места. Но липкое чувство отвращения со страхом, как будто удерживая меня на месте, не давало шевельнуться. Вдруг я услышал слабый стон, открыв глаза, я ужаснулся. Стонал мертвец, который когда-то так же, как и я, был активированным человеком. Вскрикнув, я посмотрел на то, что когда-то было лицом. Ввалившиеся бордовые щёки с вырванными кусками мяса будто шевельнулись, а отсутствующие глазные яблоки вмиг преобразились и посмотрели на меня синюшными омутами как-то осуждающе — они смеялись. Я остолбенел и, спустя тяжёлых несколько секунд, пока мои глаза расширялись в немом ужасе, рванул со всех ног. Мышцы гудели, тянущая боль между ног сильно мешала двигаться. Не знаю точно, но этот мертвец был таким «живым» и реальным, что и мысли не возникло, что это всего лишь галлюцинация на фоне ЛСД. Меня трясло, но я продолжал бежать, отчаянно понимая, что гниющий труп всё же был. Возможно, ЛСД приукрасило его состояние, но он определённо лежал там, привалившись к стене, пожираемый сотней разных насекомых.        Немного придя в себя, я начал судорожно размышлять. Скоро наступит мой шестой день в роли деактивированного. Так как, скорее всего, сейчас ночь, что я не могу определить точно, ведь верхние уровни закрывают солнце, но, думаю, с момента моего последнего погружения в биологически не программированный сон, прошло около шестнадцати часов, а спал я около восьми часов, то, наверное, одни земные сутки уже прошли. Значит я уже шесть суток здесь и пока не собираюсь, привалившись к какой-нибудь стене, сдохнуть.        Погрузившись в раздумья, я шёл, не замечая больше ничего. Звук шагов, который погружал меня в транс, становился всё тише. Скорее всего это было из-за того, что я, сам того не заметив, вышел на оживлённый район. Также не заметив, добрался до «кабака». Так его назвал местный житель в первый день моего пребывания. Здание с обшарпанной и кое-где даже подлатанной обшивкой, стояло тёмной коричневой громадиной. В отличии от моего жилища у этого дома были стёкла на окнах. Вокруг витал терпкий запах «алкоголя» с примесью гниющих отходов. Сам «кабак» находился на подземном этаже, а остальные три этажа были, наверно, местом жительства персонала и специализированными комнатами для утех. В тот злополучный первый день я употребил много какого-то вещества, которое имело опьяняющий эффект. Вкус был крепким и горьким, горло обожгло чем-то напоминающим разбавленный кислотный напиток, что иногда позволялось пить на верхних уровнях. По началу я совсем не понял в чём удовольствие от этого «алкоголя», как потом оказалось называлась вся продукция, что имела эффект немного напоминающий ЛСД, горечь вскоре стала приятно отдаваться на языке, а мой мозг, находящийся на грани срыва и начавший погружаться в депрессию, стал каким-то полностью сосредоточенным. Я мыслил чётко, но мне казалось, что всё вокруг было каким-то быстрым в отличии от моих мыслей, которые появлялись медленно и тягуче. Я продолжил пить, ещё совсем не зная о последствиях. «Алкоголь» имел очень странные эффекты, но это я узнал позже от своего наполовину сломанного чипа. Чип не мог контролировать моё эмоциональное здоровье, так как был сломан, зато моё физическое состояние контролировал процентов на шестьдесят. Я опять порадовался, что деактивирован лишь наполовину. Моё противоречивое мнение об устройстве, которое стало причиной моего изгнания, чуть смягчилось, ведь как ни крути, но оно спасало моё здоровье всё время. С момента моего рождения я ни разу не болел, и это целиком и полностью заслуга смертельно опасного устройства, что выделялось тёмной шишечкой на моей спине.        