Люби и долго умирай

      На тёмно-голубом небе нет ни солнца, ни облаков. Ноги утопают в алых цветах. Бескрайнее маковое поле простирается до самого горизонта. От насыщенного цветочного аромата к горлу подкатывает тошнота. Шаг. Подошвы ботинок сминают мягкие цветы. Шаг. Гибкие стебли пытаются обвить беспощадную обувь. Шаг. Нога проваливается глубже в заросли маков. Шаг. Цветы змеями оплетают ботинки. Шаг. Не выходит. Опутавшие ноги маки тянут к земле. Рывок. Рвутся тонкие стебли. Беги! Не оглядывайся, не думай, беги к горизонту! Надейся спастись. Цветы тянутся следом с хищностью гадюк. Успевают обвить стопу. Сердце гулко ударяется о рёбра. Руки пытаются ухватиться за воздух. Падать в мягкие цветы не больно, но до дрожи страшно. Из лёгких на секунду вышибает воздух. Вставай! Поднимайся! Беги! Но стебли уже стягивают лозой ноги до самых коленей, обвивают запястья. Нет! Рывок. Бесполезно. Ещё раз. Цветы плотно закручиваются вокруг запястий, ползут вверх, опутывают острые локти. Рывок. Сильнее! Ничего. В голове стучит набатом отчаянье. Цветы уже обвивают бёдра, ползут вокруг грудной клетки, сдавливают кольцом рёбра. Руки связаны почти до плеча, ногами не пошевелить. Поднимайся! Скорее! Мак удавкой вьётся на шее, тянет ниже, к земле. Нечем дышать. Лепестки забили глотку. Цветы вокруг, обвивают тонкими змеями тело. Цветы внутри, не дают вдохнуть, царапают стеблями горло, сжимают корнями сердце, ползут молодыми побегами по венам. Продираются сквозь рёбра. Забивающие горло лепестки не дают даже закричать. Лёгкие горят. В них распускаются красные маки. Нет больше сил сопротивляться. Темнеет в глазах. Проснись! Чарли распахивает глаза, рывком садится на кровати, пытается восстановить сбившееся дыхание и несколько бесконечно долгих секунд не может понять, где он находится. Художник окидывает растерянным взглядом комнату: знакомые посеревшие и почти отодранные от стен обои, криво повешенные картины, пустые банки из-под краски, хаотично разбросанные на полу. Через открытое окно в помещение пробирается свежий утренний воздух, слегка колышащий тонкие занавески, и лучи рассветного солнца. Батлер выдыхает, постепенно успокаиваясь, улыбается. Всё хорошо. Он дома, в родной квартире, погружённой в вечный хаос, и где-то тут должен быть Риккардо, успевший за последнее время стать неотъемлемой частью жизни художника. Отыскать Де’Карли оказалось просто — он спал рядом, на широком раскладном диване и негромко сопел. Первое время Чарли жутко стеснялся делить с мафиози один диван. Когда долго живёшь один, как-то привыкаешь к тому, что никто особо не посягает на твоё личное пространство. Но, не найдя альтернативы (и получив от Риккардо «любезное» предложение поспать на коврике), художник был вынужден согласиться спать бок о бок с Де’Карли. Только последний, не оценив жертвенности Батлера, пообещал ему, что, если хоть одна конечность художника среди ночи вдруг окажется там, где её быть не должно, проснётся Чарли уже без конечностей, как таковых. Что было вполне в духе Риккардо. Художник украдкой глянул на умиротворённое лицо спящего мафиози, улыбнулся каким-то своим мыслям и невесомо провёл рукой по чёрно-белым волосам. Через секунду горло словно защекотало что-то изнутри. Чарли, прикрыв рот ладонью, глухо закашлялся. На периферии сознания мелькнула мысль о том, что заболеть сейчас, в последний месяц весны было бы очень некстати. Но вот приступ кашля прошёл, неприятное щекущее ощущение пропало, а Чарли, выпрямившись, посмотрел на свою ладонь, в которой лежал непонятно откуда появившийся помятый лепесток красного мака. Батлер вдруг подумал, что, вероятно, до сих пор спит, сунул лепесток под подушку, уверенный в том, что, проснувшись, не найдёт его там, и улёгся обратно, почти сразу же уснув. Во второй раз Чарли проснулся от хлопка двери. Сонно оглядевшись и не найдя в комнате Риккардо, художник решил, что мафиози ушёл по своим