Проща(е)ние

Andrea Bocelli, Sarah Brightman - time to say goodbye

Сэён смотрит в иллюминатор на знакомые очертания родного, но ненавистного города. Небо полностью затянуто серыми тучами, через которые не пробивается ни один луч солнца, словно приветствуя таким образом его возвращение на родину. Он задумывается, сколько же времени прошло. Лет пять, точно. Как же хочется, чтобы прошло ещё столько же, а лучше — четверть века, но в глубине души Сэён понимает, что всё равно ничего не изменится. Пальцами он барабанит по подлокотнику, отчаянно желая добраться до пачки сигарет, чтобы вдохнуть терпкий дым, чтобы заполнить хоть чем-то пустоту внутри. Пусть он и обещал Хикару бросить эту вредную привычку, но только так можно хоть чуть-чуть успокоиться и подготовиться к неизбежному. Самолёт идёт на посадку, кто-то аплодирует, кто-то уже радостно разговаривает по телефону, сообщая о благополучном приземлении, а Сэён в эту минуту готов пересесть на другой рейс и улететь назад, так и не выйдя за порог аэропорта, но как редко наши желания совпадают с нашими возможностями! В итоге он следует за пассажирами, проходя по рукаву, через паспортный контроль, к багажной ленте и, наконец, на выход, совершенно бездумно. Сэён хочет оставить свой визит в тайне и старается быть максимально незаметным, но фанаты всё равно каким-то образом узнают о его возвращении и сбиваются в небольшую стайку, приветствуя его, протягивая подарки и фотографируя, и он улыбается своей белоснежной улыбкой, говорит, как рад их видеть и как благодарен, пока ему не удаётся скрыться в такси. Только когда он оказывается в спасительном салоне, огороженный от всех затемнённым стеклом, уголки его рта тут же опускаются вниз, взгляд, только что лучившийся весельем, гаснет, весь его вид говорит о том, что ему плохо. Таксист, не желая тревожить пассажира, молчит всю дорогу до назначенного места. Как назло, по дороге им не встречается ни одной пробки (и это в Сеуле, в будний день!), ни одной маленькой аварии, всё словно пытается ускорить встречу. Наконец, такси останавливается. Сэён расплачивается, подхватывает сумку и идёт к пункту назначения. Колумбарий. Само по себе место не внушает страха: тихо и спокойно, воздух пропитан каким-то умиротворением, здесь ухоженные дорожки и чистые плиты, но сейчас каждый шаг даётся ему с трудом, словно тяжёлые гири прицепили к лодыжкам, и они тянут к земле, не давая сделать шаг. На мгновение кажется, что Сэён потерялся и забыл, куда идти, но память — интересная штука. Побывав даже один раз в месте, с которым связано очень сильное потрясение, дорогу туда уже никогда не забудешь, она словно отпечатывается на подкорке мозга. Ноги приводят его к нужной табличке: «Ли Ыйджин, 1988-2020, преданный сын и верный друг». Улыбка, которая моментально вскрывает грудную клетку и сжимает сердце, выбивая весь воздух из лёгких и почву из-под ног. Пошатнувшись, Сэён касается холодного бетона, удерживаясь на ногах и смотря в глаза, искрящиеся счастьем. Даже через фотографию эта далекая и, казалось бы, исчезнувшая навсегда, улыбка умудряется всколыхнуть глубоко запрятанные чувства. — Привет, — наконец выдавливает он. — Прости, что давно не навещал. Подрагивающие пальцы проходятся по знакомым чертам, которые навсегда останутся холодными, уже никто не узнает их тепло. — Знаю, ты скучал, но я всё ещё не готов был посмотреть тебе в глаза и простить тебя… простить за то, что ты принял решение вместо меня. За то, что не позволил быть с тобой, не позволил попрощаться. Ты ещё больший эгоист, чем я. Думал лишь о себе. Неужели это того стоило? Стоило той боли? Или ты настолько не доверял мне, думал, что я отступлю и брошу тебя? Сэён чувствует, как слёзы, так долго сдерживаемые, наконец-то проливаются, оставляя после себя мокрые дорожки. Словно кто-то откручивает до упора вентиль, и