Именно оно начало посылать нервные импульсы в головной мозг, когда у меня начал заплетаться язык вместе с конечностями. «Изменение уровня нейромедиаторов.» «Торможение электрической активности в головном мозге.» Как оказалось потом, ушлый местный житель захотел содрать с меня три шкуры за выпивку, но когда понял, что у меня ничего нет, решил просто отодрать меня. Ну, да, я-то покрасивее буду, чем здешние неактивированные люди — те, которые не имеют устройства. В моей крови бушевал спирт, а в голове первый дичайший откат от выпивки, глаза периодически закрывались, а по рукам и ногам проходила сильными волнами дрожь. В районе переносицы была тяжесть, как будто на голову мне водрузили весящий тонну спусковой аппарат, но в тоже время в голове было пусто, впервые за последние сутки я не переживал и чувствовал свободу. Когда низкорослый заросший человек начал меня раздевать, тогда-то я и понял, что пропал. Чёткая мысль, сформировавшаяся на фоне опьянения, никак не хотела покидать только было расслабившийся разум. Я здесь — в месте, в которое даже своих антипатичных знакомых отправить не пожелаешь. Глаза плавились и закрывались, а голова была наполнена будто чугуном. Дальше было всё смешано и больно. Я почувствовал как в меня толкается что-то горячее и твёрдое, воздух холодил мой зад, я вздрагивал. «Спокойно» — говорил с оттяжкой заросший человек. Я не смел вздохнуть от ужаса и стыда, а человек продолжал, тяжело дыша, со свистом на выдохе повторять «Спокойно». Твёрдая штуковина раздвинула мои ягодицы, и вдруг моё нутро пронзила жгучая, охватившая весь низ, невыносимая боль. Я, закусив своё запястье, пытался не дышать. «Спокойно» — всё также с оттяжкой стонал заросший. Он раскачивался взад-вперёд, внутрь и наружу, взад-вперёд, и так до бесконечности. Судорожно рыча и дыша через раз, низкорослый человек вгонял в меня какой-то железный штырь. Сейчас я уже прекрасно знаю, что он меня просто изнасиловал, но тогда я чувствовал себя ребёнком, которого очень жестоко наказывают. Насильник завизжал, вгоняя палку так глубоко, что казалось мой живот сейчас проткнётся и его, теперь уже член, вылезет наружу.        Как я после этого встал, я не помню, так же, как и то, как добрался до своего временного жилища. Ноги сводило судорогой, а по бёдрам что-то текло и липло, но я, находясь ещё в лёгком подпитии, плохо реагировал на это. На тот момент мне не казалось это проблемой, я всего лишь хотел добраться до синего потрёпанного дивана и сдохнуть всем на радость. Но этого, то ли к счастью, то ли к беде, не произошло. Когда я отошёл от всего случившегося и когда меня начали одолевать безумные боли, я решил прислушаться. В голове крутились не мои мысли, это был чип, который посылал рекомендации по оздоровлению моего тела. Долго и нудно в моей голове крутилось то, что пыталось втолковать мне устройство. На утро я находился в постинтоксикационном состоянии. Меня мучила головная боль, я чувствовал тошноту и потел как при лихорадке, но это тоже не точно, ведь я никогда не страдал таким недугом. Да и тошнота для меня была в новинку, но её я распознал сразу. Где-то в подсознании я понимал, что не умру, но одурманенный мозг паниковал, заставляя и так расплавленные мозги судорожно размышлять о моей несладкой участи.        Головные боли меня мучили и до деактивации. Наверное, это и был первый признак сбоя. Виски кололо, а при прикосновении простреливало, но, если прикоснуться мокрыми и холодными пальцами, то боль будто приутихала. Мне казалось, что брови больше не часть меня, ведь они будто самостоятельно решили отделиться от тела и пойти размножаться. Голова именно в этом месте болела больше всего. Глазные яблоки болели где-то внутри, смотреть по сторонам было невозможно, это как кипяток на кожу — остро и неприятно. Концентрация была где-то далеко, всё вокруг казалось ярким и раздражительным, тогда-то ко мне и начали приходить мысли о несправедливости этого строя.       