криминальным делам. Батлер, сладко потягиваясь, думал о том, чем сегодня стоило бы заняться. Помимо кое-каких мелких бытовых дел, стоило сходить в прачечную и магазин, также нужно достать цветов для натюрморта. Полный энтузиазма Чарли резко выскользнул из нежных объятий одеяла и, отыскав в общем хаосе свою одежду, принялся за работу. Возвращаясь после полудня из магазина, художник жмурился от яркого солнца и счастливо улыбался. Май был в самом разгаре, всё вокруг цвело и пестрело красками, голову кружило изобилие цветочных запахов, смешивающихся в какой-то сумасшедший коктейль. А потому Чарли особо не спешил домой, петляя по цветущим аллеям, и просто наслаждался жизнью. Когда же он наконец оказался у своего подъезда, в руке у него был букетик ярко-жёлтых одуванчиков, сорванных по дороге. Гибкий кончик кисти привычно скользил по холсту, оставляя за собой насыщенно-жёлтый след. Чарли улыбался, украдкой поглядывая на одуванчики в стеклянной банке, стоящей на старой деревянной табуретке. Невольно вспомнилась одна прочитанная на днях любопытная газетная статья про флориографию — «язык цветов». Не то чтобы Батлер всерьёз увлекался подобным, но была в этом своя романтика. С помощью цветов можно было сказать о том, на что не хватало слов. В той же статье, кстати, упоминалось и значение на этом самом «языке цветов» одуванчика. Кокетство. Весьма неожиданно. Чарли отстранился от холста, критически оглядывая свою работу. Которая, к слову, была уже почти закончена. «Ещё немного, — внутренне ликовал художник, — осталось только тени наложить!». Но вдруг резкий спазм заставил его выронить кисточку и согнуться пополам. В груди неприятно кольнуло, стало трудно дышать. В горле будто застряло что-то большое и мягкое. Чарли испуганно вздрогнул, вцепившись одной рукой в кофту на груди, а другой прикрыв рот, и зашёлся в приступе кашля. Сердце истерично билось о рёбра, воздуха не хватало, на глаза наворачивались слёзы. Горло больно поцарапало что-то изнутри, словно пробираясь вверх по гортани, отчего Батлер хотел было протяжно взвыть, но только подавился кашлем. А через секунду всё прекратилось. Боль в груди исчезла так же быстро, как и появилась, судорожный вдох наполнил лёгкие кислородом. Только горло жутко саднило. Всё, казалось, пришло в норму. Но… Художник испуганно уставился на цветок в своей ладони. Помятый красный мак с мелкими кровавыми каплями на нежных лепестках. На языке чувствовался неприятный металлический привкус, а в груди чёрным пятном расползалась паника. Нет! Не может этого быть! Чарли кинулся к дивану и, отбросив в сторону подушку, обнаружил под ней маковый лепесток. Тот самый, что ещё утром показался ему лишь игрой воображения, продолжением странного сна. И дыхание снова перехватило. Только теперь не от боли или застрявшего в горле цветка. От ужаса. Звон ключей по ту сторону входной двери вернул Батлера в реальность. Резко выпрямившись, он сунул цветок в зелёную сумку на поясе и, рукавом мягкой кофты стерев с губ алую кровь, попытался улыбнуться. Получилось как-то криво. Вошедший в квартиру Риккардо что-то пробубнил себе под нос недовольно, пересёк, не поднимая глаз, комнату, упал на диван, закинув руки за голову и устало прикрыв глаза. Чарли неловко потоптался на месте, слегка обескураженный тем, что Де’Карли не обращает на него никакого внимания. — Привет? — произнёс художник вопросительно и немного склонил голову к плечу. Риккардо бросил на него нечитаемый взгляд и промычал что-то невнятно в ответ. — Как дела? — попытался начать хоть какой-то разговор Чарли. — Я его упустил! — почти прорычал мафиози, — выслеживал неделю и упустил прямо из-под носа! Чарли с серьёзным видом кивнул. Он бы, несомненно, посочувствовал Риккардо, но мешала маячащая на горизонте собственная проблема. Если его догадка верна, то совсем скоро жизнь превратится в кошмар. Поэтому художник всем сердцем надеялся, что ошибся.  — Риккардо, — начал Батлер, стараясь быть насколько возможно непринуждённым — мне нужно… проветриться. Так что я уйду ненадолго. Де’Карли только глянул на него удивлённо, пожал плечами и бросил безразличное «я тебе не надзиратель, так что вали хоть на все четыре стороны». Художник попытался улыбнуться, но резко пронзившая грудь боль искривила губы в жалкое подобие улыбки. В глазах Риккардо на мгновение мелькнуло беспокойство, но тут же растаяло, как нелепое наваждение. Чарли глубоко вздохнул и, кивнув на прощание, молча вышел на лестничную клетку. Закрыл бесшумно дверь, прислонился к ней спиной. И сунул руку в сумку на поясе, надеясь НЕ найти там маковый цвет. Надеясь, что это лишь глупый бред, секундное помутнение рассудка. Но пальцы коснулись мягких лепестков. На секунду художнику почудилось, что он слышит звон своей разбившейся надежды. Чарли сжал цветок в ладони, беспощадно сминая, и, выходя из подъезда, бросил в ближайшую мусорку. *** Старенький стационарный компьютер неприятно резал своим слишком ярким свечением глаза. Но, так как альтернативы особо не было, (интернет в квартире художника отключили за неуплату ещё в прошлом месяце) Батлер, засев в библиотеке в четырёх кварталах от дома, напряжённо вчитывался в интернет-статью с замысловатым названием «Ханахаки — романтический вымысел или смертельная болезнь?». И чем дольше он читал эту и подобные ей статьи, тем сильнее горло сдавливало отчаяние. Он болен. Болен тем, от чего не существует лекарства. Болен из-за своей безответной любви. И теперь у него всего два пути: добиться взаимности или умереть. От остановки сердца, удушья или повреждения внутренних органов. Чарли было как-то плевать, от чего он умрёт. Ответ на вопрос о том, где он подцепил эту болезнь, ведь это возможно только при контакте с «заражёнными» цветами, нашёлся не сразу. Но, вспомнив о том, как буквально вчера он подобрал с газона выброшенный кем-то нежно-голубой бутон, художник трижды проклял своё любопытство. Чарли обессиленно уронил голову на стол, едва не задев макушкой желтоватую клавиатуру. Голова разрывалась от беспрерывно копошащихся в ней мыслей. Хотелось одновременно выть от ощущения безысходности, просто сдаться неостановимому течению судьбы и упорно хвататься за мизерный, почти призрачный шанс. Тишину библиотеки нарушало только унылое гудение компьютеров и редкое щёлкание мышки. Всё же, сдаваться было рано. Пока есть шанс, нужно пытаться. Так думал Чарли, с головой погружаясь в женские форумы, где выкладывались целые стратегии по завоеванию желанного сердца. *** Только с наступлением ночи Батлер наконец оторвался от экрана компьютера и поплёлся по тёмным улицам домой. Ночной город успокаивал своим относительным спокойствием, гулом проезжающих мимо машин, светом неоновых вывесок и бескрайним звёздным полотном прямо над головой. Чарли наконец выдохнул, позволив себе поверить в то, что всё как-нибудь образуется. Сейчас, находясь вне своей бетонной коробки, художник чувствовал, что ему действительно легче дышать. А стоило ему подойти к родному подъезду, что-то тёплое разлилось глубоко внутри. В окне их с Де’Карли квартиры горел свет. Риккардо дожидался его. — Наконец-то! — недовольно произнёс мафиози, стоило Чарли войти в квартиру, — я уже решил, что тебя грузовик переехал. — Беспокоился за меня? — с осторожной улыбкой поинтересовался Батлер. — Ещё чего! — Риккардо откинулся на спинку дивана, закинул ногу на ногу и скрестил на груди руки, всем своим видом показывая, что продолжать разговор он не намерен. Чарли только пожал плечами, продолжая улыбаться и собрался было чем-то себя занять, как новый приступ кашля заставил его согнуться пополам. — Чарли! — Де’Карли подорвался с дивана и хотел броситься к художнику, но тот только выставил вперёд руку и убежал в туалет, прикрывая ладонью рот. Склонившись над раковиной, Чарли пытался освободить горло от удушающих цветов. Грудь прожигало калёным