***
Суббота, 23:46. Частный район города Берлин.
Иоанн.
Телефонные часы своим временем твердили, что уже поздно, пора бы спать, ведь завтра нужно уйти до того, как Оливия проснётся. Не попадаться на глаза ей с самого утра и в школе делать вид, что ничего, совершенно ничего между нами не случилось. Но как это сделать? Молча ходить мимо неё, когда знаешь, как тебя к ней влечёт? Точнее, я всегда знал, как делать вид, словно между мной и очередной пассией, что я подцепил на одной из перемен или в клубе, ничего не было. И сколько бы они не бесились, сколько не твердили, что мы должны быть вместе после проведённой ночи, я плевал и забывал, растаптывал. А теперь кажется, словно растоптали меня. Как называется? Правило бумеранга? Растоптали тем, что так легко отвечали на поцелуй, а потом так же легко ушли и не выходили из комнаты. Заставляя понимать, что дом полностью пропах её запахом, что кажется въелся в стенки моего носа, проедая там жгучие дыры. И это настолько мерзко, настолько неприятно – ощущать человека рядом, понимая, что между вами холод Антарктиды и целый океан, который ты не можешь переплыть, чтобы добраться до неё. Не можешь ощущать всепоглощающее тепло, губы и руки. Но испытывает ли она что-то? Лежит ли она сейчас, думая на тем, что мы настолько разные, но настолько тянемся. Противоположности притягиваются? Ведь верно? Я убедился в этом на своей шкуре, и, знаете ли, не очень этому рад. Ведь я никогда не любил и не тянулся к кому-то. Мне просто это не было нужно. Ведь… Ведь все всегда сами тянулись ко мне. Оливия же нет. Она напрочь игнорировала мой авторитет, мои финансы, мою внешность, понимая, что я полный ублюдок. Что, быть может к сожалению, является горькой правдой. Я ублюдок. И порой мне кажется, что когда родители воспитывали меня, их девиз был: «Будь, что будет». И холод, что сейчас пробирал меня, был не только душевный, но и атмосферный. Неприятное колкое ощущение оставалось на коже с каждым приходом ветра. Отчего на балконе стоять было одновременно невыносимо и отрезвляюще. Гораздо приятнее сейчас ощущать физический холод, чем душевный. Но никакая физическая боль не заглушит душевную. Отчего становится тошно. Противно от собственной слабости. Неясно и ещё больнее. Что делать дальше? Пока я знаю, что делать дальше: я тушу сигарету (очередную), выбрасываю и медленно продвигаюсь к открытой двери, поймав последнее дуновение ветра спиной. Приятный озноб остаётся на спине, становится чуть легче, и, очистив мысли от лишнего, я прохожу внутрь, слушая тишину. Приглушённый свет тускло освещал широкий коридор, приятные мягкие тени падали от мебели, создав какой-то приятный эффект фильма. Словно я проживаю историю на камеры. Не спеша прохожу на первый этаж в поисках этой занозы, но с досадным волнением понимаю, что её нет не только в гостиной, но и в кухне. Паника моментально разливается по телу, температура тела падает на градусов сорок, я обыскал каждый угол и испугался, ведь Оливии нигде не было. Где она может быть? «Ты время видел? Она наверняка уже спит давно, блудник!» - возмущается внутренне, но всё же «Я». И как раньше не пришло мне в это в голову, когда я в панике метался по первому этажу, ища маленькую куклу чуть ли уже не в коробках. И даже если она спит (или нет), я осторожно, еле наступая на стопы ног, поднялся на второй этаж, отыскав с трудом комнату, натыкаясь ещё и на гостевые спальни (в одной, видно для меня, было даже постелено). Тихо открываю дверь комнаты и взглядом нахожу Оливию, что уже было переодета в кружевную пижаму, состоящую их шорт с завышенной талией, и чёрным кружевным топом. Сказать честно, даже сонной она умудряется выглядеть настолько желанной, что я сам признаю своё же поражение. Красивые стройный ноги зажали между собой одеяло, а руки были раскинуты над головой, что мирно сейчас покоилась. И лежали Оливия не вдоль постели, а поперёк, что очень странно и безумно манит. Я осторожно и тихо прошёл к постели девушки, с каждым шагом отчётливее слыша мирное сопенье крохи. По мере своего приближения я мог лучше рассмотреть черты тела Оливии: тусклый свет, что Оливия видимо забыла потушить, освещал и оттенял некоторые зоны тела девушки, и теперь казалось, словно Оливия позирует для глянца. «Она прекрасна!» - невольно врезается в подсознание, когда я взглядом обвожу стройное тело девчушки, воспринимая на свой взгляд всю его ухоженность и утончённость. И тут трудно не согласиться. Не совладав с собой и забыв про последствия, я осторожно кончиками пальцев провожу по бедру девушки, вспоминая как делал это на столе в своём доме. Отчего от кончиков пальцев по всему телу словно прошёлся сильный разряд тока, становясь мои наркотиком. А точнее, её бёдра становятся мои наркотиком. Оливия даже не почувствовала моего прикосновения, хотя ощущение от кончиков пальцев не особо-то и приятные, вероятнее всего. Она лишь распрямила одну ногу, вторую согнув в колене, отчего её ноги сейчас выглядели длиннее, чем на самом деле. А ещё я точно знаю, что от таких смен поз в течение короткого времени я наброшусь на неё. Меня ломануло, и, забыв обо всём, что делать нельзя, а что можно, я лёг рядом с хрупким телом девушки. Приятный запах клубничной сладкой ваты ударил в ноздри, пышные губы девушки были слегка приоткрыты, а рыжие волосы девушки разметались по постели. Отчего она напоминала сейчас юную