Подойдя ко входу в затхлый нижний, подземный уровень здания, я выдохнул. Это место вызывало страх. Этот страх свёртывал и убивал любое благоразумие, какие-то инстинкты молили, чтобы я ушёл отсюда. Но выход у меня один, и он вёл именно внутрь вонючего задымлённого «кабака». Те документальные фильмы, что мы смотрели во время обучения, никак не сопоставлялись с тем, что происходило здесь. Я знал, что есть такое явление, как проституция. На верхних уровнях это было даже законно. Работники данных заведений, в которых обслуживался комплекс желаний, основанием которых являлись биологические инстинкты, направленные на воспроизведение жизни, были необычайно ухожены и к ним относились с уважением. Все женщины и мужчины лишались невинности именно там. Светлые комнаты с приятным витающим, но не настойчивым запахом, и красивый ухоженный партнёр, что всегда подготовлен и ждёт тебя на мягком ложе. Если ты не женат или не замужем, то ты частый посетитель таких заведений, ведь без обязательного документа, подтверждающего, что ты и твой партнёр являетесь супругами, при соитии чипы посылали уведомление чистильщикам, которые, в свою очередь, выписывали штрафные санкции. В этих же заведениях всё происходило законно. Все активированные были чем-то, но похожи друг на друга, так что найти партнёра, который вызывал бы симпатию и возбуждение было очень просто. Около двадцати процентов населения работало в таких заведениях. По престижу равносильно так же, как и быть чистильщиком.        Были, конечно, и те, кто рисковал и жертвовал какими-то привилегиями, чтобы переспать с понравившимся активированным человеком, а потом разойтись по разным углам, но со временем и это сошло на нет. Можно было заключить брак, прожить вместе какое-то время, насладиться всем, чем можно, обрести, возможно, общего ребёнка или совместный дом, а потом как ни в чём не бывало разойтись, расторгнув брак. При этом дом оставался за обоими супругами, они могли даже приводить своих новых партнёров туда, не чувствуя никаких угнетений.        Здесь же, в «кабаке», «шлюх», как называли их местные низкорослые мужчины, а женщины были, наверно, помягче и просто называли их «лапочка» или «малыш», по-другому работников, обслуживающих комплекс сексуальных потребностей человека, считали разве что значительнее, чем какой-нибудь вспомогательный предмет. Они жили как вещь, которая способна дышать и двигаться, которая способна исполнить всё, о чём не попроси, но, как только ты насладишься, они превращались в лампочку на потолке, которая по вашему желанию зажигалась и также гасла.        Хотя они и были красивы, но явно выглядели больными: худоба, синяки и какой-то опустошённый, одурманенный взгляд. Серая тонкая кожа, зелёные вены, наверно, постоянно высокое давление, руки и ноги палочки, большие затуманенные чем-то глаза и красные, болезненно обкусанные губы. Смотря тебе в лицо, они будто и не замечали ничего, находясь где-то в своих мечтах выбраться отсюда или, может быть, уже не о чём кроме смерти не мечтающие. Они слонялись по залу как куклы, никак не реагируя на шлепки и тычки, только дальше продолжая идти. Низкорослые местные жители мужского и женского пола, которые явно тоже были больны, но только по-другому, часто хватали одного из работников и утаскивали в одну из специальных комнат.        