железом. По щекам бежали неконтролируемые слёзы. Горло снова больно царапает, будто пытаясь разорвать изнутри, и, задыхаясь от кашля, Чарли выплёвывает в раковину два красных мака вперемешку с помятыми лепестками, собственной слюной и солоноватой кровью. Раздаётся настойчивый стук в дверь. — Чарли! Что там с тобой? — голос Риккардо звучит… обеспокоенно? — Я… — пытается ответить Батлер, но давится пышным цветком. Выплюнув в раковину последний мак, Чарли собирает по кусочкам своё спокойствие и говорит насколько может убедительно: — Я в норме. Просто кашель, ничего серьёзного, — он включает воду, чтобы смыть с губ кровь. Алые цветы безжалостно утоплены в канализации. Вдох. Выдох. Чарли хватается за круглую дверную ручку. Улыбается устало. Толкает дверь и натыкается на Риккардо, прислонившегося к стене справа. Де’Карли смеряет его задумчивым взглядом, но, не найдя ничего необычного, демонстративно отворачивается. Художник только качает головой и плетётся к облезлому дивану. Он слишком устал. Стоит только голове коснуться старенькой подушки, как Чарли проваливается в спасительное забытье. *** Ему снова снится маковое поле. Бесконечно огромное, словно пытающееся затопить собой горизонт. И тёмное, такое ненатуральное небо. Но слишком натуральный страх, слишком натуральные цветы, вьющиеся гадюками по ногам, продирающиеся сквозь грудную клетку, забивающие горло, распирающие молодыми ростками синие вены. Колени совсем по-детски дрожат, но он упрямо не двигается. Бессмысленно. Цветы везде, некуда от них бежать. Он прикрывает веки, запрокидывает голову, улыбается. Вдыхает густой, почти осязаемый, цветочный аромат. Распахивает глаза, когда неоновыми буквами в голове загорается короткое, истерично мигающее, «БЕГИ!». Дёргается, пытаясь освободиться от намертво стянувших ноги маков. Судорожно машет руками, хватаясь за воздух. «Я не хочу!» — хочет закричать, но только беспомощно хрипит, задыхаясь от мягких цветов, забивших глотку, и длинных стеблей с неровными листьями, до крови царапающих чувствительное горло. Гибкие цветы до боли стягивают ноги и уже плотно обвиваются вокруг пояса, желая обнять, задушить, раскрошить кости в порошок, смять органы в кашу. «Пмги» — шепчет из последних сил и не узнает собственного голоса. — Чарли! Проснись! — крик, удар, щёку обжигает болью. Художник распахивает глаза, пытается сделать вдох, но будто в продолжение кошмара крупные лепестки забивают гортань. Чарли неуклюже отбивается от цепких рук Риккардо, держащих за плечи, сползает с дивана, бежит, хватаясь за горло, через комнату, спотыкается, ударяется грудью о дерево напольного покрытия, хрипло стонет, поднимается с трудом и наконец скрывается за дверью ванной комнаты. Риккардо хмурится, молча следует за ним, прислоняется к стене возле двери из тёмного дерева. До побелевших костяшек вцепившись в бортики керамической раковины, Чарли надсадно кашляет, вновь сплёвывая алые цветы, нескончаемые лепестки и густые кровавые капли. Гибкие корни несмело, словно пробуя, обнимают отчаянно бьющееся сердце. Бутоны царапают горло. Белая раковина наполняется алыми маками. Художник готов поклясться, их стало больше. О крупный лепесток разбивается прозрачная слеза, сорвавшаяся со щеки Чарли. Он шумно выдыхает и стирает рукавом солёные дорожки. Дверь едва слышно приоткрывается, Батлер опасливо осматривает комнату, натыкается взглядом на Риккардо, который стоит у стены, скрестив руки на груди и прикрыв глаза. Чарли хочет закрыть тихонько дверь, спрятаться в тесной ванной комнате, но мафиози вдруг дёргается, хватает за запястье, не давая сбежать. — Ну, — говорит Де’Карли холодно, — как будешь это объяснять? — Объяснять что? — почти натурально улыбается Батлер, — всё же нормально. — Ты едва не задохнулся, — звучит недовольно. — Тебе показалось, — натянутая улыбка, печальные глаза. — У тебя посинели губы, — с нотками нетерпения. — Игра света. — А это? — Риккардо