Не умею

      Реборн, чуть поморщившись, залпом осушает стакан самого дешевого виски, что мог заказать человек в этом заведении. Горький и острый привкус на секунду обжигает кончик языка, но через мгновение ощущение хрустящего ванильного, с кусочками сладкого шоколада, печенья вновь обволакивает полость рта, иллюзорно щекоча аппетитным запахом ноздри. Такие пекла лишь она, лишь Луче. Брюнет резко вдыхает через нос, желая продлить моменты наслаждения свежей выпечкой, но в ноздри ударяет лишь навязчиво приторный одеколон с нотами горького табака.       Нежный красивый сопрано, иногда срываясь на громкий меццо-сопрано, железным молотом стучал по вискам, въедаясь в разум, и в один момент Реборн резко вскочил со стула, оборачиваясь на певицу с таким запоминающимся голосом. И разочарованно выдохнул сквозь зубы. Не она. Не могла быть ей.       Чужая ладонь опускается на плечо, притягивая обратно на стул, буквально вжимая в твердую деревянную спинку. Реборн презрительно скривился, стряхивая чужую конечность, и потянулся к плечу, разглаживая невидимые складки. Скалл горько выдохнул, приоткрывая бледные пухлые губы, выпуская облачко дыма изо рта.        — Ты совсем одичал, — хриплый драматичный тенор, совсем не похожий на привычный писклявый фальцет, которым обычно говорил мужчина, подливает масла в огонь, и Реборн поджимает губы, протирая рукой резко защипавшие глаза.        — Я любил её, — брюнет стягивает с головы черную, обвитую желтой лентой, шляпу-федору, кидая её в середину небольшого круглого столика, за который присел, проводя ладонью по смоляным волосам. — Не так, как вы все, не так, как Хранители любят своё Небо.       Скалл медленно кивает, взбалтывая янтарную жидкость на дне стеклянного стакана.        — Я знаю.       — Я бы заплакал, — потом, буквально пару секунд подумав, вырывает бокал из рук Облака, выпивая до дна, громко раскусывая кубик льда, болтавшийся на дне. — Если бы умел.       Скалл тактично молчит, подзывая рукой молодого официанта, совсем ещё парнишку со смазливой мордашкой и грустными глазами, какого-то чёрта забывшего в дешевом небольшом баре-кафе, молча кивая головой на Реборна, спрятавшего лицо в ладонях, положенных на стол, и на пустую бутылку дорогого коньяка. Парнишка понятливо кивает и убегает.       — Знаешь, а ведь она единственная, кто знал меня за маской, состоящей из грима, — мужчина задумчиво щурит аконитовые глаза, бросая короткий взгляд на Солнце. — И я не о том клоунском марафете.       Реборн резко вскидывает голову и усмехается, скаля белоснежные ровные зубы.       — Так ты хоть на педика меньше похож.       Скалл громко хохочет и проводит ладонью по лицу, довольно жмурясь.

***

       — Да, Лар, я скоро буду. Чао.       Реборн отключает телефон-раскладушку, и хлопает по плечу сидящего рядом Скалла и, прежде чем брюнет смог открыть рот, мужчина махнул рукой в сторону выхода.       — Я всё слышал. Иди, я ещё немного посижу здесь.       Брюнет пожимает плечами, выпрямляя спину и бросая куда-то на столик пачку пятисотлировых купюр, а Скалл, присвистнув, вслух замечает, что знакомый у него достаточно разбогател, раз расщедрился на довольно большие чаевые.       Реборн делает размашистый шаг, но замирает, будто опомнившись, резко оборачиваясь на Облако.       — Если ты кому-то расскажешь, — брюнет задумчиво жуёт губу, придумывая наказание за слишком длинный язык, но в пьяной голове звенящая пустота и вместо нормальных мыслей — вата, наверняка, такая же сладкая и податливая, поэтому коротко взмахивает рукой в неопределённом жесте. — Тебе никто не поверит.       Пухлые губы Скалла кривятся в улыбке, и Реборн на миг подумал, что яды той мелкой девчонки, Бьянки, ничто, по сравнению с его оскалом.        — Тебе тоже, Реборн.       Реборну жжет глаза, но он ухмыляется, отвернувшись от мужчины; резко распахивает дверь, выходя наружу.       Он бы заплакал. Если бы умел.