бурный поток эмоций вырывается на свободу. Воспоминания захлестывают, пережитые когда-то эмоции вспоминаются так ярко, будто всё произошло только несколько месяцев назад. Будто только недавно он проводил тонкими пальцами по светлым волосам, касался губами горячей кожи, отвечал на крепкие объятья, прижимая к себе, словно самую драгоценную вещь в жизни. Они были уже далеко не юными наивными мальчиками, но в итоге совершили ошибку, как последние идиоты. — Ты дурак, Ыйджин. А я ещё больший дурак, ведь позволил тебе уйти. Эта чёртова гордость, — он горько усмехается, прикрывая глаза, желая, чтобы эти проклятые слёзы перестали течь, — она была на первом месте. И это стоило мне тебя. Но самое обидное, мне помогли это понять. Представь, я даже сам не смог до этого додуматься, и всё потому, что злость и обида застилала мой разум — на тебя, на Квансока, но прежде всего, на себя. И стоя сейчас перед тобой, я осознаю, что на самом деле мне стыдно было показаться тебе, стыдно за всю причиненную тогда боль. Ведь ты хотел мне рассказать, правда? В ту ночь. Ты собрался это сделать, но я ушёл. Снова. Почему… Голос срывается, и Сэён падает на колени, скрывая лицо в ладонях, тело сотрясается, крик, рвущийся наружу, тонет в тут же укушенном кулаке. Он понимает, что теряет связь с реальностью, утопая в самобичевании, в невозможности изменить прошлое, боясь снова встретиться с сукой-депрессией. Легкий ветерок ерошит его волосы, разрушая идеальную укладку, так же, как когда-то любил делать Ыйджин, посмеиваясь над реакцией парня. Такое невесомое, но ощутимое присутствие, словно он сам рядом. Словно опять спустя пять лет издевается над ним. — Я обещал одному человеку поговорить с тобой, простить тебя… себя и попросить благословения, — тихо, еле шевеля внезапно пересохшими губами, произносит Сэён. — Удивляюсь, как кому-то удалось пробиться через стену, которую я воздвиг, вытерпеть все мои закидоны и не бросить меня, и в итоге добиться того, чтобы я снова впустил кого-то в своё сердце. Понять, что оно всё ещё занято, и не сдаться. Я завидую мужеству Хикару. И очень люблю. Поэтому пообещал, что поговорю с тобой, чтобы ты одобрил мой выбор и отпустил меня. Он замолкает, не зная, что ещё сказать, не понимая, что он здесь делает. Если изначально это казалось ему фарсом и клоунадой, лишь выполнением желания любимого человека, то выговорившись, он осознаёт, насколько ему действительно это важно и нужно. — Вы совершенно разные, и Хикару не сможет заменить тебя полностью, но я счастлив, — Сэён зажмуривается, делая глубокий вдох и медленный выдох, боясь ещё одного приступа, и лишь взяв снова себя в руки, поднимается, сталкиваясь с понимающим взглядом. — Она станет прекрасной матерью и женой, будет опорой и поддержкой, родители в ней души не чают. И мне этого достаточно. Правда. Может ли меняться взгляд на одной фотографии, или это игра воображения, и он просто видит то, что хочет видеть? — Глупость, но подай знак, что ты благословляешь нас и прощаешь меня, — Сэён наклоняется, касаясь лбом того, другого — недосягаемого. — Отпускаю тебя, прости, что неосознанно удерживал рядом. Обещаю, что в следующей жизни найду тебя и ни за что не уйду, ты только дождись меня, Ыйджин. Он медленно покидает колумбарий, заметив машину Джункю. Тучи, только недавно сгущавшиеся и обещавшие ливень, вдруг испаряются, солнце ярко освещает всё вокруг — и одинокого бредущего мужчину, ласково коснувшись своими лучами ещё мокрых щёк. — Спасибо. Улыбка трогает губы Сэёна, пусть несмелая, но настоящая. Он чувствует лёгкость, освобождение и любовь к Хикару всем своим сердцем. Или по крайней мере, тем, что от него осталось, ведь большую часть его он похоронил рядом с белобрысым парнем, за вечной улыбкой которого скрывалась боль. В следующий раз он обязательно её разглядит и заберет всю себе.