касается указательным пальцем уголка губ художника, от чего у Чарли по спине пробегает стайка мурашек, — тоже игра света? — на подушечке пальца у Де’Карли остаётся алая кровь. Батлер виновато опускает глаза. — Чарли, — произносит Риккардо мягко, положив ладонь на плечо художника, — что с тобой? Осторожное прикосновение заставляет Чарли невольно улыбнуться. Он смотрит прямо в обеспокоенные красные глаза, скользит мимолётным взглядом по бледно-розовым губам и вздыхает обречённо. — Бронхит, — тихо отвечает Батлер. — Что? — мафиози неверяще выгибает бровь. — У меня бронхит. Запущенный, но не опасный. То есть, не смертельный. Пропью курс таблеток и всё станет… — голос предательски ломается от подступающих слёз, Чарли так хочет, чтобы эти слова были правдой, — станет нормально. Как раньше. Как было всегда. — Уверен? Художник молча кивает, прикусив нижнюю губу. Настолько паршиво от собственной лжи ему ещё никогда не было. — Я схожу в аптеку, — твёрдо произносит мафиози, — напиши, что нужно купить. Снова покорный кивок. Чарли нашёл чистый блокнотный лист и нацарапал карандашом название лекарства. Когда-то, ещё в средней школе, он на самом деле болел бронхитом, и замысловатое название антибиотика, с которого начиналось каждое его утро, прочно въелось в память. Риккардо, с трудом разобрав написанное, строго приказал дожидаться его и вышел из квартиры.  — Как думаешь, — оставшись один, спросил художник у пустоты, — антибиотики помогают от цветов в глотке? Вот и я думаю, что не очень. Де’Карли вернулся быстро, заставил Чарли выпить одну из таблеток немедленно и, удостоверившись, что тот в относительном порядке, сбежал «по своим криминальным делам». Батлер же вдруг почувствовал, что совсем не хочет оставаться один в пустой квартире. Тем более, когда его время утекало сквозь пальцы. Хлопок закрывающейся входной двери разбудил в душе липкое чувство одиночества. Художник подошёл к окну и бездумно уставился на знакомый, давно успевший набить оскомину, городской пейзаж. Хотелось выть от отчаянья, хотелось вскрыть тонкие вены, чтобы забыть навсегда разрывающую изнутри боль, но больше всего хотелось жить. Как раньше. Даже если пришлось бы всю жизнь душить в себе светлое чувство, именуемое любовью. Хотелось жить, потому что Чарли просто не мог иначе. Потому что привык всегда говорить себе, что «всё не так плохо». Вот только сейчас на оптимизм не оставалось сил, их отбирали цветы, прорастающие где-то под рёбрами. Батлер грустно улыбнулся. Вспомнилось, как на прошлой неделе он проходил мимо уличного музыканта, игравшего на гитаре что-то лирическое. Чарли особо не вслушивался в слова, но одна строчка всё же засела в голове. «Люби и долго умирай» Спасаясь от давящей безысходности, художник хватается за кисти, как за спасательный круг. Он собирается закончить не дописанные вчера одуванчики, покончить наконец со злосчастными тенями, но стоит только украдкой глянуть на жёлтые цветы, как ладонь невольно касается шеи. Смотреть даже на нарисованный букет неожиданно горько, противно и страшно. «На языке цветов одуванчик означает кокетство, — услужливо напоминает внутренний голос, — а чёрная роза — смерть». В голове будто слетают тормоза. Чарли теперь ненавидит цветы. *** Когда Риккардо входит в квартиру, он никак не ожидает застать Батлера, сидящего в углу, обхватив руками колени, и глядящего прямо перед собой. Мольберт перевёрнут, жестяное ведро возле него истекает тёмно-алой краской, следы которой расползаются на одежде и руках художника. Де’Карли молча пересекает комнату, поднимает мольберт, разглядывает холст: насыщенно-жёлтые одуванчики и огромное красное пятно на них. — Ты облил картину краской? — озвучивает свою догадку мафиози. — Выброси, — говорит Чарли вместо ответа. — Как хочешь, — Риккардо пожимает плечами. Проявив невиданную сговорчивость, мафиози забирает безнадёжно испорченный холст и выходит на лестничную клетку, чтобы