Кроки-Кроки-Кроки Бой Поиграй-поиграй со мной
***
Мэйк Лав скалится почти всегда, но под маской не видно. Крок плюет в спину обидное: «Пидрила эмовская», но это скорее привычный театр на публику и для продюсера. Кисёш — Господи, как можно было до такой пизданутой хуйни додуматься, — щурится довольно. Будь глупее, будь площе, характер — картонка, есть шлюха, есть лидер, есть гей, есть наркоман. Команда по разбитию сердечек педовок собрана. Кроки Бою легче всех — он уебан в дерьмо почти всегда. Один раз устроил истерику на звукозаписи, дал по ебалу звуковику, сказал, что не собирается больше в этом ебучем фарсе участвовать. Мэйби на ухо тогда жарко-жарко шептала, что она давно мечтает сделать так же. Кисёш не успел появиться вовремя — Крок сбежал, хлопнул дверью. Все молчали. Продюсер посмотрел на них, почему-то пристыженных, и, развернувшись, ушел. Все надеялись, что Крок больше не вернётся. Что справится. Но куда уж там, вечером люди Кисёша подвезли его на квартиру — трясущегося, отвели молча в комнату и настойчиво попросили Валеру пойти и сделать все, что попросит Крок. Ночью Мэйк Лав подошёл к Диджейкину осторожно. Вопросов не задавал, но Валера понял без слов. — Мефедрон. Дёшево и надёжно. Скоро по кусочкам его разберут. Лав плакал той ночью. От всего — просто это последней каплей стало. Жалко было всех, а больше всего — себя.***
Сегодня — по установке хата. Продюсер говорит, что это «для хайпа». Они кивают головами, как марионетки, и послушно зовут самых клёвый ребят из элитных гимназий. На входной двери Кисёш клеит листок: «Уродам и уродкам вход запрещен». От этого кринжит до зубной боли, но Мэйк Лав смеётся и пьет, будто ему вечно будет шестнадцать. Кроки идёт походкой куклы на шарнирах, и группа понимает, что он забылся, разрешил себе уйти в образ, задымился, чтобы перестать чувствовать вечный стыд. — Отойдем попиздеть, Мэйк? Отойдем. Он смеётся очень долго, пытается объяснить, над чем угарает, потом тянет на заблеванную кухню, чтобы покурить. Подкуривает, выпускает дым через ноздри, что-то абсолютно идиотское лепечет вроде: «колобок повесился, а ещё знаешь сколько юморесок прочитал во время трипа у себя в голове бля забавно», а потом резко обхватывает ладонью за затылок, притягивает к себе и чуть вниз, нелепые очки съезжают на нос, и Мэйк Лав видит его напуганные глаза. — Мэйк, я не могу забыться. Не могу больше. Я юзаю каждый час практически, но это больше не помогает. Я сойду с ума так. Я собираюсь с этим покончить. Я надеюсь, ты будешь со мн-… Внезапно прижимается к маске ртом, разворачивая Лава и закрывая его спиной. Это не поцелуй — Крок сжимает губы до белизны, глаза лихорадочно пытаются в отражении кухонного окна нащупать чужую фигуру среди бухих подростков. Мэйк понимает. Мужчина в нелепой кепке от Гоши Рубчинского наконец-то отворачивается от них и уходит в глубь зала. Крок отходит на шаг, шепчет нелепое и ненужное: — Прости, ты же и сам понимаешь. Кивает в ответ. — Они постоянно следят, Мэйк. Даже ночью, — Он снова подходит слишком близко, поправляет факом очки на переносице, — Будь осторожен. Я позову, когда все будет готово. Одним движением руки Кроки Бой приспускает его клетчатую маску и снова целует — но теперь это смазанный, быстрый и настоящий поцелуй. Буквально пара мгновений. Крок резко оборачивается, тушит бычок о столешницу и уходит из кухни. Мэйк Лав облизывает губы и поднимает маску назад. Остаётся только ждать.***
Крок появляется неожиданно рядом. — Мэйк, пора. Тянет за рукав в комнату, и почему-то в этот момент Лав понимает, что это ничем хорошим не закончится. В комнате Крок усаживает его на кровать, вытаскивает из-под кровати пакет из Красного и Белого. Потом смотрит на Мэйка, пакет судорожным движением под подушку прячет, садится рядом. — Давай, что ты задумал? Кроки Бой сглатывает шумно, сжимает себя за колени, роняет голову на грудь, не знает, с чего начать, как менее болезненно ампутировать наживую. — Не тяни Кисёша за яйца, давай. — Героин. Передоз. С того света они нас уже не вытащат. И шепчет больше себе, чем ему: «Надеюсь». Лав честно пытается возразить, заорать на Кроки Боя, въебать ему пощечину и срочно звонить продюсеру. Но понимает. Понимает, что это единственный выход. И поэтому кивает. Только спрашивает: — А как же эти? — Не хватит. Если не хочешь — оставайся. Но я хочу уйти с тобой. — У меня нет выбора.***
Надо быстрее. Два жгута, два шприца, два пленника. Кроки Бой выпускает воздух из иглы, когда Мэйк хватает его за руку. — Погоди, я хочу сказать. Я люблю тебя. — Я знаю, мэнчик, я знаю. Я тоже люблю тебя. Крок обнимает его, медленно целует и в этом поцелуе сквозит невероятное отчаяние и безнадёга, вселенская усталость. Он кусает осторожно, пытается быть нежным напоследок, напитаться и напитать любовью, но перед смертью не надышишься. Ведёт языком по зубам и выдыхает в губы: «Надо быстрее». Лав поднимает глаза и видит, что по щекам Крока слезы катятся. Кроки Бой вытирает их рваным жестом, тяжело выдыхает. Пора. Пару раз сжимает руку, чтобы выступила вена. Смотрит ещё раз в глаза напротив. Вводит иглу — будто железный комар укусил. На тело находит первая волна теплоты, во рту — будто таблетку парацетамола разжевал, но он сквозь пелену ставит Мэйк Лава, а затем падает на спину, хватаясь, как утопающий, за ладонь друга-любовника-коллеги и уже сквозь шум воды слышит яростный стук в закрытую дверь комнаты.***
Кроки Бой просыпается под капельницей в своей комнате. Печень болит невероятно. Он долго смотрит в трещину на потолке. Потом думает, что, видимо, так и выглядит ад. Заходит Кисёш с медсестрой, та меняет капельницу и уходит, а продюсер задерживается в дверях, и говорит так, чтобы он точно услышал: «Никуда ты отсюда не уйдешь, приятель». Плакать уже невозможно. Кроки Бой запускает руку на тумбочку, берет подготовленный не собой блант и зажигалку, затягивается. Мир становится немного мягче. Во рту — парацетамол с вишней.***
Через две недели на кухне Мэйк Лав ловит его руку под столом и сжимает так крепко, как никогда не сжимал. Они не говорят, ни разу с того момента, пока не приходит время писать песню.***
«Если б концу подходили слова, я сказал бы что больше сюда не вернусь». Крок смеётся. Крок смеется и знает, что эти слова в песне — не пиздеж. Крок смеётся и сжимает ладонь Мэйка до болезненного хруста. Не вернусь.