Они оба

Арима Кишо легко касается ее щеки, убирает прядь зеленых волос за ухо и наклоняется ближе. — Усмири его. И она послушно исполняет его волю.

***

На самом деле, с самого начала он знал, что ничего не выйдет. Но эта мысль жгла в его груди огромную дыру, которая с каждым днем становилась все больше и больше, а с каждым взглядом Хайсе все глубже и глубже. Арима не хотел признавать, что все катится вниз. Арима не знал, как это остановить Она, он уверен, тоже. В холодном кабинете все кажется белым настолько сильно, что болят глаза. У Это, конечно же. Как будто он мог видеть хоть что-то. Девушка легко садится на его колени и всеми силами пытается привлечь внимание к своей персоне. Она покусывает кожу на шее, ерзает бедрами и что-то шепчет на ухо, но Арима все так же вглядывается в кучу бумаг на столе. Как бы она не старалась, как долго не мучила его шею и бледные губы, он не обращает внимание. Это чертовски хочется съязвить, чтобы это наконец-то переросло во что-то большее. — С ним ты тоже не разговариваешь, да? Он резко поднимает на нее взгляд, прищуривая свои пустые глаза, скрытые за толстым стеклом. Упоминание Хайсе всегда заставляло Ариму отвлечься. По правде говоря, Это даже завидует. То, как он печется о своем сыночке даже тогда, когда тот всеми силами пытается убить папочку, вызывало в ней лишь приступы смеха. Пытается убить себя, пытается убить его. Это не видит особой разницы. — Ну же, Арима, давай поиграем. В конце-концов ей удается привлечь его, а скорее разозлить. Он прижимает ее к столу с такой силой, что кажется, он вот-вот сломается. Девушка лишь смеется, запрокинув голову. Они оба знают, чем ей эти смешки обходятся.

***

Арима Кишо никогда не просит. Арима Кишо приказывает. И Кен, и Это всегда слушаются. Поэтому Кен не спит. Он никогда не расслабляется рядом с ней. Это просто гладит его по волосам и напевает что-то. Она нежно целует его и рисует пальцами на спине понятные только ей узоры. Это похоже на какой-то абсурд, спектакль и ему хочется бежать, бежать и бежать подальше от всех ее объятий и поцелуев, от всех ее ласк, которые отдаются мурашками по всему телу. Но почему-то опускает голову ей на колени и прижимается ближе. Это лишь смеется, пытаясь делать это как можно тише. Просто она знает, что он и завтра придет. И послезавтра. Потому что ему просто некуда деться. Маленький мальчик бежит к маме в объятия, когда папа злится. Кен думает, что так правильно. Так делают обычные люди в обычных семьях. Это нормально, думает он. Думает, пока входил все глубже в нее с каждым разом, сжимая нежную кожу бедер. Это выгибается и громко стонет ему в ухо, просит еще и еще. «Усмирить значит, Арима, » — думает она, пока задыхается от собственных стонов. Канеки мирно засыпает на ее коленях, забывая, что она из себя представляет. Это смотрит на него и снова запрокидывает голову от смеха. «Разве это что-то изменит», — думают они оба, потому что, честно говоря, чертовски устали.

Это смотрит на Кена и тихо смеется в потолок. Арима смотрит на Хайсе и молчит.

План, который так давно засел в голове Это, летит в помойку. За ним летят все тридцать два года жизни Аримы Кишо. Они оба, так или иначе, виноваты в этом. Хайсе не станет королем, и они оба это прекрасно понимают. Мир не изменится, и это они тоже прекрасно понимают. Мысль об этом заставляет лезть на потолок, кричать от беспомощности и царапать стены. Арима смотрит на Хайсе и перерезает себе горло. Это смотрит на Кена и задыхается в своей крови. Они оба любили его, пускай своей отвратительно неправильной любовью. Они оба надеются, что он сможет.

Но они оба знают, что нет.