Он говорил, нет ничего похожего на твою улыбку: Честную, совершенную и настоящую. Он говорил, что ты даже не представляешь, Как прекрасно из-за неё себя чувствуешь. [1]
Точно я не помню, что тогда произошло. Весь прошлый вечер казался туманным придуманным сном, онейроидным бредом, неизбежно посетившим меня после перегрева. Когда следующим утром я проснулся, еле сумев открыть глаза от стиснувшей голову болезненной каски, видит Бог, не смог бы рассказать, какие из моих воспоминаний были настоящими. Больше всего верить хотелось только в одно. Не включавшее в себя сна на пляже, пяти литров воды в морду, всяких там любящих пустить слезу Клайдов и прочего-прочего, но верить, если честно, не было сил. В Тампе стоял жуткий грохот, каким мог сопровождаться только тропический ливень. За окном не было видно ничего, кроме чёрно-синего неба и стены прозрачного, сильного и злого дождя. Голова раскалывалась так, будто по ней стучали киркой, добывая откуда-то из недр остатки моих сил. Врач отпустил меня, как и обещал, и, нарядившись в пахнущую песком, морем и потом одежду, всю просолившуюся, я побрёл, считая шаги, на выход, полный желания добраться до любой горизонтальной поверхности и там скончаться. Но в этой грустной полосе всего плохого блеснул из-за тяжёлых, полных воды грозовых туч и мне лучик солнышка — музыкальный театр. — Выглядишь дурно, мужик, — помахал мне рукой Токен, смирно ожидающий меня в холле. Увидев его и опознав, я побрёл к нему, как бедуин к оазису. — Бро, скажи, что ты за мной, — Токен поймал мою руку и крепко пожал. — Всё верно, Рокки! Где ты живёшь? — Недалеко от университета. Знаешь, где там ближайший Старбакс? Выброси меня у него. — Добредёшь? — заботливо поинтересовался Токен, внимательно меня осматривая. — Уж справлюсь, — кивнул я, и Токен любезно пропустил меня вперёд на выход, развернув над нами зонт. Вода ударила в чёрную ткань, оглушив меня грохотом. Вспышка боли буром принялась сверлить оба моих виска, и я зажмурился. Ненавижу Эла. Изо всех сил подавляя сон, я стойко вынес все пятнадцать минут езды, попрощался со своим приятелем, доковылял до дома и там уже, стянув по пути всю одежду, что на мне была, рухнул на диван, мгновенно отрубившись. Ненавижу Тампу. Ненавижу поганые тропики, пусть сгорят в аду.***
В следующий раз проснуться мне случилось глубокой ночью, и разбудил меня не голод, не желание отлить, а обилие жутких звуков, какими могло сопровождаться присутствие лишь одного человека на земле — Клайда. — Где эта ебучая подкова… — бормотал мой лучший друг, несомненно, мучая PS. — Ну, ищи. Мы не можем пойти дальше, пока… — Вы, ребята, знаете, что я тут живу, да? — слабеньким голосом поинтересовался я. — Я зашла в дом и увидела твой голый зад, имей совесть. Ты мне должен за это, — не растерялась и обвинила меня Бебе, не думая делать скидку на моё поганое состояние. Я не был способен сражаться, поэтому просто помычал и натянул простынку на голову. — Ты не увидела бы, если бы вы двое были повежливее и давали мне пространство. — Ничего не поделаешь, братишка, твои родители меня доканали, — озвучил неожиданные детали Клайд. — Им звонили из больницы, бро. Пришлось идти к тебе и показывать им, как ты спишь. Ты бы перезвонил. — Сил нет, — ответил я замученно. Потом до меня дошёл смысл сказанного. — Ты что, показал им, как я, голый, валяюсь на диване? — Ага! — радостно ответил Клайд. — Твоя мама чуть не поседела! Решила, что ты помер, круто? — Очень, — кивнул я, ощущая, как нарастает поутихшая головная боль. — Вы, ребята, пошли на хрен. Я спать. Обмотавшись простынкой, я сполз с дивана и, шатаясь, добрёл до комнаты. Перепад температур ударил мне в виски вспышкой слепящей боли и непонимания. Проморгавшись, я осторожно повертел головой и разглядел ярко-зелёное число шестьдесят восемь в уголке своей комнаты. Ребята принесли кондиционер. Это было ужасно мило с их стороны, и я бы обязательно сказал им спасибо, если бы тут же не уснул.***
Всё, больше терпеть не было сил. Отклеившись от кровати, я добрёл до ванной, избавился от разрывающей живот пары лишних литров жидкости и уронил себя в душевую кабинку, где, полулёжа, отмыл с себя трёхдневный пот. Посмотрев на свою рожу в зеркале, я чуть не сдох от страха. Оттуда на меня избито поглядел заросший пьянчуга с красными пятнами на морде от вросших волосков, а потом, медленно и устало мигнув, этот незнакомый урод тяжёлыми веками прикрыл покрасневшие глаза. Я был убогим. Побрившись и порезав себе всё, что можно и нельзя, я почистил зубы, выпил, наклонившись над раковиной, пол-литра воды и чуть не сблевал ею. Погорячился. Дальше дорога повела меня через гостиную к холодильнику, где было припрятано несколько бутылок холодного пива — лучшего обезболивающего. Бредя мимо дивана и путаясь в ворсе ковра, я мельком глянул в панорамное окно. За ним было черно, не только из-за времени суток. Стоящий на улице грохот яснее увиденного давал мне представление о погоде. Знать бы ещё, какой сегодня день и сколько времени — вот это было бы вообще здорово. Кровь с неаккуратно выбритого лица текла тихонечко по шее, и я размазывал её рукой, не обращая внимания ни на что, кроме конечной цели. И вот, дверца открылась передо мной, и на меня со средненькой полки посмотрела нет, не пустота, оставленная тут мною в среду, а большая тарелка супа, фрукты и записка.«Эт я к тебе заходил бро проведать и это тебе ОТ ХАЙДИ!!! ХАЙДИ СУПЕР!!! Помойся плс чувак к тебе в комнату зайти невозможно без подготовки я чуть не сдох хохо»
Выбросив записку, я голодным животным набросился на поднесённые мне дары, проявил нечеловеческую выдержку, донеся их до стола, и смёл подчистую, прерываясь только на вдохи. А потом запил всё это дело пивом. Боже, храни Хайди. И вот так, тихонечко придя в себя, я выключил кондиционер, открыл нараспашку окна, впустившие в дом душную влажность последних двух дней, и принялся проветривать. А себя вместе с ноутбуком усадил на диванчик, чтобы ничего не делать… И тут я вспомнил. Кураж накрыл меня, и я позабыл про ноутбук с готовой к работе поисковой строкой, схватившись за телефон. Меня, разумеется, завалило оповещениями: от старосты, от Клайда, сестры и мамы, от ребят из театра, ото всех, но я искал в массиве сообщений только одно.Tweek Tweak FRI 09.46 PM
«С тобой всё в порядке, Рокки? Ты не был на репетиции и никто не знал, почему ты не пришёл» Я вгляделся в дату и время и замер на пару секунд, отдавая должное увиденному. Была хренова ночь, два часа от субботы. Я продрых весь день, всю пятницу, даже ради приличия не проснувшись ни на секунду. Неслабо меня…SAT 02.03 AM
«Крэйг? Я надеюсь, что, ну, это же ты?» «Боже» Моё сердце застучало товарным вагоном по рельсам: тяжело, громко, сильно. Почти против воли я расплылся в абсолютно идиотской улыбке впервые увидевшего грудь приглянувшейся красотки подростка.«Доброе утро»
«Ого, утро? Ну, я рад, что ты по крайней мере жив. Там Хайди передала тебе еду, и, там, там немного пересолен суп, но всё равно съешь его. Хотя, бля, я не думаю, что это поможет, это бред» Я вгляделся в написанное, подняв бровь. Из состояния предсмертного морока я стремительно впадал в режим полного жизни радостного маленького пони. Меня не очень сложно провести, я вообще-то никогда не отличался особой догадливостью, но ничего очевиднее этого намёка я не встречал уже давно.«Или ты типа очень плохо пытаешься скрыть истинного отправителя еды или специально делаешь это так плохо, чтобы я догадался»
Твик, кто бы мог сомневаться, не ответил. Я выдохнул в образовавшейся паузе, призывая себя успокоиться, потому что это молчание уже означало, что я свернул не туда и попал на скользкий лёд чужого душевного неравновесия.«В любом случае, спасибо кому-либо из вас. Не хотелось бы пройти через всё это чтобы сдохнуть от голода.»
