Последний

Саске мрачно брел коридорам резиденции, медленно перешагивая через рваные дорожки ковров, осколки стекла и почерневшие останки мебели. На уцелевших стенах искрили вырванные провода, мигали редкие лампы, подсказывающие, что здание еще недавно полнилось жизнью. Под телами шиноби, встретившими здесь свой конец, еще разрастались темные лужи. Чьи-то ноги, преграждавшие путь, подергивались в посмертных судорогах. Саске наступил в еще теплую кровь, промочив ботинок, и не глядя переступил через труп, полностью сосредоточившись на своей цели. Широкая дверь с жалобным скрипом раскачивалась на одной петле. Кабинет Хокаге поражал противоестественным холодом и пустотой: больше он никому не принадлежал. Внутри бушевал ветер, заставляя истлевшие обрывки бумаг безумно метаться под потолком. Саске обошел зияющую в полу пустоту, оглушив стены хрустом осколков. Они ярко вспыхнули в такт ослепляющему разряду молнии — собиралась гроза. Черное небо раскатисто загремело, наполняясь дождем. Еще немного – и разразится ливнем на раскуроченные улицы, горящие руины домов. Смоет остатки Конохи вместе с угасающими жизнями тех, кто пожертвовал собой ради нее. Кровь осела в горле тошнотворным комом. Саске с отвращением сплюнул, оросив дощатый пол красными брызгами, и скорчился от нахлынувшей боли, о которой старался все это время забыть. Грудь давило тисками. Легкие тонули в жидкости, отнимая возможность дышать. Торчащий между ребер кунай вошел в тело по самую рукоять, но вытащить его сейчас — значит истечь кровью на месте, и Саске, стараясь двигаться как можно осторожнее, придерживал его заледеневшей рукой. Несколько шагов до стола — единственной уцелевшей вещи в кабинете — отняли последние силы, и шиноби тяжело опустился на пол, привалившись к нему спиной. В разбитом окне показался внушительный столп искр. Загорелось многолетнее дерево: охваченное порывом пламя с треском пожирало его, проливая на окрестности неверный дрожащий свет. Долгие секунды Саске смотрел, пытаясь справиться с одышкой, как неумолимо разрастается огонь, и с печальной улыбкой обратился в пустоту: – Прости, Наруто. Мне уже не разгореться. Теплый ветер хлестнул Саске по лицу, разметав слипшиеся от крови и пота волосы. Белая стайка страниц взвилась в воздух, лежащий в ногах свиток, раньше незамеченный, покатился по полу, обнажая содержание. Зеленые края – явно медицинская техника. «Какая глупость», — мысленно усмехнулся Саске, крепче сжимая рукоять. Безжалостно вырванный кунай со звоном отлетел в сторону. Первый же вдох отозвался рваным кашлем, из-за чего рана пошла пузырями, толчками выплевывая кровь. По груди и животу быстро растеклось горячее пятно, одежда напиталась липкой влагой. От боли потемнело в глазах и накатила тошнота. Попытавшись выровнять дыхание, Саске бессильно запрокинул голову и прикрыл глаза. В Конохе солнце. Сквозь открытое окно доносятся детские голоса: они восторженно кричат о новой миссии. Когда-то на их месте была команда номер семь, только что отвоевавшая себе путешествие в Страну Волн. Наруто голосил на всю Коноху, что «и старикашка Третий на что-то сгодился», «Ирука-сенсей будет мной гордиться», «наконец-то миссия для будущего Хокаге, даттебайо!» и бог знает, что еще, пока не получил затрещину от своего вечного соперника. Саске улыбнулся старым воспоминаниям. Тот Наруто, что сидит в этот солнечный день за столом, совсем другой: молчаливый, серьезный, давно повзрослевший. Кто бы мог подумать, что он с таким усердием подходит к бумажной работе: читает новый свиток, поджав губы, сосредоточенно хмурит брови – разбирается в содержании. Озадаченно чешет затылок забинтованной пятерней — смешная привычка, — а солнце блестит в коротких теперь волосах. От него веет силой, теплом и светом, и Саске каждый раз видит в нем настоящее солнце, то единственное, что смогло рассеять его тьму. Сидеть рядом, привалившись к столу, и украдкой смотреть, как новоиспеченный Хокаге воюет с бумагами – это, пожалуй, все, что нужно Саске сейчас, чтобы быть счастливым – и он действительно счастлив. Наруто вдруг чувствует, что за ним наблюдают, и удивленно оборачивается. Встречается взглядом с Саске — и расцветает такой яркой улыбкой, что невозможно не улыбнуться в ответ. Он протягивает ладонь, Саске тянется в ответ, и ему кажется, что прикоснется сейчас – и весь мир наполнится светом. Гром разрывается с новой силой, заставляя вздрогнуть. Саске открывает глаза, видит, как собственные пальцы слепо ловят воздух, и почему-то думает о посмертных судорогах. Ослабевшая ладонь падает на колени. Наруто здесь нет. Наруто вообще больше нет. Небо обрушилось настоящим водопадом — это даже не похоже на дождь. Огонь тает в считанные минуты, и разрушенный кабинет снова окутывает темнота. Она кажется знакомой, уютной и даже немного родной. Саске хорошо в темноте, привычно, и он без сопротивления погружается в ее объятия. Сознание предательски ускользает, а от боли все плывет перед глазами. Кроме боли, больше ничего не осталось. Не за что больше бороться, нечего защищать – вслед за Наруто погибла Коноха, а вместе с ней пал мир шиноби. Саске чувствует укол ненависти: не должно быть такого мира, где нет Наруто, где его силы – и силы Саске – недостаточно, где нет места мечтам и воле Итачи, но месть – больше не его путь, а предвкушение скорой встречи постепенно сводит злобу на нет. Связь с телом теряется, из ощущений — стойкий вкус железа и холод. Хочется спать… Мысли путаные, непоследовательные – глаза Наруто, улыбка Итачи, шум водопада, крик Тысячи птиц, глаза Итачи, улыбка Наруто, тепло Наруто, его крик, его кровь… — Прости, Наруто. Прости, — хрипло шепчет Саске, давясь слезами и собственным бессилием, а Наруто лишь горько улыбается и распахивает объятия навстречу. Саске рвется вперед, сгребает его обеими руками — и боль отступает, и все позади, и солнце сияет так ярко, что слепит глаза. Впереди у них новая жизнь, где нет ни джинчурики, ни Учиха, ни войн. Хочется спать, и Саске закрывает глаза, впитывая родное тепло. Это все, что ему нужно сейчас, чтобы чувствовать себя счастливым. Он засыпает — и он действительно счастлив.