(Un)Cozy stories

      Последний день. Последний дождь, которому я подставляю своё бледное изнеможённое лицо. В течение всех недель я страдала. Страдала по одному человеку, который в упор не хочет замечать меня. Ни тогда, ни сейчас я не могла обратить на себя его внимание. И сейчас я больна.       Ханахаки бьё — болезнь, при которой человек, столкнувшийся с безответной любовью, кашляет любимыми цветами возлюбленного. Я слишком сильно запустила этот процесс. И ненавижу розы. Потому что он любит их. Потому что именно они произрастают в моих лёгких.       Операции делать бессмысленно, никакая взаимная любовь мне не поможет. Хоть вены режь, хоть жди, пока цветы забьют дыхательные пути. И вот тогда я задохнусь от любви, задохнусь от страха и других чувств, которые переполняют меня.       Но всё же каким бы холодным человеком не был Юнги, я его любила. Почему? Не знаю. Думаю, всё началось тогда, давно, в кафе, в котором мы оба работали до вчерашнего дня. Вчера я уволилась, сказав, что умираю от цветов. Как бы это романтично не звучало, это было ужасно — раз за разом кашлять, давиться лепестками белых роз, а потом рыдать в обнимку с подушкой, понимая, что тебе недолго осталось.       А ты даже ничего не можешь сказать Мин Юнги. Потому что он холодно отшивает всех, у кого есть хоть малейшая симпатия к нему. Наверно, он также будет вести себя и со мной — тоже холодно пошлёт, не посмотрит на то, что у меня ханахаки.       Ведь говорила мне мама в детстве: «Т/и, не влюбляйся в кого попало». Да, только в прошлом году она сама умерла от ханахаки бьё — мой папа её разлюбил, и мама давилась лепестками гортензий, поздно обратилась ко врачу и… её не успели спасти.       Закидываю голову вверх и чувствую, как дождевые капли смешиваются со слезами на моих щеках. Я чувствую вновь эти цветы. Вновь чувствую, как они шевелятся, просятся наружу, хотят, чтобы я кашляла до посинения, чтобы я плакала. Я не хочу плакать, не хочу умирать.       Хочу жить.       Одежда прилипла к телу, я уже не обращаю внимания на то, что течёт тушь, что волосы мокрые, что изнутри рвётся крик боли. Больно. Слишком больно. Настолько, что, кажется, органы разрывает изнутри, рёбра ломаются и выходят наружу. А ты только кричишь, не в силах потерять сознание от боли, не в силах попросить кого-то помочь.       Слабая, нелюбимая.       Пустынная улица наполняется звуками моих рыданий. Теперь не только сплошной стеной хлещет дождь, теперь и я плачу, падаю на колени и хватаюсь за грудь. Больно.       Вновь кашляю, вновь кровь и лепестки белых роз, которые быстро становятся красными, рвутся наружу, спеша сообщить, что человек болен, что ему уже ничем не помочь, что он беспомощен перед всеми. Что у него безответная любовь.       Крики вырываются наружу, лепестки спадают с губ, меня буквально рвёт кровью. Я задыхаюсь, пытаюсь всё выкашлять, мне хочется умереть, господи, избавь меня от страданий, подари мне смерть…       — Т/и!       Нет, только не этот голос. Только не он. Только не Мин Юнги. Я не хочу, чтобы он видел меня такой — мокрой от дождя, ослабевшей и чуть ли не лежащей в лепестках роз.       — Т/и! — Юнги плюхается рядом, пытаясь растормошить меня. — Чёрт возьми, ханахаки?       Я киваю, стараясь отпихнуть парня. Не хочу, чтобы он касался меня, не хочу видеть его глаза, полные страха… Мин Юнги, который выставляет эмоции напоказ? Это что-то новенькое, что-то неизведанное и очень опасное, что заставляет пальцы трястись.       — Последняя стадия… — я отворачиваюсь, чтобы новая порция лепестков покинула мой рот. — Я заразная… ты можешь заразиться, Юнги, уйди, прошу тебя, дай мне умереть…       — Т/и… это из-за меня? Из-за меня у тебя ханахаки, да?       Я не сдерживаю ни слёз, ни всхлипов. Именно сейчас я понимаю, что мне хочется умереть, хочется побыстрее закончить своё жалкое существование. Никому не нужная, почти что потерявшая сознание, заразная…       — Не теряй сознание! Если потеряешь — умрёшь!       Смерть — это избавление для таких, как я. Не надо, Мин Юнги, не уговаривай меня остаться здесь, не уговаривай открыть глаза и хоть что-то тебе сказать. Надо было выстраивать другую позицию, не надо было притворяться совершенно другим человеком.       Ведь даже сейчас я не верю, что ты можешь быть добрым, таким ледяным принцем ты себя показал. А я влюбилась. Глупо и по уши, надеясь на сказку. Но жизнь дала мне хорошую оплеуху, когда я впервые выкашляла лепестки роз, с ужасом вспоминая судьбу матери.       — Т/и! Я всё сделаю, только не умирай, прошу, не надо! — слух ловит последние мольбы парня, и я теряю сознание…

***

      Везде толпятся люди. Юнги сидит на асфальте, удерживая в объятиях умершую девушку. Он не понимает, что она умерла, продолжает звать её по имени, продолжает перебирать её волосы, не хочет отдавать врачам.       — Она умерла, — жёстко говорит врач. — Ханахаки бьё.       — Я знаю… — Юнги чуть раскрывает рот. — А я… я явно заражённый…