Выдохнув, я зашёл внутрь. Для меня это был оптимальный вариант выживания. Воздух был вонючим и задымлённым, отовсюду слышались выкрики и булькающий смех. Люди без верхней одежды трясли своими огромными животами, смеясь и открывая свои кривые жёлтые зубы. Женщины, а это, наверно, были они, сверкали потными и блестящими лицами, на которых красовалась какая-то краска. Я думаю, это был боевой раскрас для заманивания сексуальных партнёров. Что-то во всех этих местных было не то, казалось бы, они должны радоваться, что не имеют следящего устройства в своём теле, но они только напивались и занимались разными рода утехами. Пройдя через центр зала и пару раз столкнувшись с одурманенными девушками и парнями, я сел за столик, который находился рядом с дверью, на которой было написано: «Только для персонала». Стол был деревянным и кое-где даже покрытым лужицами лака, обивка диванчика, на котором я сидел, была мягкой, что, несомненно, немного облегчало мои межножные боли.        Как и раньше, денег у меня не было. Выход был один. Не прошло и нескольких минут, как за мой столик подсел мужчина с серьгой в ухе и необычными кошачеобразными глазами. Он потягивал воздух зелёного цвета из какого-то устройства, как я думаю, наркотического, и чуть расслабившись рассматривал меня. Его рубашка была расстёгнута до пупка, и я видел покрытую красными отметками кожу на груди. Тритис, а это был именно он, познакомился со мной на третий день после моей отправки. Он-то и помог мне прокормиться эти оставшиеся дни. Не за просто так, конечно. Его предложение ошеломило меня и, мне показалось, что боли в ногах после изнасилования на сухую, стали сильнее в тот момент. Как я понял, он был чем-то вроде «поисковика» в этом заведении. Помимо постоянных работников, которые все были похожи друг на друга, здесь присутствовали и экзотические «товары». Я был в их числе, ведь всё-таки был многим лучше и красивее местных. В тот день я шлялся по этому району, у меня было что-то на подобии ломки. Тот эффект, которого добивались на верхних уровнях, а именно моё изменённое сознание и восприятие окружающей действительности, сходили на нет, и мой мозг начал ломаться от осознания всего, что меня окружало. Мне требовалась доза. На неё, можно сказать, он меня и «купил».        — Хорошая сегодня ночь, не так ли? — без приветствия начал он. — Я думал, что ты сегодня не придёшь. Вчера клиент тебя хорошенько оприходовал.        Его странная улыбка запустила по моей коже стаю мурашек. Это было мерзко, он говорил о моих страданиях с улыбкой и так просто, как будто мы говорили о еде или погоде. Но всё же, если убрать всю мою неприязнь к нему, я был благодарен, ведь, если бы не Тритис, я бы сдох и меня жрали бы черви.        — Гхм… Да… — ответил я.        — Что «да»? Сегодня хорошая ночь или клиент и правда был груб вчера?        Я потерялся и не знал, что ответить. Наверное, и то и другое было правдой. Взгляд расфокусировался, и я начал погружаться в воспоминания. Что-то тяжёлое давило на грудь, а лёгкие будто наполнились водой и перестали работать. Мне не хотелось опять думать о своей участи сексуальной игрушки, это было низко, и, если вспомнить, что я был чистильщиком, которого все уважали и побаивались, то теперь всё было наоборот, я боялся, что ко мне в клиенты попадётся какой-нибудь сумасшедший и меня опять изнасилуют на сухую. Отрицательная астеническая эмоция, связанная с ощущением невозможности удовлетворить потребности, поглотила меня. Я не хотел вернуться на верхние уровни, где людей растят как скот, где из них создают послушных тупиц, но и так жить тоже не хотел. Как экзотическая игрушка для удовлетворения сексуальных потребностей. Но выход был только один.        — Ладно, проехали. Сегодня особый день. Сегодня нас посетит начальство. Всё, что ты должен делать — это стараться не попадаться на глаза. У нашего сутенёра очень уж специфические вкусы, — неопределённо покачивая руками и щурясь, нараспев проговорил Тритис.        