там, сломав деревянный каркас, спустить его в мусоропровод. Де’Карли как-то не доводилось раньше утилизировать использованные холсты, поэтому он не уверен в том, что это делается именно так. Сквозь закрытую входную дверь слышится надсадный кашель. Чарли хватается рукой за горло. Ему на секунду кажется, что он может сейчас выкашлять не только застрявшие в горле цветы, но и собственные лёгкие. Поднявшись с трудом на ноги, художник снова убегает в ванную комнату. Он чувствует, как длинные стебли царапают глотку, как корни обвиваются вокруг левого лёгкого, как бьётся сердце, будто пытаясь освободиться от цепких пут. И даже когда последний красный мак оказывается в раковине, дышать не намного легче. Чарли по-прежнему ощущает стебли с длинными листьями в своём горле и корни, обвившие лёгкое, душащие его, словно удав добычу. Батлер вдруг осознаёт, что времени у него куда меньше, чем он думал. — Чарли! — вернувшийся в квартиру Риккардо барабанит кулаком по двери в ванную, — открой! Смыв тёплой водой кровь, художник привычно отправляет красные маки в канализацию и осторожно приоткрывает дверь. — Это ведь никакой не бронхит, верно? — сходу спрашивает Де’Карли. Виновато опустив глаза в пол, Чарли качает головой. — И что же это? — допытывается мафиози, взяв Батлера за руку, «чтоб не сбежал». — Какая разница? — устало говорит художник, — мне не помочь. Лекарства нет. — Но что-то же можно сделать? — Де’Карли ободряюще сжимает его ладонь. — Можно, — кивает Чарли. Секундное замешательство. Учащённое сердцебиение. Поцелуй. Удивление. Наслаждение. Понимание. Гнев. Риккардо оттолкнул от себя художника, глядя на него разъярённо. — Какого чёрта ты творишь?! — Я просто… — Чарли проглотил окончание фразы, посмотрел со смесью вины и надежды, улыбнулся робко. — Просто что? — Де’Карли, запутавшись в собственных ощущениях, выбрал самое понятное из них — ярость, — просто придурок? Просто слетел с катушек? Я это и так прекрасно знаю, мог бы лишний раз не доказывать! Губы Батлера дрогнули. Цепкие корни болезненно сжали сердце, которое, казалось художнику, вот-вот покроется трещинами и рассыпется на кусочки, как фарфоровая статуэтка. Чарли сжал мягкую жёлтую ткань на груди. Больно. «Лёгкие горят. В них распускаются красные маки» — возвращались ощущения из первого сна. В глазах застыли слёзы. Риккардо раздражённо упал на диван, в привычном жесте скрестив на груди руки. Мысли упрямо путались в плотный клубок. Этот художник с генератором случайных действий вместо мозга в голове с завидным упрямством пытался окончательно сломать психическое равновесие мафиози. И Риккардо чувствовал, как что-то в нём медленно, но необратимо меняется. Чарли слишком прочно вплёлся в его жизнь, в его сознание. Де’Карли окончательно запутался. Чарли стоит, низко склонив голову, не двигается. Тонкие корни невесомо оплетают второе лёгкое. «Он не принял тебя,» — шепчет внутренний голос. Гибкие путы затягиваются, дышать становится трудно. «Ты не нужен ему». Лёгкие стягивает до белых пятен перед глазами, сердце в ужасе бьётся быстрее.  — Чарли? — зовёт негромко мафиози, но Батлер не отзывается. — Чарли! — кричит испуганно, когда художник, покачнувшись, падает. Риккардо подхватывает его, опускает, придерживая за спину. Чарли смотрит в никуда, пытается сморгнуть катящиеся из глаз слёзы. Во рту сильный металлический привкус. Из уголков губ бежит тонкими струйками кровь. В горле распускаются большие мягкие маки. «Мак означает забвение, вечный сон». Лёгкие в последний раз конвульсивно вздрагивают. Сердце, стянутое тугими корнями, замирает. Де’Карли прижимает к себе безвольное тело, содрогаясь от тихих всхлипов. — Не надо, — шепчет мафиози умоляюще, жалко, — очнись, Чарли. Не смей умирать! В тесной квартире тихо. А где-то там, на шумной улице, играет на гитаре музыкант. «Люби и долго умирай. Живи, отчаянно страдай. Терпи, ведь ты же человек, В страданье доживаешь век».