Победа. «Я передам. Ты будешь в понедельник? Мы переживаем» Я призадумался, почесав репу, как бы мне ответить так, чтобы срулить с темы театра на тему того разговора, состоявшегося между нами в больнице. Я всё ещё не знал, какие темы безопасны, а какие нет, и как их начинать, если они относятся к второй категории. В любом случае, после случившегося отступать я не собирался, поэтому решил действовать любимым способом. В лоб, то есть.«Буду. А что насчёт того разговора о свидании? Я был серьёзен.»
Ответ не приходил долго. Несколько раз Твик пытался что-то напечатать, но потом прекращал. Мне оставалось надеяться, что его не тошнит или что-то ещё подобное, потому что это было бы большим шагом назад, а я был слишком взволнован, чтобы правильно подбирать слова. «Я, чёрт, ну я думал. И, что насчёт среды? Я не очень изобретателен наверное, Рокки, но, давай Старбакс? После пар и до смены у меня есть полтора часа, так что?» И, знаете, не то что бы я одобрял его самоубийственную идею лишать себя возможности отдохнуть, но я согласился. Потому что тема Твика и его отношений с работой — вот она точно была небезопасной, а я не очень хотел лишний раз нарываться на силу его бешенства. «Какие проблемы, сладкий» Ладно, это я стёр.«Только в том, где ты работаешь, приятель. Иначе я расскажу твоему начальству что кофе ты ходишь пить в другое место»
«Я бы поспорил на этот счёт, но сделаю скидку на плохое самочувствие. Ладно.»***
Общаться с Твиком было тяжело. Я был прав, попытка углубиться в его личность выйдет мне геморроидальным узлом, но я не жалел ни об одной секунде, потраченной на попытки завоевать его доверие и расположение. К его сложностям я относился, как к само собой разумеющимся вещам. Он много работал и, я подозревал, жутко уставал, потому что вечером говорить с ним было сложнее, чем утром или днём. Да и вообще, сказать по правде, с ним в принципе говорить было непросто. На мои вопросы он отвечал коротко или долгим молчанием, поэтому по большей части говорил я. Это проблемой как раз не было: я уже видел, как его иногда бросает в панику из-за попыток выдавить из себя какое-то глубоко личное (и безумно очевидное, как показывает практика) признание, поэтому уважал его желание отбить себе личное пространство. Говорить о себе мне было не в тягость, но, для честности, я ему про себя ничего личного тоже не рассказал. Всю субботу я периодически спамил ему процессом своей работы, поделившись с ним небольшим секретом природы моего приятного источника небольших доходов, и он, казалось, не был против молча слушать, как работает система покупных рецензий. Пару из них он даже попросил показать ему, но никак не прокомментировал содержание прочитанного. Хотя я не сомневался, что он прочитал. Что сумел узнать о нём я? Ничего нового. В основном то, что я и так предполагал. Твик плохо реагировал на комплименты, на флирт. Всего раз я обратился к нему, используя слово «крошка», и сделал это, имея в виду ничего более, чем отсылку к Элу, но в ответ получил тишину. Что ж, в это я верил: он и при личных встречах часто искал подвох в чужом поведении и чужих словах, думаю, формат переписки только усложнял эту проблему. Так что со словечками было покончено. Никогда раньше я так тщательно не выбирал слова. Кроме Твика со мной куда больше обычного общалась семья. Мы созванивались по средам или при наличии каких-то удивительных новостей с чьей-либо стороны, но в субботу мать позвонила мне дважды, а в воскресенье мы часа полтора разговаривали о том, как у них дела в Южном Парке. Триша вела себя хорошо в эти милые эпизоды группового общения, но цифра отправленных ею непрочитанных сообщений, полных насмешек над моим проколом, только росла. В общем, я провёл выходные, отлично отдохнув, и в понедельник бодро шагал в театр, сохраняя лицо, полное спокойной самоуверенности и не выпуская наружу глупые, отдающие подростковой экзальтированностью признаки того, какое у меня на самом деле было хорошее настроение. — Бро! — тут же бросился на меня Клайд, которому было запрещено (Бебе, а не мною, меня он, разумеется, не послушал бы) приближаться ко мне в выходные. — Бро, какой ты стал худенький, болезнь тебя истощила, чуть не забрала у меня. Он стойко, честно терпел все эти два дня, я был ему должен, поэтому похлопал его по спине в крепком дружеском объятии, к которому внезапно решили присоединиться Баттерс, Токен, Кенни и Рэд. — Мы пойдём с тобой в бар, брат, — пообещал я Клайду тихо. — Будем танцевать, пока снова в больницу не попадём. — Это когда это вы в бар намылились? — заинтересовался Кенни. — Прямо завтра, — внезапно родил я на свет новые планы, поискав глазами Бебе. Та махнула мне рукой в жесте высокомерного позволения. — Мальчишник, парни! — отлип от нас Кенни, не постеснявшись несдержанно вскинуть руку к потолку. — Надерёмся, как грязные бомжи. — Я тоже в бар хочу! — заявила Рэд, и я кивнул, пожав плечами, потому что не видел в этом никакой проблемы. — Думаю, в бар могут пойти все, кто может и хочет, — решила этот вопрос Хайди, приветливо помахав мне рукой. — А ты и правда похудел. Сколько потерял? Я понятия не имел. Трудно оценивать изменения, когда три дня валялся в бреду и полусне. Учитывая то, как я выглядел, когда, наконец, пришёл в себя, потеря веса крайне вероятно была последним, что я бы с волнением отметил. Морда, полная вросших волос, серые мешки под глазами и запах испытывающего проблемы с недержанием казались вещами куда более впечатляющими. — Рокки! — растолкал толпу Эл, яростно на меня поглядев. — Совсем сдурел, сорванец! Какой тощий, ужас! Быстро на весы! Весы были поданы Элу Баттерсом и брошены перед моими ногами. Я встал на них и отметил некритичную потерю четырёх килограмм, легко восполняемую парой походов в Пицца Хат, но, серьёзно, я уже привык, что в этом театре только мне ничего не казалось проблемой. Элу увиденного с лихвой хватило, чтобы схватиться за сердце и драматично рухнуть на поданный стульчик. — О, Боже, Иисусе… Всё, Рокки. С пляжем покончено навсегда! Сегодня же подберу тебе автозагар в тон твоей кожи, но чтобы ноги твоей больше не было на пляже! Какой кошмар! — Слава Христу, — тихо пробубнил я, заставив Кенни тихо рассмеяться. — Серьёзно, чувак, я сожгу эти трусы для походов на пляж, как только приду домой. — И я рад тебя видеть, — услышал я, наконец, голос Твика. Он, как всегда, подходил последним, когда с прочими приветствиями и глупыми разговорами было покончено, улыбался и протягивал руку. Я с осторожностью взял его ладонь и прикусил губу в попытке не расплыться в улыбке. Всё казалось другим. Все обычные взгляды казались иными, подставными. Будто у нас на двоих была какая-то удивительная тайна, и мы старательно делали вид, что ничего не изменилось, и… и, да, разумеется, тут сдраматизировал уже я. Но я простил себе эту маленькую глупость, потому что бегал за ним полтора месяца, чтобы получить свидание. Думаю, я заслуживал сполна ощутить, как это, когда ты боролся и не просрал. — Давайте расслабимся? Я лично не готов сегодня танец ставить, ребят. Давайте прогоним всё, что выучили, что ли? — предложил развалившийся на сидениях Кайл. Вот тогда я и обратил внимание: ребята все выглядели так, будто их очень долго мучили. И мучили не один день. — В чём подвох? — поинтересовался я у Твика. — А, ну, — он спал с лица, — Гаррисон типа… он пришёл к нам в субботу. Я поднял брови в вопросительном жесте. Мне казалось, Бродвейская Дива была достаточно унижена нуждой выслушивать дерьмо от деревенского дурня, чтобы возвращаться. Да и не то что бы кто-то ждал его возвращения. — Мы сами не ожидали. Он пришёл, когда мы играли, никто его не звал. И просто начал командовать, куда встать, как говорить. Будто ничего не было, — просветила меня Хайди. Мой