Мы посидели ещё некоторое время, и Тритис, заказав мне еды, скрылся из виду. Пополняя запас энергии и необходимых ингредиентов для нормального течения химических реакций, я и не заметил, как кто-то подошёл ко мне сзади. Сначала я почувствовал дуновение воздуха, а вместе с ним и чуть уловимый запах сырости и краски. Не могу сказать, что он был противным, но и удовольствия от этой смеси я не получал.        Секунда, и на мою шею легла рука. Она была горячей и, казалось, я слышал или чувствовал как гулко билось сердце этого человека. Место соприкосновения чесалось и потело. Наверно, я сразу весь покрылся потом, стараясь как-то успокоиться и не затрястись. Я замер в ступоре, если это клиент, то я не имею права его оттолкнуть. А вдруг это опять галлюцинация. Дрожь прошила меня. Во рту стало кисло и я почувствовал подступающую изжогу, хотя мне могло и почудиться. Нервно сглотнув, я продолжил сидеть и не двигаться. Рука повела ниже и застыла на выпуклой шишке. Пальцы повели по кругу, а взгляд, казалось, хотел прожечь в моих волосах дыру.        — Интересно, кто это позволил работать в моём заведении деактивированному? — голос был ровный и звучал спокойно, хотя рука уже плотно обхватывала мою шею, с каждым мигом сильнее сжимая её. Это был мужчина.        Я почувствовал страх и ненависть к человеку, который стоял за моей спиной. К человеку, которого никогда не видел и не знал. Моя рука, в которой была зажата вилка, сжалась. Костяшки побелели. От охватившего меня страха я судорожно вдыхал и выдыхал. Воздух с шумом наполнял мои лёгкие и так же с шумом выходил обратно, обогревая мои губы. В горле в сотый раз пересохло или даже не так, там что-то застряло и очень сильно хотело выбраться, царапая и наполняя нежные стенки ужасом. Может это и не ненависть, а скорее неприязнь, которую я ощущал ко всем людям, что ко мне прикасались. Моя ненависть к своей жизни в купе с его прикосновениями вылилось в то, что я хотел выколоть ему глаза, лишь бы он не дырявил мой затылок своим взглядом. Спина напряглась, а вилка, что, наверно, и послужила бы орудием таких глупых и бессмысленных мечтаний, немного изменила своё положение в моей руке, готовясь к удару.        — Какой темпераментный… Ну что, пойдём? — его ладонь поползла вниз по плечу, ниже к ладони, где был зажат столовый прибор. Высвободив из скрюченных пальцев алюминиевый предмет, он отошёл подальше. Вопрос, который был задан, являлся риторическим, так как и мне, и ему было понятно, что отказать не смогу.        На негнущихся ногах я поднялся и, оглянувшись, охнул. Передо мной стоял мужчина примерно одного со мной роста и возраста. Длинные пепельные волосы красиво лежали на плечах. Он был так красив, как могут быть красивы только активированные люди. Немного худоватое телосложение явно говорило о том, что он тоже здесь не на золоте сидит. Всё же он выглядел лучше меня. Зрачки были настолько расширены, что я не мог понять какого цвета радужка, кое-где на руках прорезались зелёные вены, но он не выглядел больным, скорее просто недоедающим. Он точно был деактивированным, но сколько времени находится здесь?        Вопрос застрял где-то в глотке. Заметив мой ступор, сутенёр потащил меня через зал в специальную комнату. Руки были тёплыми и немного грубыми, наверно, из-за частой работы руками. Это было лучше, чем сальные и вонючие пальцы-коротышки местных жителей, что обычно клевали на меня. Работая здесь всего несколько дней, я уже считаю обслуживание «обычным». Выходит, я смирился. Из-за прозрения стало не по себе. Я спотыкался о ножки тёмных, покрытых лаком, столов и стульев, иногда сталкивался плечом с местными жителями, но продолжал идти за мужчиной.        