Оладьи

До дня рождения осталась неделя. Странная, безумная, почти нереальная. Ради этого стоило забыть о глупых и надуманных суеверными стариками страхах, подняться на вершину горы и сорваться с неё… пусть последнее — лишь случайность. Так в кастрюлю летят осколки скорлупы, так проливаются драгоценные капли молока. Но только ничья заботливая рука не вытащит мусор, испачканный желтком и белком, не выбросит прочь из глубокой кастрюли. Так Фриск — маленькая скорлупка, лишний осколок — падает в блюдо великого повара. Но имя его становится известно гораздо позже, уже после того, как в тесто добавляют лиловый сироп и немного солят слезами. Оба ингредиента растворятся в кастрюле воспоминаний, и вскоре на неё ложится чья-то высокая тень… Сода в лице головоломок, совсем немного пищевого льда, включить огонь… и холод Сноудина тает. Так шеф-повар обращает стужу в жар, оборачивает снег лавой. Жаль, что для спагетти такой рецепт совсем не годится, но с чего Фриск — осколку скорлупы, которому здесь совсем не место — позволено жаловаться? Но этого, конечно, недостаточно. Осколок выплывает из теста, и повар тут же гасит пламя. Ни к чему профессионалу сохранять такую пакость, которая портит всё блюдо, но он, кажется, не замечает эту крохотную погрешность, засыпая всё сахаром. Это хорошо. Так ещё одна порция солёных слёз будет совсем незаметна. Но надежда есть. Теперь у Фриск его телефон. Ей, конечно, не стоит звонить, как не положено скорлупке постоянно напоминать о себе. Наоборот, схорониться, утонуть в толще теста будет гораздо лучше, пока чьи-то могучие руки берут в руки копьё. То — учитель шеф-повара, её нужно уважать. Падать под копья, корчиться, пока масло лопается под пузырями. Но этого мало, чтобы уничтожить скорлупку. И Фриск возрождается вновь, и вновь и вновь, сбегая как можно дальше. В ней всё больше и больше разгорается пламя любви, которое невозможно погасить, которое горит в ней самой. И когда она умирает в очередной раз, время не отматывается назад: как невозможно пережаренную каплю вернуть в единое целое. И, конечно, её выкидывают туда, где ей и было место с самого начала. А оладьи наконец готовы. Шеф-повар Папайрус наконец пожинает плоды собственных трудов и встречает лучи солнца. Человечество готово приветствовать лучшего повара. Но на зубах всё равно что-то хрустит, а по костям текут слёзы: но не отчаяния, а радости. Повару ни к чему знать, куда пропадает мусор, и Папайрус даже не спускается в подвал, не подходит к гробу, не лицезреет хладный окровавленный труп. На свой день рождения Фриск дарит оладьи.