взгляд стал только более вопрошающим после её невероятных историй. — В общем, — продолжил Кайл. — Он ничего не сказал. Вообще. Никак не объяснился. Он трахал нас до девяти вечера и дал только один перерыв на обед. — Я прогулял работу, — бесцветным голосом сообщил Твик. Блять, всё бы ничего, но как же комично они говорят друг за другом, будто отрепетированную речь. Я впервые видел, чтобы люди так общались, но они делали это настолько непринуждённо, что я из раза в раз наблюдал за этим, как за занимательным фокусом. — А что ещё можно было сделать? — настала очередь Клайда. — Нам всем пришлось испытать пределы натяжения своей жопы, бро. Я не разговаривал весь вечер, Богом клянусь. — Потому что вырубился, — вставила Бебе. — Как и все мы. В общем, он заставил нас прогнать всего «Дорогого Эвана Хансена», даже то, что мы ещё не репетировали, невыученные песни. А потом сказал, что это было, типа, просто отвратительно. Поэтому он придёт на семестровые экзамены, — подвёл итоги Кайл. — Не только на зимние, на летние тоже. Я обдумал сказанное и сделал вывод: — Он будет смотреть, как мы играем «Рокки Хоррора»? — В точку, — кивнул Кайл. — Он жестко вынес нам мозг, чел, так что давай сегодня расслабимся. — А давайте потанцуем?! — вдруг перебил нас Баттерс, влезая между мной и Кайлом. На каждого из участников только что состоявшегося акта демонстрации устного народного творчества он посмотрел с наивной надеждой, и я пожал плечами — мне было плевать. Гаррисон? Меня его присутствие никак не задевало, так что я эту новость воспринял примерно никак. Хочется, пусть смотрит. Даже хорошо, что Твик пообщался с ним. Потому что теперь, когда Бродвейская Дива не выперла его с репетиции за тот выпад с побегом, с меня все взятки были гладки, а все внутренние конфликты были исчерпаны. — А ты будешь танцевать? — огорошила меня Хайди. — Ну же! Танец был ещё не пройденным рубежом, после которого, я подозревал, пути назад уже не будет. Я ожидал нашей встречи и неизбежной битвы с этим замысловатым видом искусства, когда придёт время сбросить мою устойчивую обувь и приодеть каблуки ради Бродвейского джаза. Я готовился к этому бою. И сегодня воевать не был готов. — Я не танцую в музыкальном театре, — заявил я с достоинством. — Пф, бро, — ударил меня по плечу Кенни. — Шутишь? Конечно, ты танцуешь. — Ты танцуешь в клубах? — вдруг спросил у меня Эл. — Чего? — Ну, зажигаешь на танцполе? На вечеринках? — Бывает, — сказал я, готовый тут же пояснить, что это не одно и то же, но не успел. — Он танцует в музыкальном театре! — очень-очень громко сказал Кенни, не менее громко мне поаплодировав. Аплодисменты ширились и набирали обороты, пока к ним не присоединились все собравшиеся в этой комнате. Что уже выглядело, как вызов. Хренов сраный музыкальный театр, от которого один геморрой, оказывается, успел узнать меня, как облупленного.***
— Всё просто, — улыбнулся мне Токен, — прыгай налево. Невероятно, но я прыгнул. — А потом шагай направо! И, да, я сделал и это. Как и любой завсегдатай тусовок, я всегда тянулся в любую движуху, созданную ради идеи повеселиться, будто магнит к своей подходящей по полюсу половине. Что было, к слову, абсолютной правдой: я и легкомысленное времяпровождение дополняли друг друга великолепно, а чем было это, если не весельем? Я танцевал от души. Вот уж с чем у меня никогда не было проблем, так это с танцами, так что с этой незамысловатой танцевальной одой сексу и развлечениям мы поладили. Я улыбался, мы с Клайдом толкались, как подвыпившие подростки, забыв уже за эти полные учёбы и репетиций утомительных два месяца, что умеем веселиться и бодаться, как два тупых козла (все здесь про нас так и думали, и мне было плевать). Я давал пять Кенни, в шутку флиртовал с Рэд и, знаете, что ещё? Смеялся над собой прошлым. Кем был тот парень, скептически, даже с цинизмом наблюдавший за тем, как ребята танцуют под классную песню? Полным придурком!***
Свидание поставило меня в затруднительное положение, когда во вторник я с лёгким налётом интереса смотрел за тем, как Клайд, вырвавшись из оков контроля за своей суматошной жизнью, призвал всех взглянуть на него, гордо приосанился и, сжав горлышко бутылки зубами, запрокинул голову. В моей программе юной девственницы, впервые поддавшейся любопытству и заглянувшей в бар, был сегодня ром с газированной водой и лаймом. Один на вечер, потому что я хотел выглядеть в среду презентабельно. Хуже это не сделало. Клайд обещал, что будет веселиться за нас двоих, когда получил от меня отмазку, будто я ещё не отошёл от своих пляжных приключений, что он и делал. Люди ликовали, а я наблюдал. Пить он, вероятно, тоже вздумал за нас двоих. — А ты почему не пьёшь? — спросила у меня с любопытством Хайди, когда Клайда унесло танцевать. Я кивнул в его сторону. — Я ожидала увидеть тебя на его месте. Может, не того человека я пытался обманывать, но это было последнее, о чём я мог думать. Всего полдня. Меньше суток — вот что занимало мою голову. — Если не приведу его домой, мне конец, — легко соврал я, ощущая, как в моей груди медленно разворачивается тёплое чувство замечательной тайны.***
Твик не ответил на сообщение с предложением прогуляться до Старбакса вместе, потому что не прочитал его. Как и отправленное ему за несколько часов до этого. Адрес кофейни я подглядел у него на странице и, отгоняя от себя неизбежно подосланное мне свыше плохое предчувствие, отправился по мгновенно высохшим улицам Тампы. Тех дождливых дней будто и не существовало вовсе: жар быстро расставил всё на свои места и о прошедшем шторме напоминал только мусор, разбросанный вдоль побережья. Твик работал в Старбаксе на Харборе, так что прогуляться пришлось прилично. Как и всё на острове, место, где этот Старбакс находился, выглядело (и являлось) потрясающе дорогим. Пройдя стоянку по-диагонали, я приостановился у входа и взгляд мой зацепился за несколько пальм, активно тянущихся к солнцу. Может, разговор с родителями так на меня повлиял, но растение вдруг показалось мне странным, ненастоящим. Я допускал, что подобные мысли лезут мне в голову только потому, что Твик молчал весь день, и я сублимирую переживания, распыляясь на вещи типа тоски по дому, но в Старбакс я заходил с тяжёлым сердцем и странным чувством, будто вся Тампа разом послала меня на хрен. И… — Боже мой, слава Богу, Крэйг, слава Богу, — голос я услышал раньше, чем увидел его обладателя, и вдруг это эфемерное чувство тоски растворилось светлой вспышкой, сердце застучало легче и быстрее. Твик встал из-за столика и прямо направился ко мне, так что я несколько нелепо дёрнулся, собираясь раскрыть ему навстречу руки, но вовремя остановил себя. Не думаю, что мог бы рассчитывать на объятия. Но не руку же ему жать… Мы неловко встали друг напротив друга. — Ты не написал, — сказал я ему. — Что-то произошло? — Чёрт, да, Рокки. У меня сломался внешний аккумулятор, и я не смог зарядить телефон. Я хотел написать тебе из дома, но испугался, что ты придёшь, а меня не будет, так что я ждал. Чёрт, прости. Тебе пришлось искать. Дурацкий вопрос крутился у меня на языке, но я его не озвучил, потому что это свидание и без моих предположений было полно нервного напряжения. — Брось, это заняло минуту, и я мог бы спросить у Хайди, так что никаких проблем. Что насчёт чая? Ожидая свой заказ, я всё-таки не удержал себя от перебора догадок. Больно уж странное он выбрал место для работы, а, с другой стороны, это было вполне достойной причиной для отсутствия выходных. Если ему приходилось платить за аренду на Харборе, то причины его самоубийственного трудоголизма начинали казаться очевидными. Мои руки потели сильнее обычного, слюна копилась во рту. Встреча с парнем не приводила меня в такое состояние со времён средней