Я всё ещё был в ступоре. Меня удивляло, что такой же, как и я — деактивированный, живёт и является кем-то более значимым, чем вспомогательный предмет в этом мире, значительнее, чем лампочка на потолке. Сколько ему было, когда его отправили умирать. Пятнадцать, может быть? Или чуть больше? Как он, будучи определённо подростком, выжил здесь, да ещё и стал главным сутенёром? Где вся та слабость, что свойственна деактивированным? По моим подозрениям, деактивированные — те, кто отправлен на нижние уровни — долго не живут. Но этот мужчина выглядел знающим и бывалым.        Размышляя о сутенёре в целом, я был запихнут в комнату. Я прибывал здесь не впервой, а точнее приходил в подобную комнату не впервые. Она была маленькая, но зато с большой кроватью, которая занимала три четвёртых всей комнаты. Стены были покрыты какой-то краской, но это не точно, ведь я совершенно не знаю это покрытие. Окно было чистым, по крайней мере лучше, чем я видел до этого. На окнах висела какая-то ткань, которой можно было закрыть его, но я не понимал зачем это нужно. На верхних уровнях такого нигде не было, даже в тех особых зданиях, в которых обслуживались сексуальные потребности. Закрыв дверь, сутенёр подошёл ко мне и пристроил свою голову у меня на плече. Я всё ещё боялся, не смея повернуться.        — Раздевайся…        Да, знаю, но руки меня не слушаются. Мой оранжевый костюмчик, что когда-то вызывал ужас у всех активированных, теперь вызывал ужас у меня. Я не хотел расставаться с одеждой. Но выход, как и прежде, был только один. Сделав шаг, я развернулся, тут же столкнувшись с изучающим взглядом. Медленно мышцы начали работать. Резко выдохнув, я одним быстрым движением сдёрнул с себя штаны.       — Ты, надеюсь, понимаешь, что в этот раз твоя позиция будет другой? — смотря на мой половой орган, обтянутый бельём, спросил мужчина.        Я не ответил, только приступил к верху костюма. Думаю, ответа не требовалось. Мне было без разницы. Сам факт того, что сейчас ко мне будут прикасаться, будут гладить и царапать кожу, заставлял узелок под названием отвращение затягиваться сильнее, убивал любые чувства. Закончив с раздеванием, я отправился к кровати. Недолго думая, лёг на спину и, проведя руками по тёмно-зелёным шёлковым простыням, завёл руки за голову. Нужно расслабиться, иначе всё будет ещё хуже, чем может быть. Своего тела я не смущался, это было глупо, тем более на моей работе. Я выглядел как и все активированные в этом мире. Чистая упругая кожа, нежные блестящие волосы, да и запах, наверно. Сутенёр смотрел на меня, как на долгожданную игрушку, которую он жаждал всю свою жизнь — и вот, она лежит перед ним с невскрытой обёрткой. Он был одинок, скорее всего, ведь за эти дни я не встретил ни одного деактивированного, если не считать того мертвеца.        — Я готов.        Деактивированный подошёл к кровати, и мы приступили к делу. Не было ни ласк, ни поцелуев. Просто соитие. Не то, чтобы сутенёр мне не понравился, но чувство того, что я делаю это от безысходности, отбивало любое желание. Я удивился, когда мужчина, сидя на мне верхом, кончил. Это потрясло меня.        — Да… Ты неплох. Но мог бы расслабиться и получать удовольствие, — слегка укоризненно прошептал партнёр.        Я лишь хмыкнул. Терпкий запах витал в комнате. Тело было липкое. Стало противно, к тому же, я чувствовал себя опустошённым и использованным. Дыхание ещё не выровнялось, но я вполне пришёл в себя.        — Я впервые встречаю здесь деактивированного, который не сдох в первые три дня, — мерзко улыбаясь и слезая с меня, ухмыльнулся сутенёр. Выглядел он так же красиво, как и до этого, ещё будучи в одежде. Он был расслаблен, но глаза сверкали и изучали меня серьёзно. Он ждал моего ответа, от этого сердце забилось чаще. Что бы ответить? Если он узнает, что я чистильщик, то, скорее всего, отправит меня гнить с простреленной башкой. Ведь именно чистильщики отправили его сюда, возможно, даже когда-то я сам сделал это. Я не был удивлён. Думаю, мне чисто повезло, что я до этого всё же работал чистильщиком и хотя бы немного знал о жизни на нижних уровнях, даже ценой всех тех жизней, что я обрёк на смерть внизу. Именно благодаря своей работе я выжил. В этот момент я понял, что ответ ему и не нужен, всё и так предельно ясно.        