соблазнительницу, которых сжигали на кострах за несвойственную им незаконную красоту. «Маленькая ведьма!» Оливия не ощущает моего присутствия рядом, а мягкий свет освещает её бледную, молочную кожу. Отчего хочется ежедневно ощущать при таком свете под своими пальцами кожу этой девушки. И это желание пересилило всё: моя рука невольно потянулась к девушке, еле-еле проводя по тонкой шее, руке, талии. Ничего прекраснее быть не может. Мне бы вечность — вот так. Оливия шумно выдыхает, то ли от приятного прикосновения, то ли от его неприятности. Моя рука бесцеремонно, пользуясь сном девушки, зависает на её согнутом колене, мягкая кожа словно обжигает, а в мыслях только и крутится: «Ты не сможешь без этого». Не смогу… Но ещё, я не смогу сделать её счастливой, даже если она полюбит меня, а я навечно полюблю её. Я смогу дать ей деньги, возможности, но это всё и так у неё есть. Единственное, что Оливия может потребовать от меня – понимание, любовь и верность. Верность, что не свойственна мне, что всегда была моим слабым звеном, и именно туда били те, кому нужно было. Как там говорится: «Слабый на передок»? Ну вот, это и есть моё описание в двух словах и одной частице. И если Тея смирилась с моим блудничеством, являясь моей будущей, законной(нелюбимой) женой, то Оливия не сможет смириться, а я не смогут позволить себе так измываться над ней. Отец мне как всегда скажет: «Человеку свойственно меняться». Вы спросите: но у тебя Тея, а ты измываешься над ней, как так? Вы думаете, она не гуляет? Нет, увы, нет. Меня даже могила не исправит, что уж говорить об остальном. Но что мне делать, если я хочу вот так? Губы об её, рука об её кожу, глаза в глаза. И так всегда. Смогу ли я измениться ради этого? Что послужит мне большей мотивацией: её уход или её нахождение рядом? Хрен его знает. Но я знаю только одного, полюбив меня, она обрекает себя на те муки, что нельзя терпеть девушке. Любящей. В тот момент, когда ей нужна будет помощь, зная себя, я лишь добью её. Оставлю умирать одной, а сам, словно это концерт, буду наблюдать с первых рядов, измываясь на дней и над собой. В тот самый момент, ведь всё могла быть иначе, когда я коснулся её мягкой коже – я поставил на себе крест. Что пока она рядом, я просто не жилец. Что просто проигрываю каждый раз. Уязвимость не делает нас сильнее. И даже сейчас, когда ничего не происходит, я понимаю, что проигрываю, лишь потому что сейчас мои губы каким-то образом оставили мягкий поцелуй на лбу девушки, словно успокаивая, предупреждая, что я рядом. Но я успокаиваю лишь себя, что она рядом. Совершенно близко. Моя рука ложится на её талию, пальцы осторожно сминают тонкую ткань, а её кожа даже сквозь кружево обжигает мою плоть. Оливия с лёгкостью переворачивается на другой бок, думая, что так спасётся от раздражителя её кожи - меня, но она не понимает, что длинная, с виднеющимися болезненными рёбрами, спина, костлявые лопатки, длинная шея – её сильные стороны и главное оружие против меня. Эта девчонка хуже Ада. Меня срочно нужно спасать от её котла. * Так я пролежал с ней до самого утра, не позволил своему организму спать, заставляя бороться со сном, понимая, что это быть может наша первая и последняя ночь вместе. Я наслаждался ней, и не в пошлом смысле, я наслаждался тем, что её мягкое дыхание наполняло комнату. Её нечастные фырканья носа заставляли меня содрогаться в судорогах милости. Мои пальцы изредка касались её, чтобы запомнить её тепло, вспоминая её, когда мне станет холодно и одиноко. Я наслаждался, словно наркоман свои последним наркотиком перед лечением. Но ведь наркоман всегда остаётся наркоманом? Или же нет? Я же являюсь её самым ярым наркоманом, что с огромным удовольствие, даже если будет присмерти, вольёт этот чёртов наркотик внутрь себя. И с блаженным видом откинется. Мои глаза за эту короткую ночь выучили Оливию вдоль и поперёк: каждую родинку, её привычки фыркать во сне, её любовь к маленьком подушкам. Но пора уходить. Солнце стало медленно подниматься из-за гор, слабо освещая комнату Оливии, что даже не реагировала на разгорающийся источник. Ветерок задувал в приоткрытое окно, отчего Оливия не слабо вздрогнула и этим заставила осторожно накрыть её пледом, борясь с желанием согреть её своим телом. Она выпрямилась, когда почувствовала тяжёлый плед на себе. Но я полностью накрываю её пледом и как можно тише выхожу из комнаты, запечатлевая длинный, словно пытаясь сфотографировать глазами, взгляд на её маленьком тельце, особенно запоминая лицо этим сладким утром. Подрагивающие веки. «Ты сейчас её сожрёшь взглядом!» Нужно валить. Я выхожу из комнаты, закрываю плотнее дверь, спускаясь на первый этаж и даже не оставив никакой записки упоминания о своём нахождение этой ночью в её доме, просто покидаю дом девушки, желая, чтобы она сейчас проснулась, не увидела меня, ринулась и вцепилась в меня длинными пальцами. Но это были лишь мечты. Встречая на улице прохладный ветерок своим лицом, я невольно думаю о том, что хочу растянуть своё короткий путь к дому и совершенно не хочу спать. Не торопясь, принимая всем телом прохладный ветерок, я словно во сне, покидаю дом Оливии, а затем и двор, обещая вернуться сюда только с намерением в том, чтобы она стала моей и не сомневалась в моей верности. Руки снова нащупывают помятую пачку дорогих сигарет, и я снова понимаю: «Ты снова вляпался, Иоанн Каскалес!»