школы, когда я радостно поддался переходному возрасту и не мог думать ни о чём, кроме желания как можно скорее залезть кому-то в штаны. Ощущения были до смешного похожими, только на этот раз, кроме очевидного желания залезть в штаны, разумеется, дело усложнял невыносимый характер обладателя этих пресловутых штанов. И чувства. Конечно, они тоже играли свою роль. В молчании мы сели за столик. Твик длинно выдохнул после глубокого вдоха, а я потворствовал дурной привычке и переключился на исследование того, что там мне намешали, сняв со стаканчика крышку. Начать было адски сложно. — Почему ты выбрал музыкальный театр? — наконец, прозвучал мой вопрос, надорвав висящую над нашим столиком натянутую струну. Твик молча изучал столешницу, возвращая меня в воспоминания о нашей предыдущей встрече в Старбаксе. Вообще, не слишком-то он казался довольным происходящим, но я не зацикливался на этом назойливо сверлящем мне грудь ощущении. — Ну, я… Да я всегда хотел играть в мюзиклах, наверное. Я не знаю, это просто было со мной, — ответил он смято. — Ты играл в школе? — вопрос вырвался сам по себе. Тема была безопасная, и я мог придумать тысячу таких же вопросов, крутясь вокруг да около, поэтому заставил себя сесть ровнее и немного расслабить каменную спину. — Вообще, нет, — ещё немного мы помолчали, и я дёрнул бровью, призывая его взглянуть на меня. — Я не убью тебя за «неправильный» ответ, ты ведь знаешь, да? — я постарался улыбнуться располагающе, но лицо Твика не выглядело так, будто это сработало. Он тяжело сглотнул, рвано выдохнул. — Извини. Прости, меня с самого утра тошнит от… Бля, прости. Я не должен был этого говорить. Я… я сейчас расслаблюсь. — Можешь не расслабляться, приятель. Мы разговаривали с тобой сотню раз, даже наедине. Ничего такого. Тут я знатно преувеличил, но ничего другого просто не пришло мне в голову. По крайней мере, теперь я точно знал, какого рода он испытывает неловкость. — Я тоже нервничаю, — сказал я, когда ответа не прозвучало. — Правда. Если не хочешь говорить, спрашивай. — О, ты играл в школе? — тут же вернул мне вопрос Твик, но я уловил, что плечи его чуть расслабились. — Не, никогда, — легко ответил я, осторожно улыбнувшись. Я пытался дать ему понять, что в этих разговорах нет ничего страшного. В конце концов, мы, ну… мы же сидим тут только по той причине, что заинтересованы в обществе друг друга. Да, так свидания и работают. — Я делал в школе то же самое, что и тут. Просто занимался, чем хочу. Я не очень понимал в выражениях лица, но месяц попыток уловить хоть малейшее изменение настроения маленького со-руководителя кружка музыкального театра кое-чему научил даже меня. Моя простая фраза как-то странно в нём отозвалась, будто он был одновременно восхищён и несчастен из-за услышанного. И опять поток неуместных вопросов пришёл мне на ум. Про Крэйга Такера всегда говорили так: этот парень говорит, что хочет и не стесняется делать это в самой грубой форме, но, полюбуйтесь. Я сижу и молчу, боясь задеть крошечного тревожного парня. — Ты… хочешь рассказать про свой город? Про семью? Можно? — еле слышно выдавил Твик. — Можно, — тут же кивнул я. — Конечно. Мы с Клайдом выросли в Колорадо, в городке недалеко от Денвера. Моя мать работает в банке, отец менеджер. Младшая сестра заканчивает школу через несколько лет. Она заноза в заднице. Твик тяжело сглотнул и кивнул. — Вы с Клайдом давно знакомы, — больше сказал, чем спросил он, и я кивнул снова. — Я переехал в Тампу только потому, что он решил тут учиться. Он мой бро, мы лучшие друзья, иначе просто и быть не могло. — А что твои родители сказали на это? Они были против? Я дёрнул бровью, слегка удивлённый его внезапной вспышке энтузиазма, но быстро вернулся к разговору, потому что жаловаться мне было не на что. — Я думаю, что больше всех недоволен его решением был я, и то не всерьёз. Родители всегда знали, что я уеду с Клайдом, это стало понятно ещё в средней школе, когда он сказал, что собирается играть в театре. В Южном Парке хорошим актёром не станешь. — Здорово, — печально улыбнулся столу Твик, и несколько внезапных догадок неприятно скрутили мой живот. — А ты не хочешь рассказать о себе немного больше? — я хотел, чтобы это звучало осторожно, но всегда был не очень хорош в подмене эмоций. Тактом я обладал очень условным, поэтому фраза прозвучала так, будто я винил его за то, что все выходные безуспешно пытался разговорить. — А… — понимаю, почему он замялся. Вопрос был поставлен так, что предполагал согласие. — Я из Форт Майерса, — вдруг выдал он так, будто это должно было меня возмутить, как будто это что-то страшное. Он стиснул зубы и с оттенком злобы на меня взглянул. «Доволен? Я сказал», - говорил его взгляд, но я его игнорировал, потому что понимал, что Твик не поддеть меня пытается. Просто в защиту. — Здорово? — не зная, как реагировать на это, спросил я. Это так мало, что меньше было бы, не знаю, если бы он сказал, что из Америки. Что родился и вырос на планете Земля, но казалось отчего-то удивительно важным. — Ты переехал, потому что?.. — попробовал я и сделал это зря. — Университет, — ответил Твик. Были вещи, которые я понимал и без лишних объяснений, и одна из них звучала так: он очень плохо врал. Я проглотил эту отмазку, изобразив веру. — Как вы вчера, э… — Погуляли? Отлично. Думаю, Бебе уничтожила Клайда, он надрался, как ишак. Лицо Твика на миг осветила улыбка, не натянутая, не печальная. Напряжение треснуло под натиском этой искренней эмоции, и вдохи сразу стали даваться легче, а чай перестал казаться безвкусным. — Он заслужил, — дёрнул бровью Твик. — Ну, ты пересмотрел «Мстителей»? Я не сразу понял, к чему он это, а потом улыбнулся. Разговор о супергеройском кино помог Твику расслабиться, и к концу нашей встречи он стал выглядеть таким же знающим своё дело парнем, каким позволял себе быть лишь в музыкальном театре. В любом случае, он выглядел довольным, когда говорил со мной о кино, и показался мне по-настоящему обескураженным пришедшим ему уведомлением. Его взгляд говорил, буквально, о том, что это застало его врасплох в неприятном смысле, и я ощутил себя, наверное, лучше, чем за все полтора года в Тампе. — Черт, мне нужно… Ох, я не заметил, как прошёл час. Я улыбнулся ещё шире, самодовольно подняв брови. Твик казался смущённым сказанным, и я перестал смотреть на него так, будто подловил на чём-то. Он деревянно встал из-за стола и посмотрел на меня в растерянности и ожидании. Когда я поднялся вслед за ним, лицо Твика приобрело одновременно испуганное и решительное выражение. Его плечо дёрнуло, и этот нервозный жест отозвался в моём животе неприятным спазмом. Ну, да, свидание заканчивается, следует та самая часть с поцелуем на прощание? Раз он был бесстрашен, то и я мешкать не собирался, так что сделал шаг ему навстречу и прижал к себе в крепком, но осторожном объятии. Твик со свистом выпустил весь воздух разом, напрягся и замер неловким столбом. Я прикрыл глаза, уложил щёку ему на макушку и погладил по мигом вспотевшей спине, сделав после такой же длинный и решительный шаг назад. Твик казался выжившим после катастрофы растерянным ребёнком, когда я взглянул на него в следующий раз, и я оставил его разбираться с собой, махнув рукой на прощание.***
От этого сдавившего желудок чувства неудовлетворённости, незавершённости и натянутости прошедшей встречи я не мог избавиться весь вечер. Ушло оно, когда Твик отправил мне сообщение после работы.Tweek Tweak WED 11.56 PM
«Вау» Это всё, что он написал, но прояснило это гораздо больше, чем сделал бы длинный монолог. Я улыбнулся, как идиот. «Я, честно, не знаю, что ещё сказать. Просто, прости меня, если что-то было не так и за остальное тоже. Весь вечер провёл, как будто обдолбался»«Пятница, после репетиции?»