Мой оранжевый костюмчик ответил за меня. Оранжевые волокна, что сплетались в форму чистильщика, явно показывали мою суть. Что ж, наверно, бояться поздно. Думаю, от меня уже ничего не зависит, все решения уже приняты в его голове. «Казнить нельзя помиловать». Где он поставит запятую?        — Давно здесь? — вставая с кровати и подхватывая свою одежду, которая в куче валялась на полу, поинтересовался я. Если уж умирать, то точно со всей информацией. Чтобы было не жалко. Вряд ли он не соврёт, да и в принципе мне это было не важно. Я и так уже определил, что он здесь довольно долго, раз до сих пор не принял ЛСД. Хотя, возможно, он сделает это позже, когда расправится со мной. Не отвечая, он поднялся с кровати. В который раз подумал, что он необычайно красив.        — Ты знаешь, что мы живём как волчок, который скатывается по спирали? Поколение сменяет поколение. После взлёта идёт падение, а потом всё начинается заново. После деградации наступает время эволюции. Знания теряются и мы становимся червями, что доедают остатки цивилизации. Это как инквизиторский костёр. Зачем нужно развитие, если можно контролировать всё и жить на «старых открытиях»? Зачем оставлять в живых тех, кто уже перешагнул черту послушания? Люди каждый раз возвращаются к началу своего пути и каждый раз у них происходит скачок в развитии. Находясь в упадке, люди существуют, но не живут…        Я молчал. Было непонятно, к чему ведёт сутенёр. Что он хочет мне показать. А главное, зачем он философствует, если меня ждёт казнь? Встав у окна и отвернувшись от меня, он продолжил: — Как думаешь, из-за чего происходит деактивация? — это был риторический вопрос, — во время образовании мысли, которая содержит определённый уровень опасности, для сохранения нынешнего порядка, по головному мозгу проходит импульс, который возбуждает нейрон за нейроном. Тогда чип, который следит за содержанием мыслей с помощью их визуализации, посылает в кровь вещество, похожее на опиумные наркотики, которые, в свою очередь, «усыпляют» нейроны путём сжатия сосудов и галлюцинаций. Что будет, если простая мысль станет навязчивой идеей? Это как запретный плод… Как будто механизм заел. Ты думаешь с повтором, вроде устройство пытается восстановить систему, но уже поздно. Всё по накатанной, та самая спираль. Чип не сможет справиться с объёмом возбуждения, ведь для этого ему придётся выпустить смертельную дозу. Но это невозможно, ибо в системе нет такого исхода. Тогда и происходит сбой, который не поддаётся восстановлению…        Я слушал, мои глаза расширялись, а мысли метались от одной крайности в другую. — Думаю, скоро эту проблему устранят. Тогда чип станет способен на убийство при попытке устранить опасные мысли… Но главное то, что семьдесят процентов населения скоро спустятся сюда. И тогда произойдёт «эволюция». Мы станем свободными. Миллионы людей зададутся вопросом: «Для чего на самом деле нужны чипы, почему никто из них не знал о нижних уровнях, почему власти скрывали это, почему из них делали «много знающих тупиц»? — Откуда ты знаешь всё это? — перебил я его восторженную тираду.        Я был в предвкушении. Пальцы рук нервно потряхивались, а на лице уже расцветала улыбка. Если я не умру, то, возможно, мы и вправду освободимся. — Среди довольных всегда есть сомневающиеся, — показывая пальцем наверх, уклончиво ответил он. — думаю, ты понял, что нас ждёт революция…