«Боже, да» Он был удивительным человеком, и я не понимал, что у него на уме, потому что был слишком прямодушным для разгадывания таких тайн, но то, что я читал, звучало примерно как «я очень заинтересован», и хотя я никак не мог понять, как и почему, просто верил. Скрутившее живот ощущение больше ни разу не возвращалось ко мне.***
Мне стоило сделать хоть что-нибудь с ажитацией, поэтому я обратился к собственной наглости и отправился играть в футбол, забив большой и толстый на все наши с парнями разногласия. В моей жизни внезапно появился куда более важный повод для беспокойства, чем мнение кучи придурков, поэтому я не мешкался, собираясь без приглашения явиться на поле и сказать, чтобы мне немедленно дали форму, мяч и отбили пять, знаете, для тёплого приветствия. И чтобы без вот этого всего говна про музыкальный театр. Было восемьдесят шесть градусов и кампус пустовал. Многие студенты предпочти убраться под кондиционеры, так что я один топтал травку, направляясь к футбольному полю, чтобы не найти на нём никого. Конечно, я мог бы ожидать, что слишком высокая для начала ноября температура станет помехой для тренировки, но такие парни, как я, предпочитают убеждаться на собственном опыте, чем спрашивать. Я позвонил Клайду. — Ты где, бро? — поинтересовался я, оглядывая раскинувшиеся передо мной ярды. — Под домашним арестом, — проныл Клайд. — Тебе что, десять, мужик? Заканчивай с этим и дуй на футбольное поле. Будем мяч кидать. — Чёрт возьми, бро, я уже в пути! — Куда ты там в пути с этим твоим несносным… — услышал я голос Бебе и сбросил. Эта женщина просто нечто. Хотя, для справки, Клайд сам виноват, что до этого дошло. Своей подружке, наивно доверившейся моему чувству ответственности и обещаниям Клайда держать ситуацию под контролем, мой приятель пообещал, что дома он будет в приемлемое время и придёт на своих ногах. Я ожидал, что она сдерёт с него втрое больше обещаний, но Клайд легко отделался и потому дорого поплатился за то, что не смог претворить в жизнь ни одно из них. С другой стороны, она карала его с излишней беспощадностью. Парень двое суток смирно таскался за ней виноватым щенком, и, я считал, давно должен был выклянчить прощение. Ох уж этот придурок. Примчался он на удивление быстро, я только успел раздобыть нам мяч, и тут же, не смущённый ни жарой, ни отсутвием разминки, Клайд бросился, склонив голову, меня валить. Играть один на один было скучно, но только не с ним. Я рванул от него, но он был легче, проворнее и выше меня на пол головы, так что быстренько меня скрутил, отнял мяч и помчался вместе с ним в очковую зону. — Засранец! — со злой радостью крикнул я ему вслед, вскакивая и бросаясь за ним. — Проигравший выполняет пак заданий «мусорной охоты», брат! Боже, мы не играли вместе тысячу лет.***
Запыхавшиеся, грязные и ошалевшие от физических нагрузок при слишком высокой для наших нежных северных тел температуре, мы с Клайдом плелись к раздевалке, чтобы привести себя в чувство: довольные, улыбающиеся и наигравшиеся. — Давай к нам, бро? — Бебе меня не порвёт за то, что не уследил за тем, как ты ужрался? Клайд рассмеялся. — Знаешь, она, конечно, была страшно недовольна, но ты же её знаешь. Правда в том, что я сам еле отошёл, а остальные проблемы решили шесть часов игры в «Sims 4» под её строгим надзором. Пиздец, бро, за младенцем следить так сложно. Я фыркнул, выражая в этом звуке всю силу своего насмешливого отношения к его словам. Клайд покачал головой, призывая меня отнестись к этому серьёзно, и я толкнул его в плечо, потому что он был полным придурком, как и всегда. — Не делай такое лицо, брат, я тебе сегодня дам попробовать за ним поухаживать, если Бебе разрешит. Убедишься! — Она следит за тем, кого ты подпускаешь к виртуальному ребёнку? — поинтересовался я, прекрасно зная ответ на этот вопрос. — Ну конечно! — как нечто очевидное выкрикнул Клайд. — Бро, это же наш ребёнок. Я должен хоро… Клайд умолк, когда мы открыли дверь мужской раздевалки и увидели нечто, заставившее нас удивлённо друг с другом переглянуться. На лавочке сидели, плотненько друг к другу прижавшись, Кайл и Картман, играя в нинтендо. Рядом с ними, на полу, Стэну и Кенни объясняла что-то, горячо тыча в тетрадь, незнакомая девчонка, которую я видел на вечеринках братства. Я ничего не понимал. Кайл отзывался о футбольной команде, как о полнейших хуесосах, а команда отвечала ему тем же с завидной изобретательностью. Но, вот же. — В музыкальном театре интрижка? — спросил я, скептически подняв бровь и оглядев всех уставившихся на нас участников этой дружеской встречи. — Танцевать с музыкальным театром — херня, а играть в нинтендо — самое то, мужик? Последнее я спросил только у Картмана, в ответ на что тот самодовольно оскалился и развёл руками. — Я имею право на свои секреты, бро, ведь я не спешу трепать всей команде, что провожу время с гоможидом. — О, привет, парни! — резво вскочил Кенни, приветственно пожав нам с Клайдом руки. Невозмутимый и весёлый. — Мы выросли в одном городе и дружили с детства. Я ещё раз окинул изучающим взглядом всех находящихся в комнате людей, а потом хмыкнул и сложил руки на груди. Неубедительно. — Кайл, ты знаешь, что он, — я кивнул в сторону Картмана, — никогда не упускает случая сказать о тебе какую-то больную, отбитую хуйню. Кайл пожал плечами. — Так всегда было, чел! — Но тогда зачем надо типа вот это вот всё? Я требовал объяснений, потому что был в полном праве. Не так давно я вынужден был отбиваться ото всех парней разом, и больше всего на меня давили именно Стэн и Картман. — «Ты уже говоришь, как они», серьёзно, чувак? — припомнил я Стэну его выпад. — Вы что, в каком-то особенном шкафу? Боитесь каминг-аута в отношении своей кросскультурной дружбы? Ты давил на меня, парень. Так дела не делаются. Стэн взял вдох и отложил ручку. Девчонка с вечеринок казалась крайне заинтересованной развернувшейся сценой и устроилась поудобнее, горделиво вздёрнув голову. — Меня зовут Венди, — сказала она, когда в ответ я получил тишину. — Крэйг и Клайд, верно? Я давно хотела сказать тебе, что глубоко уважаю тебя за то, что ты не принимаешь этих унизительных, идиотских условностей и имеешь достаточно смелости, чтобы не стесняться своих друзей и хобби. — Очень лестно, — отмахнулся я от её похвалы, для приличия только кивнув ей в знак благодарности. Было здорово получить поддержку, но ответы было бы получить всё-таки намного лучшее. — И всё же? — Садись, — указал мне на пол перед собой Картман, — расскажу тебе историю. И ты, золотистый ретривер. — Ретривер? — удивлённо переспросил Клайд. Я оттеснил безобидного приятеля себе за спину инстинктивным жестом. — Убью, мужик, — прошипел я, потихонечку закипая. — Ладно, парни, разожмите булки, вы все, — попытался призвать нас к миру и спокойствию Стэн, и я зло выдохнул, чувствуя, как дёргается верхняя губа. Я терпеть не мог вот таких плот твистов. Только Клайд один во всём мире имел право выставлять меня придурком, потому что его намерения никогда не были какими-то унижающими или гадостными. Я вынужден был оправдываться перед квотербеком и его приятелем за то, что привожу Клайда с собой на игры и тренировки, терпеть их натянутые улыбки, пока они вот так вот весело проводили вечера со своими старыми друзьями? Остыть? Нет уж. — Бро, выдохни, — Клайд положил мне на плечо руку. — Давай послушаем? Каждый ли день на твою долю выпадает такая загадочка? И то верно. Мы с Клайдом заняли зрительские места перед нашим засранцем-рассказчиком, и вот, что он нам поведал: Это началось за два года до нашего поступления. С командой Тампы играли парни, которые пользовались психологическими атаками для дезорганизации противника. Парни танцевали победные танцы, громко пели свои кричалки, удачно завершая прорыв и, если коротко, гандонами были ещё теми. Действующий тренер, как известно, отличающийся крутым нравом поганого козла, а оттого не особенно почитаемый командой, решил ударить по ним их же оружием и придумал ответную кричалку. «Не станет песни петь мужик, мужик с мячом идёт в прорыв». И вот, уличив момент, наши парни оборвали весёлые танцы соперника своим агрессивным выпадом, после которого следовало громкое позорящее «Ууу-у-у-у» и прочие семантические обозначения презрения к их развлечению. Пришедшие поболеть за команду студенты поддержали инициативу парней и принялись со всей страстью обсуждать, какое же недостойное занятие — песни и пляски. Последовали бурные дискуссии по поводу «голубизны» их тренировок, включающих в себя разучивание синхронных танцев, и ажиотаж только нарастал до тех пор, пока небезызвестный экстравагантный тип, в миру известный, как Большой Эл-гомосек, не спустился со своей трибуны и не влепил тренеру знатную пощёчину. — Я не могу не согласиться с тем, что в этом жесте был смысл, — деловым голосом настоящего знатока вещал нам Картман, — но спорить с тем, что момент Эл выбрал из ряда вон дерьмовый? Нет, с этим спорить нельзя. Так ведь, Та-акер? Я кивнул, ломано и агрессивно, потому что ещё не остыл, но и зол не был достаточно, чтобы ввязываться в перепалку. В общем-то, перепалку было разводить и не из-за чего, Картман был прав от первого до последнего. Кайл продолжил: — В этом есть двоякость, и из-за неё всё это так и катится по наклонной. Эл ударил тренера за дело, но унизить его перед двумя командами и целым стадионом болельщиков? Конечно, тем, кто пришёл поболеть, было насрать, что тренер, придумав эту кричалку, по сути сделал то же самое в отношении Эла. Люди видели только пощёчину, не зная посыла. Потом заинтересовавшиеся нашли то видео Эла, с мюзикла. Ты видел его? Я кивнул. — Ну, сам понимаешь. Этот мюзикл был сатирой, но слишком уж на грани фола, поэтому ребята просто начали считать Эла фриком. Простить ему то, что он, по сути, унизил всю нашу команду перед соперником, ему не могли, а разбираться в том, кто прав, а кто виноват — это дело десятое. Умные разобрались, остальным хватило слухов, увиденного и услышанного. Никто из нас в этой комнате не согласен с тренером в этом отношении, но Стэну и Картману нужна футбольная стипендия. Ссориться с мудаком из-за старого конфликта, которого мы даже не видели, идиотизм, поэтому мы просто решили поддерживать эту игру в драки. Я помолчал, переваривая услышанное, чтобы потом посмотреть на Кайла, как на дурака: — Ты это вот сейчас что, серьёзно? — он нахмурился. — Типа, вы играете в свои игры и не паритесь, а я вот, не зная ни о чём этом, всерьёз переживал, что мы, типа, поссорились. Мы с Клайдом пиздец как сильно хотели играть в футбол в университете и нам мешает только то, что ваш тренер мудак, и вы ссытесь ему об этом сказать? Ответить им было нечего, поэтому мы долго молчали. — Это не так просто, — в конце концов, пожал плечами Стэн. — В команде есть парни, которые верят, что в театре одни фрики. Трое из них застали эту сцену, потому что играли в том матче. Как я буду им пояснять за это? Капитану нужен авторитет, почва, а у меня только двоякая ситуация в качестве аргумента. — Она не двоякая, — обрубил я его. — Всё очевидно. У Эла были яйца, чтобы не постесняться навалять говнюку за то, что он его унизил. По-моему, парни в команде отлично понимают, что такое защита репутации. И я не заметил, чтобы они были в восторге от тренера. Вы, типа, чересчур любите, я смотрю, разводить драму на пустом месте. Не нравится тренер-гандон, так возьмите и напишите на него бумажку канцлеру. Придите и все вместе ему предъявите, что он кусок говна, который ни во что ваше мнение не ставит, что он разжигает там, не знаю, какую-то злоебучую вражду между театром и футбольной командой просто потому, что получил за дело и смириться не может. А всякие мимо проходящие типа меня огребают из-за этого шишки. — Да! — воодушевлённо согласился Клайд. — Канцлер пиздецки повёрнут на равенстве. Скажите братству про всё это так, как сказали нам, и они поддержат. Все, включая меня, уставились на Клайда, как на сумасшедшего. — Чувак, — осторожно спросил Стэн. — А братство тут при чём? — Вы что, парни? — удивился Клайд. — Наш канцлер основатель и президент этого братства. Мы переглянулись друг с другом в восхитительной смеси эмоций, означающих рождение большого и страшного заговора.***
В пятницу Клайд гордо растрепал всему театру, какие мы с ним молодцы и как лихо бросились решать проблему многолетней ненависти между футбольной командой и театральным факультетом. Эл прослезился, покорённый нашей протекцией, и нас с другом раздуло, как индюков. Но больше всего моё ЧСВ подпрыгнуло из-за того потрясённого выражения, с которым на меня посмотрел Твик, когда я сказал, что Венди начала собирать подписи, а Стэн поговорил с командой, и парни единогласно решили, что тренер идёт в жопу. Когда репетиция кончилась, мы с Твиком, оправдавшись необходимостью снять с меня мерки, обходными путями покинули Страз Холл, не желая попадаться на глаза, и без спешки побрели к Старбаксу, на этот раз тому, что у моего дома. Признаться, возня с этой затеей немного меня утомила, поэтому я помалкивал, шагая в уютной тишине рыжих от закатного солнца улиц. — Ты прямо так им и сказал, Рокки? — вдруг поинтересовался у меня Твик, и я нахально усмехнулся. — Да, так и сказал. Я был дохрена зол на них, мне нужен был только повод. — Вы ссорились до этого? — Было дело, — кивнул я, улыбаясь ему и получая в ответ кривую, но выглядящую достаточно честно улыбку. — Я не так давно был замечен ими с бритыми ногами, поэтому был прижат к стенке. Они пытались осудить меня за то, что я следую вашим капризам, но я просто послал их на хрен. Конечно, я был пиздецки на них зол, увидев, что они весело проводят время с Кайлом, когда я постоянно получал от них тычки за всё то же самое. Твик прошагал несколько метров, смотря на меня странным взглядом. — Вау, — сказал он, впечатлённо хмыкнув. — Вот, я, эм… — судя по тому, как изменился его голос, сейчас должны были последовать какие-то сдавленные признания. — Я говорил тебе про это. Берешь и делаешь. Это… Он не договорил, поэтому я осмелел и нагло поиграл бровями, поймав его взгляд. — Я знаю, что потрясающий, — заявил я, и Твик усмехнулся, затолкав в рот палец. — А зачем ты это делаешь? Твик одёрнул руку и вытер палец о футболку. — Привычка, — сказал он почти с раздражением. — Я, блять. Чёрт, меня тошнит, если я рассмеюсь слишком сильно, — признания он, как всегда, выдавливал из себя с яростью. — И я пытаюсь избежать этих ситуаций. — О, брось, — чувствуя его расположение, я продолжал бродить вокруг опасных тем, почти наслаждаясь тем, как сердце бьётся в горле и колет пальцы от приятного волнения. — Ты не напугаешь меня рвотой, даже если с тобой это действительно случится. Это просто рвота и ничего больше. Твик снова посмотрел на меня этим взглядом: в смеси восторга и ужаса. Такой же я получил, когда спел ему песенку в коридоре своего корпуса. — Ну, ты отбитый, — сказал он мне, и я ответил ему негромким смешком, открывая по-джентльменски дверь Старбакса. На этот раз не было той запредельной неловкости ни в словах, ни в жестах. Нет, всё не стало легко в один момент, но я был благодарен тому, что мы с ним поймали какую-то странную, располагающую лёгкость, вызванную, вероятно, наплывом успехов и маленьких приятных побед. А может, я просто и правда начинал не просто верить, а убеждаться, что интересен этому парню. Он ходил со мной на свидания, признавался мне в слабостях, раскрывал природу дурных привычек. Твик прошёл в кофейню первым, а я вдруг замер, смотря ему в спину застывшим взглядом, полным осознания. Прошло много времени, и я во всей этой суматошной полосе успехов действительно упускал, насколько эти маленькие признания и откровения были важны и каких сил ему стоили. Насколько больше их стало. Я нравлюсь ему, подумал я, и собственные мысли потрясли меня, как удар молнии. Правда. Нравлюсь, раз он всё это делает. Это пришло ко мне волной: медленно надвигающейся, сводящей живот. Моё сердце вдруг забилось так сильно и громко, что Твик обернулся, посмотрев на моё застывшее лицо с беспокойством. — Это твоё?.. — начал он и не договорил. Я кивнул, вдруг смутившись случившемуся. Твик улыбнулся мне, опустив взгляд на уровень моей груди, в область сходящего с ума сердца. Горло сдавило. Я был влюблён в этого парня. Я был в полном дерьме из-за того, как это ощущалось. — Моё тоже так бьётся, — выпалил он скороговоркой, и я взял его за локоть, потянув прочь из Старбакса. Пить кофе перехотелось. На улице не было никого, поэтому я обнял его крепко и сильно, и на этот раз получил ещё одну маленькую победу — Твик осторожно сжал руки за моей спиной, отвечая на объятие. Сила вспыхнувшей между нами химии потрясла меня второй раз за последнюю минуту. Я тяжело сглотнул, желая и сказать ему всё, что у меня на уме, и ничего не говорить, чтобы не перегнуть палку и не обесценить этот момент вырвавшейся глупостью. Я выпустил его, когда пульс перестал стучать в висках, а горло отпустило. — Ты же живёшь на Харборе? — спросил я. Твик моргнул, растерянно пытаясь осознать, что я ему сейчас сказал, а потом нахмурился. — Откуда ты знаешь? — спросил он севшим от переживаний голосом, скачущим и дрожащим. — Я предположил, — сказал я честно. — Как насчёт взять кофе в том Старбаксе и спуститься где-нибудь к морю?***
На Харборе мы разошлись. Твик не казался готовым показывать мне, где живёт, поэтому я согласился с тем, что возьму на себя Старбакс, пока он сходит домой за чем-то, о чём он предпочёл мне не сообщать. Ответ я получил, когда мы встретились у озера на Бенфишиал Драйв к югу острова. За спиной у Твика был большой чехол, в котором точно была гитара. Я оценивающе дёрнул бровью, отдавая ему один стаканчик, и Твик ограничился сдавленной улыбкой, принимая у меня из рук капучино. Он молча повёл меня по незнакомым улицам, и через пятнадцать минут мы оказались у самой кромки моря залива Тампы. — Аренда здесь обойдётся в адскую сумму, — сказал я то, что давно вертелось на языке. — Стипендии и зарплаты в Старбаксе хватает, — ответил Твик напряжённо, но без ожидаемой агрессии. Я не стал развивать тему, усевшись под деревом и поглядев на грязный пляж несколько долгих секунд. Твик мялся и не знал, куда себя деть, но мне казалось странным приглашать его сесть рядом, поэтому я оставил это решение на него. Выдохнув, он сел на землю рядом со мной, чуть касаясь моего плеча своим. Я выпил полстакана тёплого кофе, смотря на то, как медленно подплывает к причалу на противоположном берегу кораблик. — Эл говорил, что это ты настаивал на том, чтобы ставить «Эвана Хансена», — к чему-то вспомнил я. — Почему? Твик задумался над моим вопросом, но не «опасно», без признаков напряжения на грани. — Ну, наверное, я просто… Я, чёрт, я не знаю. То есть, я… — его голос снова дал скачок, но не такой, какие я слышал от него раньше. В этом звуке звучало какое-то странное, отдалённо знакомое мне отчаяние, и странное чувство родом из прошлого попросилось мне в голову. На этот раз я позволил себе вольность и осторожно, только пальцами тронул тыльную сторону его ладони. Твик не смотрел на меня и не двигался, а я даже не успел понять, как мы с темы музыкального театра снова свернули на откровения, но он выглядел сейчас таким несчастным и растерянным, что, я решил, может, ему просто это нужно. Эта волна расположения, позволяющая немного поддаться чувствам и выговориться. Его руку я крепко сжал в своей, и тогда он сказал: — Я сбежал от родителей. Сознание на секунду сузилось до одного этого пылкого признания, а потом набор слов начал стремительно обрастать объёмом: какой-то тяжёлой и долгой истории, складывающейся из маленьких деталей и обретающей всё более жуткую форму. И вот, к тревожности, трудоголизму, дурацким привычкам приросла новая тяжёлая деталь: он сбежал от своей семьи из Форт Майерса. Я узнал то чувство из прошлого, когда осознал сказанное. То же самое я ощутил, когда Клайд на втором году старшей школы плакал в нашей гостиной, потому что собственный отец сначала ударил его, а потом прогнал прочь из дома. — Хайди сказала мне, что ты выглядишь так, будто всё время пытаешься чем-то себя, типа… занять. Что ей кажется, ты боишься, что если остановишься, то случится что-то непоправимое. Твик нервно посмеялся, стеклянными глазами смотря на мелкие волны, шевелящие зелёную прибрежную пену. — Это не совсем так, — сказал он высоким голосом. — Мне действительно это нравится. — А я считаю, что это так, — возразил я, чувствуя, что верный момент для этого настал. — Есть какая-то причина, по которой ты не отдыхаешь. Мне кажется, что Харбор — удобное оправдание тому, как ты себя нагружаешь. Ты мог бы жить в общежитии или снять дом в районе дешевле, но живёшь тут, потому что так у тебя есть причина работать, как проклятый. Твик ничего мне в ответ на это не сказал, просто продолжил глядеть на воду, с каждой ушедшей минутой темнеющую всё сильнее. Не думаю, что знал обо всём этом до того, как озвучил. Слова просто прозвучали, вытолкнутые откуда-то из самой глубины моего подсознания, и прозвучали правдоподобно, естественно, будто я действительно давно обо всём этом знал. Я догадывался также и о причинах, по которым всё ещё не был послан за всё вот это. Твик просто отчаянно задолбался, устал. Может, он впервые с момента побега об этом кому-то сказал. — Я готов тебя послушать, если ты хочешь мне об этом рассказать, — я крепче сжал его руку, и Твик шумно, через силу сглотнул. — Эван Хансен из-за… из-за обстоятельств попал в ситуацию, когда он оказался окружён семьёй, о которой он мог только мечтать. Он продолжает врать и в какой-то момент признаётся, что делает это вовсе не из страха быть раскрытым... не из страха остановиться и встретиться с непоправимым, а только для того, чтобы продолжать кормить иллюзию жизни, о которой он мечтал. Вот я… я понимаю его в этом отношении. Его мать не была ужасным родителем, но и мои родители тоже не звери. Просто… Просто. Я сбежал по очень многим причинам, но по какой именно, я точно не знаю. Просто понял, что больше так не могу и сбежал. Они обижены на меня. — Ну, а ты хотел бы вернуться? — Нет, — уверенно ответил Твик. — Но и… и их обиды я не хочу. Я не знаю, смотрят ли они мои выступления, так как всегда были против того, чтобы я играл, но я просто, наверное, надеюсь, что, если да, то они правильно поймут Эвана Хансена. Поймут, почему я сделал это. Я бы хотел, чтобы они меня поняли. Мне было нечего ему сказать. Как утешить его, убедить в чём-то, я не знал. Я не знал также и то, верное ли он принимает решение. Я не знал очень многого, но даже без представления о той самой причине, по которой Твик так недоверчиво относится к людям, я теперь по крайней мере понимал, почему он, желая рассказать о пережитом кому-то (кто бы не хотел?), не вываливал на меня сразу всю эту историю. Он не был готов, и я, как оказалось, тоже. — Я тоже обижен на них, — добавил Твик. — И они не знают, почему. — А чего не скажешь им? — спросил я, ощутив себя тупым сразу же, как это прозвучало. — А я об этом, — странно улыбнулся Твик, — даже с самим собой ещё не разговаривал. Разумеется, я запутался, но моя рука продолжала держать его руку, а его — сжимать мою, так что мне оставалось просто принять услышанное, как данность. — Слушай, Твик. Мне правда очень важно, что ты говоришь мне это, — неловко, но искренне выдавил я. — Я хочу помочь. — Ну, ты помогаешь. Не знаю, как у тебя это работает. Так было с первой встречи. Ты просто сказал идти за тобой, я просто пошёл, и это сработало. Я был рад сменить тему, поэтому спросил: — Когда ты понял, что нравишься мне? Дыхание Твика взволнованно оборвалось, а через мгновение он сделал длинный глубокий вдох. Я не видел цвета его лица, но догадывался, что он был смущён этим вопросом. — Хайди сказала через две недели после того, как ты пришёл, что я тебе нравлюсь. Я хотел в это верить, но, эм… но поверил, наверное, только когда у тебя на меня встал. Я невесело посмеялся, ну, конечно. Этот злоебучий стояк создал целую историю. — А я? — почти неслышно сказал Твик, явно надеясь, что я не разберу его слов. — Я был адово зол на вас за ту выходку с заманиванием меня в театр и шёл в субботу на вашу репетицию, чтобы отказаться, а потом просто услышал, как ты поёшь. Твик зашевелился, и я вгляделся сквозь фиолетовые, густые сумерки, в его удивлённое лицо. — Ты согласился играть только из-за?.. — Да, сначала, — ответил я тихо, уловив вспышку мелькнувшей между нами искры. — Потом я изменил к этому отношение, но причина, в общем-то, в этом. Я не особо надеялся на что-то, я думал, что ты, ну, вроде не моего полёта птица. Твик тоже чувствовал нарастание этого предожидания, поэтому вздрогнул и вдруг вскочил, схватившись за гитару. Ну, для него такие вещи всё ещё были слишком, так что я проглотил разочарование. — Я покажу тебе «Эвана Хансена» позже, — сказал он так, будто бросал мне вызов. — Это всё глупо, Рокки. Ты ещё мне говоришь, что я себя ни во что не ставлю? Я не вполне понимал, чего он вдруг вспылил, поэтому просто моргал, ступорозно наблюдая за тем, как он агрессивно расчехляет гитару, а потом, бросив на меня яростный взгляд, начинает играть. Иногда я боюсь этого птенчика, вспомнил я слова Эла со странной вспышкой нежности. Блять, в каком же я был дерьме, как же я в это всё влип. — Он говорил, нет ничего похожего на твою улыбку, — скованно, высоко запел Твик, глядя мне в глаза так, будто сейчас порвёт на части. — Честную, совершенную и настоящую. Он говорил, что ты даже не представляешь, как прекрасно из-за неё себя чувствуешь. Белая вспышка ослепила меня потрясением и трепетом. Я вдруг ощутил себя тем Крэйгом из сентября, попавшимся в ловушку его игры и голоса, и теперь смотрел на Твика с таким же выражением стремительно тупеющего имбецила, внутри переживая нешуточную бурю. Я не мог дышать, слушая, как он яростно поёт мне грёбаную балладу, полную признаний во взаимных переживаниях. — Но он держал это всё в своей голове, оставляя эти вещи невысказанными. И хотя он хотел этого, просто не мог найти способ поговорить с тобой... Твик распелся, его голос стал ниже и сильнее, увереннее и честнее, но мне было уже, если честно, не до оценок его вокала. — А что бы вы сделали, зная, какая огромная между вами пропасть? Что бы делали с таким огромным расстоянием? И как бы сказали, — он остро взглянул на меня из-под ресниц. — Я люблю тебя. Я люблю тебя. Я л… Этикет можете оставить для Бродвея, потому что — это слишком. Я поднялся с места, не отдавая себе в этом отчёта, забрал у него из рук гитару и, пока эта волна не отступила достаточно, чтобы я подумал о том, что делаю, просто взял его лицо в руки и прижался к его губам своими. — Нмгх… — промычал Твик высоким горловым звуком, одеревенев в моих руках. Это было порывистым, но достаточно невинным касанием, почти как в садике. Через мгновение я отпустил его, и Твик сделал такой вдох, будто я вытащил его, тонущего, из воды. Дрожь расползлась по его рукам: от линии плеч до пальцев. Он смотрел на меня так, будто я его сейчас сожру. — Я должен был спросить, — сказал я низким, тихим шёпотом, не звуча особенно раскаивающимся. Пульс оглушительно грохотал в висках. — Я никого не… Я. Блять, я… О, Боже. — Это не поцелуй, — сказал я твёрдо. — Это просто… Твик эффектно заткнул мне рот, схватив дрожащими ледяными руками за лицо и толкнув язык за кромку моих зубов. Вновь вернувшаяся белая вспышка начисто лишила меня рассудка, и я вцепился в его спину и шею, голодно прижав свой открытый рот к его так, как надо. Дрожь прострелила его позвоночник, и моё тело поймало этот отклик, ответив на него низким непроизвольным стоном. На секунду я отстранил его, мягко потянув от себя за волосы, и всё, что увидел, прежде чем широко облизать его блестящие от слюны губы — глаза, чёрные и широко открытые, обескураженные. Чувства никогда ещё не били мне в голову с такой силой. Может, дело было в этой долгой охоте за доверием, делающей этот порывистый поцелуй чрезмерно особенным, но я долго ещё не мог отлипнуть от его рта. То, что он позволял мне делать это с собой, ощущалось, как вседозволенность, всемогущество. Я облизывал его губы, кусал, давая ему пробовать возвращать мне всё это столько раз, сколько ему захочется, и всё трогал его спину, шею и волосы, тиская и вдавливая в себя. Я выпустил его, когда услышал странный, тихий глухой звук, и он тут же взял шумный глубокий вдох, едва протолкнув воздух в сжавшееся горло. Его лицо было бледно-зелёным, сердце колотилось, как у напуганной птицы, сотрясая всё его тело, и, вероятно, звучало очень громко, о чём я мог только догадываться, слишком оглушённый собственным сердцебиением. В голову натекло тумана, соображал я плохо, дебильно уставившись на покрасневший рот Твика. Вдруг его губы растянула ломаная улыбка, и он лбом ткнулся мне в грудь. — О, Боже мой, что я делаю, — с дрожью и свистом прошептал он, и я снова вернул руки на его затылок и спину, успокаивающе к себе прижав. О, я делал это не только для него. Я был потрясён достаточно сильно, чтобы и мне нужна была минутка. — Мне надо проводить тебя? — спросил я просто для того, чтобы спросить что-нибудь. — Нет, нет. О, Боже, нет, спасибо, не надо. Ох, блять, Рокки, какого хрена только что произошло? Господи. Охренеть. Может следующее свидание быть завтра вечером?